Внутри (Içerde)

      Бейкоз, Стамбул 2006 год Женский гомон голосов, разносившийся по камере потревожил и без того чуткий сон Елены, заставляя юную девушку вздрогнуть от того, что по прошествии года своего заключения она так и не смогла привыкнуть спать на верхнем ярусе койки с таким неудобным проваливающимся матрасом, что наверное йоги и те, лучше спят на своих иголках. Хотя откуда ей было знать что то об этом, ведь сравнить особо было не с чем: у неё дома практически идентичная тахта, на которой они с пятилетней дочкой спят вместе за не имением у малышки собственной. Озлем. Милая крошка. При воспоминании о ней, разрывалось сердце от тоски, огромной вины и понимания того что не увидятся они ещё очень-очень долго. Десять долгих лет. Десять лет вдали от неё, самого дорогого и навсегда родного человечка без возможности хотя бы редких свиданий, без писем из дома, без ничего. Вот она — цена проступка для восемнадцатилетней, неопытной девчонки, которая ради бессмысленных попыток доказать, что вовсе не является 'белой вороной' своему дружку проходимцу, лишилась всего и сразу, оказалась не готовой к тому, что потеряет свою зону комфорта в мгновение ока. Да, определенно на дружков, Елене не везло никогда. Она себе призналась в этом абсолютно честно — ну не бывает на свете «того самого», который и полюбит искренне и из дерьма вытащит. Втащит в него по самые жабры, да — но не вытащит. Засранец Атеш отделался соучастием в краже, получил пять лет и отправился в колонию в Анкаре, задницей клюкву давить, когда сам должен был быть наказан за попытку убийства. Подставив вместо себя Елену, он показал что во время ограбления она выстрелила в продавца, а следователи охотно приняли такую версию на основании наличия на оружии отпечатков ее пальцев. Неизвестно, лень им было лишний раз поработать, либо же девочка просто не приглянулась, но факт оставался фактом: незадолго до совершения преступления, Атеш попросил её подержать тот самый пистолет, когда намеревался его зарядить, а ей не помешало бы тогда проявить смекалку, сложив в голове дважды два, чтоб понять, почему же он тогда надел перчатки? Банально не ждала подвоха от человека, которого как ей казалось она любила. В одном её мама Сабиха ханым абсолютно права, когда говорила, что нельзя в этой жизни верить никому, кроме самой себя. Теперь то Елена это абсолютно хорошо понимала, хотя можно бы немного пораньше. Всего два раза за свою только начавшуюся юную жизнь, она так ошибалась, однако должно было все-таки хватить для того чтобы поумнеть. Отец Озлем, Йекта тоже оказался мерзавцем, который бросил её одну беременной, но это не мешает Елене до сих пор благодарить его за дарованное счастье материнства. Тот продавец к счастью выжил, это то и позволило суду сократить приговор до половины полагающегося срока. По правде говоря, Елена ко многому здесь так и не привыкла: отбой, затем подъём, прогулки, завтраки обеды и ужины. Все вроде бы как обычно, но не отпускает ощущение опасности от окружающих. Она только и делала что ждала удара в спину во дворе, или в душе, в столовой, чёрт, или даже во сне. Везде ей мерещилась опасность, и это буквально граничило у Елены с паранойей, назойливо маячившей в подкорке, под веками, под рёбрами, в солнечном сплетении, везде. Внутри. Возможно, если бы не было этого зудящего дискомфорта, ужиться тут на ближайшие десять лет труда абсолютно не составило, однако страх был таким всеобъемлющим, что напоминал безумие. Безысходность буквально сводила с ума так сильно, что спасали лишь мысли о доме. О маленькой дочери, и маме, которую Елена готова была и хотела бесконечно целовать в ноги за то, что благодаря ей, у Озлем все ещё оставался их старенький, скромненький, но такой уютный дом с привычной обстановкой, любимыми игрушками, их котом Бюльбюлем, и что самое главное — у неё оставались они с Эсадом эфенди, и Елена нисколько не сомневалась, что они смогут подарить ей ту ласку, любовь и нежность, которую сама она, подарить уже не сможет. Сквозь думы о близких, девушка ощутила одинокую слезинку, которая тихонько скатывалась по щеке, тут же поспешила её смахнуть, а в следующий миг, почувствовала что матрас её койки слегка прогнулся, будто кто то облокотился на неё с краю. — Эй, принцесса, долго спишь. — промурлыкал низковатый шёпот, прямо в непосредственной близости от её губ, а затем Елена почувствовала как её гладят по не скрытому покрывалом участку предплечья. Девушка