Между ними алтарь и свечи еще горящие.
Руки, большие, мозолистые, умелые скользят по легкой, полупрозрачной, почти ничего не прикрывающей ткани. Сбрасывают слишком быстро, не стесняясь, обнажая спину. МоддиЧат — ручной жнец при церкви, не отмывающий руки от убийств и не верующий в Бога людского, заходящий в это место ровно для двух вещей: новых заказов и такого красивого ангела. Ему разрешалось, ведь перечить человеку своевольному никто не решался до сих пор. Все, что происходит в этой части храма, никогда не поднимается ни до, ни после ухода Чата, и этот раз не станет исключением. Единственный нюанс — новый фрагмент во всем этом. Джаст. Появившийся почти из ниоткуда. Пугод готов поклясться, что попросту не видел, как он зашел. Может его внимание необратимо забрал Модди, а может это причуда черта: знать ему не дозволили. Встречи с Модди властные и теплые, бережно сохраняемые в пугодовской памяти, полностью знакомые и предсказуемые. С Джастом же они виделись лишь мельком, давно-давно, по долгу службы. Единственное, что объединяло их — симпатия к эстетике, шрамы и любовь к пернатой части. У Джаста есть особое предпочтение на сегодня: завладеть существом божественным, так в корне отличающимся от него. Полностью забрать внимание Пугода. Это их общий спор с МоддиЧатом, коварный, а может быть и бессмысленный, заключённый, чтобы вечер прошел интереснее. У Пугода мурашек полный табун: мысль о том что в его доме, в самом храме божьем, появляется черт, вводит в ступор. Служитель преисподней, что намного ближе к Чату по духу, чем к одному из отпрысков небес, обманчиво сдержанный. С едва заметной искрой в глазах. И искра та не была похожа на что-то определенное, скорее совокупность азарта и издевки. Модди свечи отставляет чуть дальше, дабы не подвергать риску подпалить крылья. Пятерней проходит, пересчитывает позвонки, очерчивая каждый. Шумно сглатывает от контраста кожи: Пугод холодный, а рука Чата чуть ли не жжется. Оттого ангел выгибается ничуть не притворно, зажмуривает глаза. Жнец знает, как и куда нажать лучше, знает, какие перья огладить первыми. Он знает об этом теле почти все. Наблюдающий Джаст слабость на лице чужом замечает лучше, чем кто-либо, и переводит взгляд на Модди. И прежде тусклые глаза смотрят в ответ, принимают вызов, целуя затылок Пугода. