***
Весна в этот раз пришла рано. В Деревеньке-у-Плато она уже вступила в полную силу – повсюду, насколько хватало глаз, цвели целые поля одуванчиков и виднелись пышные белые шапки ягодных кустов. Вдалеке на тёмной проплешине распаханного поля мелькала яркая куртка Венди – наверняка поднялась пораньше. Сезон посадок у фермеров был в самом разгаре. Эсме, зажмурившись от удовольствия, подставила лицо тёплым лучам солнца и вдохнула свежий утренний воздух полной грудью – пахло лёгкой горечью лилейника и медовой сладостью липы. Птицы звонко щебетали с только начавших покрываться зеленью деревьев, возвещая начало нового дня. На дальний пень шустро вскочила белка, чей серый мех ещё не до конца сменился рыжим, и тут же пропала из виду. Эсме улыбнулась, покрепче перехватила ремни, державшие за плечами вязанку тонких деревянных кольев, и зашагала по тропинке, ведущей к западным укреплениям. Софи бодрой трусцой семенила рядом и оживлённо помахивала хвостом, то и дело ныряя головой в ближайшие кусты и что-то там вынюхивая. Её густая лоснящаяся шерсть отливала на свету блеском чистого золота. В какой-то момент она начала озираться, глядя за спину Эсме, затем дружелюбно гавкнула и несуразными прыжками понеслась назад по тропинке. Хвост так и метался туда-сюда, вызывая вихляния всего зада и заодно половины туловища, как и свойственно существу, которое умеет только беззаветно обожать. Эсме оглянулась, и сердце на секунду забилось отчётливей – её быстрым шагом нагонял Фокс, тащивший на плече что-то тяжёлое и округлое, блестевшее на солнце пузатыми металлическими боками. Он остановился лишь на секундочку, чтобы потрепать радостно крутящуюся у него под ногами собаку, и возобновил свой путь. — Доброе утро, Фокс, — поздоровалась Эсме, когда он поравнялся с ней. Улыбка так и норовила расплыться на губах помимо воли. — Что это у тебя? — Здравствуй, Эсме, — сдержанно, но доброжелательно откликнулся он, чуть поправляя свою ношу. — Вот, несу запчасти для водяной помпы на то маленькое болотце на западе. Рёко давно собиралась осушить его, чтобы построить там стену. Никто из колонистов не звал своего лидера иначе, как принятым прозвищем, к которому иногда добавлялся титул – аколит Онесан не терпела фамильярности. Но почему-то Фокс единственный из всех называл её по имени, и она на удивление позволяла ему использовать такое обращение. Эсме подозревала, что любого другого, кто осмелился бы на это, освежевали бы на месте. Поначалу она решила, что их связывает нечто большее – пока не поняла, что это утверждение абсолютно беспочвенно. Их отношения, если это можно было назвать так, больше напоминали отцовско-дочерние. Впрочем, Онесан не было дела ни до чего, что не касалось благополучия колонии напрямую. Она не отвлекалась на бессмысленные вещи вроде дружеских разговоров и никому не позволяла забывать, кто здесь всем распоряжается. — Забавно, — усмехнулась охотница. — А мне она вчера сказала отнести туда же колья для ловушек, причём столько, что хватит на добрую дюжину. Мы ждём незваных гостей? — Не думаю. Но осторожность никогда не помешает. — Согласна, — кивнула она. — Защиты много не бывает. Некоторое время они молча шли рядом. Эсме то и дело старалась подстроиться под быстрый темп его ходьбы – рост Фокса давал ему неоспоримое преимущество в скорости. Наконец заметив, что его спутница отстаёт, он слегка замедлил шаг, позволяя ей пойти рядом. Софи без труда выдерживала любой заданный людьми темп, сноровисто перебирая лапами, и то и дело посматривала вверх на кого-нибудь из них. Ей нравилось всё, что происходит вокруг неё – в любой момент и без исключений. — Смотрю, она к тебе привязалась, — заметил Фокс мимоходом, кивая на собаку. — Да. — Эсме глянула на неё и улыбнулась, когда та с любовью уставилась на неё в ответ, забив хвостом пуще прежнего, словно понимала, что речь идёт о ней. — Она, кажется, теперь считает меня своей хозяйкой. — Я бы удивился, если бы это было не так, — покачал головой мужчина. — Ты постоянно сбегала с больничной койки, не давая Райану делать свою работу, и тащилась через всю колонию, чтобы часами сидеть рядом с ней в сарае, как бы мы тебя ни отгоняли и ни успокаивали, что позаботимся о ней сами. Да ей, быть может, за всю жизнь слова доброго никто не сказал, а ты… Ты сполна заслужила право называться её хозяйкой. Польщённая его похвалой, Эсме не сразу смогла найтись с ответом. Софи вырвалась вперёд, завидев промелькнувший на тропе беличий хвост, и понеслась за ним, оглашая радостным лаем окрестности. Несмотря на принадлежность к охотничьей породе, преследовать добычу эффективно она так и не научилась и делала это в основном для собственного развлечения. Тут Фокс, скорее всего, был не так далёк от истины – вряд ли в Кепоп-Пво уделяли много внимания дрессировке тех собак, которых собирались пустить в расход. — Ну, что сказать – я рада, что она поправилась. И что мы с ней обе обрели дом, — добавила Эсме, слегка смутившись. Это место оказалось другим – совсем не таким, каким она себе представляла. Когда шесть лет назад по землям Восточного племени разнёсся слух, что чужаки с небес основали поселение на ничьей территории где-то в нескольких днях пути на юго-восток, Эсме едва ли обратила на это внимание. Таких поселений было много, и они либо превращались в укреплённые форты, куда простым смертным не было ходу, либо быстро прекращали своё существование после первого же налёта мародёров. Равнины и пустоши, в которых она провела всю жизнь, не зря называли гиблыми – они не жаловали слабых. Но Деревенька-у-Плато, с виду крохотная и неказистая, стойко вынесла первый налёт, не в последнюю очередь благодаря строительным и тактическим талантам Онесан, а за ним и последующий, и ещё, и ещё… И через какое-то время в родном селении Эсме уже обсуждали возможность отправить туда первый торговый караван, что Уолле воспринял с нехарактерной для него благосклонностью. Торговцы ушли туда с парой овец и тюком одежды, а обратно вернулись с отлично выделанными шкурами, несколькими вьюками доброкачественной шерсти альпак и большими, странно изогнутыми чашами из восхитительно белого фарфора, которые ещё долго вызывали благоговейные взгляды жителей. Применения им так и не придумали, но одна их них теперь украшала шатёр Уолле, стоя в его центре на самом почётном месте, а остальные служили цветочными горшками, расставленными на главной улице в представительских целях. Разумеется, попав в колонию, Эсме узнала, что это за чаши и каково их назначение. Время от времени её весьма веселила мысль о том, что её сородичи все как один восхищались неплохо изготовленными унитазами. Впрочем, чего она не могла себе представить, так это того, что Уолле попросит у этих чужаков помощи. Как оказалось, за годы переговоров и взаимовыгодной торговли они заслужили его уважение в достаточной мере для того, чтобы он решил прибегнуть к их услугам. Равно как и не могла представить себе, что после чудесного спасения он так ни разу и не поинтересуется её судьбой. По законам Восточного племени за пролитую кровь платили пролитой кровью, за спасённую жизнь – жизнью отданной, и потому её душа и тело теперь безраздельно принадлежали Деревеньке-у-Плато. Да, если признаться честно, они с Уолле несколько раз разделили ложе из взаимного интереса, но она никогда питала ложных надежд: её не интересовал ни брак с вождём, ни выгоды, которые сулил статус его любовницы. Но то, как быстро он скинул Эсме со счетов, и долетевшие известия о его женитьбе на молоденькой танцовщице заставляли сделать определённые выводы. Эсме они не огорчали – она хохотала до икоты, читая пришедший с очередным караваном заказ на партию унитазов, предназначавшихся в подарок особенно знатным гостям племени, которые съезжались на свадьбу со всех земель. И даже помогала Лебланку добывать глину для их изготовления, потому что должна же она была как-то поздравить молодожёнов? Люди в этом месте тоже оказались другими, и к этому долго пришлось привыкать – они приняли её