ткнулась носом в подушку, пытаясь спрятать рвущуюся наружу улыбку от того что подушечки пальцев щекотали ей кожу. — Не не не, я тебя раскрыла, знаю, что не спишь. — стоящая вплотную к её койке девушка так же улыбалась, уже переходя щекоткой на шею Елене. — Зейнеп, ну хватит! Ааауч! — захихикала в ответ Елена, намереваясь пытаясь перехватить её руку. — Ты же знаешь, я боюсь щекотки. Она открыла глаза, встречаясь с завораживающей осенней оттепелью в карих, смеющихся глазах напротив. Не переставая победно улыбаться, что все-таки смогла поймать проворную руку Зейнеп, девушка подняла голову с подушки, затем завозилась, пытаясь принять сидячее положение. Конечно же это её сокамерница и соседка по койке. Только Зейнеп всегда рядом, всегда защитит и прикроет. С самого первого дня она взяла над Еленой покровительство, никому не позволяла даже смотреть косо в её сторону. Среди всех остальных, Зейнеп отличалась своей искренностью, силой, храбростью и добрым сердцем, хоть её преступление было отнюдь не ограбление маркета ради продуктов, да выручки из кассы всего на пять тысяч лир. Она никогда не говорила в подробностях, что именно сделала, но всегда подчёркивала, что это было заслуженно. Они сразу сблизились, что аж стало страшно от того, насколько быстро, однако только благодаря Зейнеп и ее присутствию, адаптироваться было немного попроще. — А ты то почему не спишь ещё? — зевая во весь рот спросила Елена, все-таки отпуская руку подруги. — Не хотела, чтобы ты пропустила ненароком завтрак. — Зейнеп уложила подбородок на сложенные на матрасе руки, все так же тепло улыбаясь. В её взгляде было что то, чего Елене никак не удавалось разгадать. *** 2016 год Елена резко распахнула глаза, а её взору предстал шикарный вид пушистых облаков из иллюминатора, да розовеющий рассвет под небом постепенно просыпающегося Нью Йорка. По видимому самолёт попал в небольшую зону турбулентности, а остаточные явления способствовали столь резкому пробуждению. Все таки спустя столько лет её сон остался таким же чутким. Не помог выпитый накануне, бокал коньяка успокоиться. Шею нещадно заломило, ото сна в одном положении, поэтому девушка аккуратно повернула голову влево, потирая затылок: Озлем сидела рядом, все так же отрешённо что то печатая в своём телефоне, а в ушах у неё были вставлены наушники. Елена про себя только изумилась: неужели она все это время вот так сидела в телефоне? Вот ведь подростки пошли. Хорошенько размяв шею, девушка попробовала позвать дочь: — Озлем? Ответа ожидаемо не последовало, хотя Елена прекрасно слышала, что музыка играет не громко. Дочь намеренно её игнорирует, и кажется не испытывает ни малейшей неловкости. Елена от досады закатила глаза, и легонько потрясла девочку за плечо, это возымело результат: Озлем не хотя посмотрела на неё, качнула головой, мол «чего тебе от меня надо?» Действительно, и как это осмелились вообще потревожить затворничество юной госпожи? Аж головой о стену побиться захотелось. — Вытащи это из ушей. — Елена жестом указала на свои уши пальцами, ожидая пока Озлем выполнит просьбу. Девочка с явно недовольным видом повиновалась, лениво, пусто, уставилась в глаза матери, ожидая когда её оставят в покое. Елена же, кивнула в знак благодарности, затем поинтересовалась: — Ты в курсе что мы скоро прилетим? — она заметила явную усмешку в глазах своего ребёнка. Дочь смотрела на нее свысока, надменно и горделиво. От этого становилось не по себе. Больно, словно раз за разом ранишь палец о шипы давно увядшей розы. Самое скверное, что это только по началу, а потом привыкаешь. Страшно так, неотвратимо, потихоньку увядаешь той самой розой, от того, что понимаешь — все это заслуженно. — А ты, разве нет? — невинно хлопнула глазами Озлем, явно насмехаясь. — Или же не рассчитала дозу спиртного и позабыла куда мы вообще летим? Елена пропустила колкость мимо ушей, лишь глубоко, протяжно вздохнула: — Я к тому, что ты с телефоном не расстаёшься. Ты вообще отдыхала? Ела что нибудь? Озлем вновь закатила глаза, со скучающим видом вставила наушники обратно на этот раз сделала музыку громче и для надёжности отвернулась в другую сторону. Елена ещё с полминуты посмотрела на профиль дочери, надеясь вернуть зрительный контакт, однако все было бесполезно. Она последовала её примеру так же отвернулась обратно к окну, всматриваясь в пейзаж, и старательно делая вид, что её это вовсе не задело. Ведь она все же горячо верила, что шанс есть.