радушно, как одну из своих, и окружили такой заботой, какой она никогда и ни от кого не видела в своём племени. Чужаками с небес из них оказались только трое – те, кто основал Деревеньку, и их рассказы о других мирах среди звёзд она слушала с открытым ртом, задавая тысячи вопросов. Особенно от её любопытства страдал Райан, врач и учёный – его истории скрашивали Эсме те будни, в которые она не могла покинуть палату госпиталя из-за долготекущей лихорадки и вызванной ею противной слабости. Остальные были местными, пришедшими по своей воле или подобранцами вроде неё. С разной судьбой, с разными навыками – здесь все они нашли своё место и стали по-своему полезны. Эсме не знала, как обозначить это ощущение словами, но жители Деревеньки-у-Плато были едины, будто большая разношёрстная семья, в которой благодаря взаимной поддержке каждый становился лучшей версией себя. Семьи у неё никогда не было – наверное, поэтому она и не понимала, как такое возможно. Даже Фьюр, поначалу производившая впечатление хмурой и жёсткой, оказалась оптимистичной хохотушкой в те моменты, когда никому в колонии не грозила опасность. Она не скрывала своего наёмнического прошлого и татуировку Меченых, символизирующую её положение капитана – Эсме это уважала, как и людей, способных принять не самые свои лучшие стороны. Вообще-то они с Фьюр неплохо сдружились. Правда, та не прекращала называть Софи всеми вариациями слова «дохлятина» и пренебрежительно фыркала каждый раз, когда видела, как Эсме гладит собаку. Но чтоб охотнице провалиться на месте, если она своими глазами не видела, как вчера за ужином Фьюр тайком от всех совала под стол самые лакомые кусочки отбивной со своей тарелки, а внизу их с благодарностью принимала некая мохнатая морда. Упомянутая морда с треском выскочила из ближайших кустов, держа в зубах толстую палку, и припала на передние лапы, призывая поиграть с ней. Её новые нос и пасть, будучи искусно изготовленными и вживлёнными Райаном бионическими протезами, на вид ничем не отличались от настоящих. Собака как собака – так и не скажешь, что всего полгода назад Эсме, едва не теряя сознание от слабости, стирала с остатков челюсти сочащийся из ран гной, ставила в пищевой зонд трубку с разведённым до жижи мясным паштетом и ценой собственного сна каждый день боролась за её жизнь. С тяжёлым сердцем ожидая в следующий раз прийти в сарай и увидеть пустую лежанку, потому что никто из её спасителей не был обязан возиться с полумёртвой псиной, по которой давно плакала могильная яма. Ей, с малых лет привыкшей относиться к животным чисто с потребительской точки зрения, и самой было невдомёк, почему её так беспокоила судьба какого-то недокормыша, лишь слегка напоминавшего голден-ретривера, но только очень костлявого и пропущенного через мясорубку. Однако по какой-то причине Эсме не могла не ощущать с ним внутреннего родства. Вопреки всем ожиданиям, собака, получившая от неё кличку Софи, каждый день крепла, и её состояние наконец улучшилось до такой степени, что Райан всерьёз задумался об изготовлении имплантов. А так как слово с делом у него не расходилось, следом твёрдо решился и на операцию. Это был его единственный шанс на успех, и всё получилось. В тот день и последовавшую за ним ночь Эсме никому не дала оторвать себя от бездвижной собачьей тушки, тяжело отходившей от наркоза. А потом, спрятавшись от всех в курятнике, ревела как младенец – навзрыд, кусая бинты на руках в попытках заглушить голос, но не в силах остановиться, чувствуя, как ослабевает державшее её напряжение. Встряхнув головой, чтобы отогнать оставшиеся позади воспоминания, она решилась задать вопрос, который давно её волновал: — Знаешь… Фьюр говорила, что не добила её, потому что ты попросил. И мне интересно, почему? Фокс покосился на неё – вопросительно, как ей показалось, и она поспешила пояснить: — Это же собака, а не человек. Любой поступил бы как Фьюр – отправил бы её к праотцам. Я не знала, что с такими ранами можно выжить. Мне кажется, никто в здравом уме не стал бы её спасать. Так… почему же ты решил иначе? Мужчина взял долгую паузу, чтобы сгрузить на землю устройство, которое тащил, размять плечи мягким круговым движением и закинуть груз на другое плечо. — Потому что ты попросила. Мне показалось, что для тебя это важно. И он пошёл дальше, оставив её стоять в лёгком замешательстве посреди тропы с мгновенно нахлынувшим на щёки румянцем. Из всех прочих надо же было именно Фоксу обнаружить её тогда в курятнике в таком беспомощном состоянии. В тот раз она отказалась от попыток понести её и в палату пошла сама, но ног хватило лишь на десяток шагов, после чего они предательски подвернулись. Следующие несколько минут в его руках, таких же тёплых и сильных, какими она их и запомнила, были для неё весьма неудобными. Отчасти из-за ущемлённой гордости, но не в последнюю очередь – из-за нарастающего влечения. Фокс, в отличие от прочих жителей Деревеньки-у-Плато, продолжал оставаться для неё загадкой. Эсме так и не узнала, сколько ему лет, но он был заметно старше. На её взгляд, возраст его только красил – ни на стати, ни на походке он не сказывался, а посеребренные сединой виски благородно смотрелись среди мелких дредлоков, забранных в аккуратный пучок на затылке. Он был сдержан и безукоризненно вежлив, будто держался от всех на сознательном расстоянии, но в трудную минуту многие искали его, чтобы спросить совета, и он никому не отказывал в помощи. Онесан доверяла его мнению и частенько разрешала заняться строительными проектами или сборкой сложных механизмов под её руководством. Для человека, родившегося в племени, которое с трудом осознавало, что такое электричество, он неплохо разбирался в технологиях. Многие укрепления колонии были возведены в том числе благодаря его трудам, и многие предводители захватчиков встретили свою смерть, сражённые его метким выстрелом из снайперской винтовки. Фокс любил охоту, но не охотился ради забавы – он брался за ружьё, только когда приходила пора отстреливать расплодившихся грызунов или пополнять запасы провизии. Он почитал равновесие в природе и каждое утро, едва занимался рассвет, известными ему одному тропами ходил к небольшому лесному святилищу преклонить колени в молитве. Эсме не прознала бы про это, если бы однажды, проснувшись ни свет ни заря от боли в старом шраме на руке, не увидела его уходящим. Мук любопытства хватило ровно на неделю, после которой она осмелилась проследить за ним, и если бы не последний тающий снег, на котором оставались отчётливые следы, она бы никогда не увидела того… что увидела. Ежедневный ритуал Фокса включал в себя не только короткую молитву на рассвете, но и купание нагишом в студёной воде близлежащего озера, которое по какой-то причине никогда не покрывалось льдом. Сбрасывая с себя одежды, в любую погоду и в любое время года он заходил в воду по пояс, простирал руки в небо, что-то шепча ему, и окунался с головой. Вид его высокого, поджарого и совершенно обнажённого тела заставил Эсме сначала ретироваться, не разбирая обратной дороги от пылающего в голове пожара, а потом – ощущать тот трепет, который она уже давно в себе похоронила, каждый раз, как этой картине стоило появиться пред её внутренним взором. Отношения с мужчинами её не слишком-то интересовали – до сей поры. Она росла замкнутой, диковатой сиротой, которой природа была намного ближе, чем оживлённые проулки родной деревни и общение со сверстниками. Эсме с самого детства сводила опекунов с ума тем, что в тёплое время года повадилась сбегать в лес и жить там по несколько недель. Это вошло в привычку, которая постепенно стала образом жизни – именно поэтому она так и не научилась нормально общаться к годам, когда её девичий цвет вступил в полную силу, но зато умела застрелить оленя с одной стрелы, не испортив шкуры. В весну её семнадцатилетия к ней внезапно стали свататься многие мужчины, но и на самых завидных женихов она смотрела с искренним недоумением, не понимая, чем вызвано такое внимание к её персоне. Другие девицы её возраста часами и днями напролёт могли обсуждать удачное замужество – словно это было единственным, что их интересовало. Они с благосклонностью принимали ухаживания мужчин, быстро вступая в брак и обрастая слюнявыми карапузами. Эсме же мечтала только о том, чтобы снова стать невидимой для мужской половины Восточного племени. Любви она решительно не понимала и ни к кому её не испытывала, а отсутствие мужа не казалось ей таким уж пороком, каким его представляли окружающие. Но полная неспособность к дипломатии и вежливым отказам нажила ей немало недругов. Словоохотливые кумушки селения высмеивали её манеры дикарки, а злые языки не только в спину, но и в лицо называли гордячкой, которой никто не мог прийтись по нраву. Чтобы не слышать настырных клеветников, Эсме стала уходить в пустоши ещё чаще, не появляясь в селении целыми месяцами, но и это не спасало. Общественное порицание её чересчур вольной жизни продолжалось ещё много лет, пока осуждающие взгляды не сменились на сочувственные – наконец выйдя из детородного возраста, она вздохнула с облегчением. Её больше не пытались пристроить в пару даже самым убогим и завалящим мужичонкам, и охотницу это более чем устраивало. Впрочем, сплетницы ошибались в том, что она так никогда и не познала мужской ласки – Эсме провела несколько ночей с теми немногими охотниками, кто был так же одинок и не гнушался считать её равной себе. Двое из них давно погибли в набегах враждебных племён, а третий… Третий стал вождём и променял её на сантехнику. Она не держала на Уолле зла – наоборот, от души желала ему счастья. У неё в данный момент были другие заботы. Осознав, что до сих пор так стоит на тропинке, а Фокс уже ушёл вперёд на приличное расстояние, Эсме спохватилась и торопливо припустила за ним, просто надеясь, что и обратно будет возвращаться в его компании. Софи, шныряя рядом и неуверенно оглядываясь на замешкавшуюся хозяйку, тоже бросилась за ним. Из-за поворота показалась затянутая ряской топь – водоём был небольшим, но занимал неудобное место, разрывая единую цепь укреплений, которые служили Деревеньке-у-Плато первой линией обороны. Отсюда можно было легко проникнуть на территории колонии, чем время от времени пользовались группы вражеских захватчиков. Однако и далёкой от строительства Эсме было ясно, что возводить стены в обход болотца будет не только обременительно, но и затратно. Онесан, должно быть, рассудила так же, и потому им наконец пришлось заняться тем, что откладывалось так долго. В поселении уже несколько дней кипела бурная подготовка к устранению всех брешей в защитных сооружениях. Пока Эсме скидывала на землю колья, Фокс поставил металлический остов помпы на берегу болотца, смерил его критическим взглядом, покачал головой и передвинул устройство на пару локтей правее. Она позволила себе украдкой полюбоваться на то, как напрягаются его мышцы под зелёной рубашкой, но лишь самую малость. Минуты наедине с ним были для неё сродни роскоши, и в основном потому, что оба они вечно были заняты делами, коих для каждого в колонии находилось предостаточно. За полгода пребывания в этом месте Эсме могла пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз они смогли серьёзно поговорить хоть о чём-нибудь, и то загнула бы не все пальцы. Фокс не отличался разговорчивостью – он больше предпочитал слушать, нежели рассказывать о себе, и слушателем был отличным. Вот только и она была не из болтливых, так что с задушевными беседами у них не заладилось. Дни проходили, и во многие из них им едва ли удавалось сказать друг другу несколько фраз, в лучшем случае – обменяться соображениями о чём бы то ни было. Ей отчаянно не хватало понимания, с какой стороны к нему подступиться. Никогда не желавшая для себя иной судьбы, Эсме впервые была готова проклинать свою несостоятельность как женщины. Ей хватило бы и крохотной толики того природного стремления нравиться мужчинам, что было присуще другим женщинам с рождения. Это позволило бы ей хоть попытаться. Фокс нравился Эсме настолько, что даже ей было смешно от пылкости своих запоздалых чувств. Не слишком подвластная и в остальное время, речь упорно отказывалась ей повиноваться, стоило ему лишь взглянуть на неё и едва заметно улыбнуться краешком губ. Так бы всё и оставалось, если бы не Венди, которая в делах сердечных разбиралась не хуже, чем в фермерских. Ей хватило одного взгляда на мнущуюся охотницу, чтобы всё понять и что-то шепнуть Онесан на ухо. После этого Эсме с удивлением обнаружила, что их с Фоксом пути стали пересекаться всё чаще – они постоянно направлялись куда-нибудь вместе, как сегодня, или прибывали в одно и то же место одновременно. Они по-прежнему редко разговаривали или оказывались только вдвоём – рядом с ними почти всегда находился кто-то ещё. Но Эсме была определённо благодарна за то, что их встречи стали куда более постоянными. Возможно, всё это было только в её голове, но она не могла отделаться от впечатления, что Фокс тоже не возражает против её компании. Сегодня ей наконец представился шанс сказать ему хоть что-нибудь. Главное – не поддаваться нерешительности и не промолчать – снова. — Когда придёт Онесан? — вырвалось у неё, и она тут же стиснула зубы. Фокс, присевший возле помпы, оглянулся на неё через плечо. — После полудня. Если ищешь её, с утра Рёко собиралась к южным воротам, строить новые баррикады. Местонахождение лидера и её планы Эсме не интересовали вовсе. Вернее, интересовали, но только если она намеревалась быть где-нибудь подальше отсюда. Женщина нервничала всё больше с каждой секундой, и лишние свидетели её неловкости были ни к чему. Софи, жарко дыша, в который раз пробежала мимо с высунутым языком по жутко важным собачьим делам и скрылась за деревьями, оставив людей одних. Эсме, перебиравшая деревянные колья больше для виду, решила: или она скажет это сейчас, или умолкнет навеки. — Фокс, — позвала она, прочистив горло, к которому подступило пульсирующее в бешеном ритме сердце, — я хочу… Мне надо кое-что тебе сказать. Мужчина поднялся с корточек, распрямив длинные ноги, и шагнул к ней навстречу, за два шага преодолев разделявшее их расстояние, которое ей казалось большим. Когда он оказался так близко, пытливо глядя прямо в глаза, Эсме ощутила, что в своём теле ей почему-то стало тесно. По сравнению с его высоченной фигурой она всегда начинала казаться себе маленькой. — У меня не очень получается… — Язык попробовал увильнуть от разговора, но она сделала над собой усилие, заставляя себя продолжить, пусть и не с первой попытки. — Мне тяжело говорить о том, что я чувствую. Но я очень давно хотела поблагодарить тебя за то, что ты спас меня тогда, и… и Софи тоже, — закончила она, беспомощно закрывая глаза. Всё-таки она безнадёжна. Фокс сдержанно кивнул. — Я был там не один, и ты нас уже поблагодарила, — мягко напомнил он. — Этого вполне достаточно. — Да, но… — Эсме уставилась на свои ботинки в поисках нужных слов, сглотнула от волнения, а потом подняла взгляд: в чёрных глазах Фокса читалось внимание – тёплое, располагающее. Он поймёт. Не осудит. — Ещё не за всё. Ты позаботился о моих ранах, хотя был ранен сам. Именно ты был тем, кто пригласил меня поселиться здесь. Ты приносил мне еду в палату, когда Райан был занят, и ухаживал за Софи, когда я не могла. Ты мне всё здесь показал и подарил ту красивую статуэтку птички в честь моего выздоровления. Ты научил меня всему, что нужно делать, и постоянно помогаешь мне. Я благодарна тебе за многое, и… ты мне очень нравишься, Дэниэл. О предки. Она это сделала. И впервые назвала его по имени. Кровь зашумела в раскалённых ушах, и ей на секунду почудилось, что воздух вокруг сделался горячим. Фокс не отступил ни на шаг. Эсме осмелилась посмотреть на него и с изумлением заметила, что он немного смущён. Она и не предполагала, что её слова способны так повлиять на него. — Эсме, я намного старше, чем ты… — начал он после непродолжительного молчания тем извиняющимся тоном, который подразумевал несогласие. — Мне всё равно, — перебила она, не давая ему договорить. — Я и сама уже не молода. — Только не для меня, — спокойно возразил Фокс, пожимая плечами. — Для меня ты слишком молода и красива. Я уверен, что, если ты захочешь, ты легко сможешь найти достойного мужчину, который сделает тебя счастливой. Тебе не стоит тратить время на старика вроде меня. Эсме хотелось смеяться, но и плакать тоже – нет, он определённо не понимал. Ну что за глупости, в самом деле? Ей почти сорок: никаких заблуждений насчёт себя к этому моменту уже не оставалось. Она прекрасно знала, что семейная жизнь не для неё, и никогда к этому не стремилась. Хорошей жены из неё всё равно бы не вышло – в ней не было ни единого нужного для этого качества. Но зато она была абсолютно уверена в том, чего хочет сейчас. — Никакой ты не старик. И никто, кроме тебя, мне не нужен, — тихо произнесла она, с трудом разлепив губы. — Я хочу быть с тобой. Делать всё вместе или хотя бы просто помогать. Встречать с тобой рассветы у озера и проводить вечера в гостиной. Засыпать рядом и просыпаться вместе. Только с тобой. Ты понимаешь?.. Слова отчаянно не складывались – умения обращаться с ними годы так и не прибавили. Если после того, как ей пришлось вывернуть душу наизнанку, он отвергнет её, Эсме, по всей видимости, останется только умереть на месте, потому что подобного она больше повторить не сможет. Никому и никогда. Да и как обычные люди живут после такого дальше – разве это возможно? Фокс издал слышимый вздох, резанувший по сердцу, и его взгляд изменился, наполнился грустью, которой она ещё в нём не видела. — Дело не в том, что ты мне не нравишься. Не знаю, говорили ли тебе… — хрипловато отозвался он, и от того, как разбито звучал его голос, что-то заныло внутри. — Я никогда не скрывал этого и не хочу никого обманывать, поэтому должен предупредить – Эсме, у меня есть жена. Она ожидала, что он упомянет об этом, но всё равно не была готова к тому, как резко сжался комок в глубине груди. Неужели это ощущают все те, кто испытывает неразделённые чувства? — Да, мне сказали. Как и о том, что ты не видел её уже больше двадцати лет. Повар Бродбоу трепался без умолку вне зависимости от того, слушал его кто-нибудь или нет, и о том, что много лет назад в стычке с вражеским племенем Фокса тяжело ранили, а его красавицу-жену угнали в рабство, Эсме знала уже через пару недель своего пребывания в колонии. Знала она и то, что всё это время он оставался ей верен и не взял себе другой жены. Она солгала бы, если бы не признала, что этим он восхищал её ещё больше. Даже если это означало, что у неё нет шансов. — Я знаю, что ты любил её, и скорблю о том, что ты потерял, — сказала она, прижимая руку к груди в знак искренности своих слов. Почему-то ей действительно было жаль, хотя разум твердил, что это не так. — Ты всё ещё тоскуешь по ней? — Тоскую, — не стал отрицать Фокс. — Но в последние годы… уже меньше. — Надеешься увидеть её когда-нибудь? — не могла не спросить Эсме. Он не задумался, прежде чем отрицательно помотать головой. — Нет. Хотел бы, но прошло слишком много времени. Они оба знали неприглядную истину: редкому поселенцу в их краях удавалось дожить до преклонного возраста. О рабах, тем более рабынях, нечего было и упоминать – за людей их не считали. — Послушай, Дэниэл, — Эсме протянула руку и осторожно, на пробу коснулась его плеча, — я знаю, что не смогу заменить её тебе – и я не собираюсь. Если после стольких лет порознь твоё сердце всё ещё принадлежит ей, значит, такова твоя воля, и я приму её. Если ты не смог её забыть, я вместе с тобой буду молиться за то, чтобы духи вернули её тебе. Фокс посмотрел на её руку, касающуюся его рукава, и так же осторожно, почти бережно накрыл своей. Его ладонь была тёплой и твёрдой, кожа – слегка грубоватой от постоянной тяжёлой работы. Взгляд чёрных глаз, напоминавших обсидиановые горы севера, был непроницаем. Эсме понятия не имела, о чём он сейчас думает. Её мысли душило нарастающее отчаяние. — Но если… — прошептала она, приближая своё лицо к его лицу, что при их разнице в росте было непросто, — если я значу для тебя хоть что-то, то будь моим. И поцелуй меня прямо сейчас. Слова прозвучали и тут же утонули в повисшем между ними молчании – тяжело, как брошенный в воду камень. Наступила полная неопределённость: и во времени, и в её чувствах. Биение сердца отдавалось в ушах громовыми раскатами; по телу медленно разливался холод, вновь возвращающий её в темноту маленького дворика, к остывшим углям костра и вою ветра за стенами гранитных развалин. И Фокс, склонившись к ней навстречу, коснулся её губ своими. Он пахнет не так, как другие люди. От него веет прохладой: как в воздухе перед грозой, как от листьев смородины, покрытых предрассветной росой, как от еловой хвои, хрустящей в ладони после первых морозов. Но его губы такие же тёплые, как и руки, и она ничего не боится, потому что больше не одинока. Пусть Эсме не быть ему женой – ей хватит того, что он рядом. Софи, которой надоело ждать, пока на неё обратят внимание, попыталась просунуть между их ног пушистую голову, потом ухватила подол куртки Эсме зубами и игриво потащила на себя. Оторвавшись от губ Фокса, чтобы отобрать одежду из собачьей хватки, охотница рассмеялась – наполовину смущённо, наполовину счастливо, видя, как и на его обычно серьёзном лице расцветает улыбка: редкое и оттого ещё более притягательное зрелище. — Мне пора. Нужно принести ещё кольев. — Она мягко провела ладонью по его груди, а затем, поддавшись порыву, на секунду вновь крепко прижалась к его губам и шепнула напоследок: — Приходи ночью в мою комнату. Я буду ждать тебя. Фокс понял, что слишком долго провожает её взглядом, только когда Эсме скрылась за поворотом.***
Лунный свет крался по комнате, мягко ложась на оголённые плечи спящей Эсме и подсвечивая красоту её смуглой кожи. Фокс, державший её в своих руках, наблюдал, как пряди волнистых волос мерно поднимаются и опускаются вместе с её грудью, и не мог, не мог перестать смотреть на неё. Эта женщина бесконечно удивляла его. С их первой встречи он знал, что она особенная, но не мог предположить, насколько. Она покорила его своей силой, способностью выжить в таких испытаниях, какие удалось бы преодолеть не каждому мужчине – и вместе с тем невероятной женственностью, почти материнской заботой о раненом животном, которое без её вмешательства не протянуло бы и пары часов. Вряд ли она знала о том, сколько нерастраченной любви светится в её глазах, когда смотрела на Софи. А уж когда она смотрела так и на него, он понимал, что это будет для него означать: поражение, полное и окончательное. Учитывая, что сам он едва дождался наступления ночи, до благородства в этом отношении ему было далеко. Фокс не солгал ей, когда сказал, что в последнее время вспоминает жену всё меньше. Просто умолчал, что это началось после появления Эсме. Он по-прежнему будет молиться о благополучии Шеннон, но ему придётся простить себя за то, что не сумел защитить её тогда, и отпустить. Той, кого он всё-таки смог спасти, не стоит об этом переживать. Он поймал себя на том, что не хочет думать об этом сейчас, и притянул Эсме поближе к себе, целуя тонкий изгиб шеи. Та глубоко вздохнула во сне, прижимаясь спиной к его груди и вызывая желание обладать ею снова и снова, пока не взмолится о пощаде. Фокс усмехнулся, зарываясь носом в её волосы. Мольб от Эсме он точно не дождётся – умолять придётся ему, ибо её страсть и поразительная выносливость оставили его совершенно измождённым. Возраст, сколько его не игнорируй, всё же давал о себе знать. Если каждая их ночь будет подобна этой, ему придётся пересмотреть некоторые свои убеждения и поддаться на уговоры Венди пройти пару циклов омоложения в биоскульпторе. Убаюканный теплом и мягкостью спящей под боком женщины, уже в полусне он подумал, что если хорошо попросит, Фьюр согласится поменяться с ним комнатами и освободит двуспальную кровать, которую занимала до поры до времени. А даже если и нет – он соорудит для них двоих новую.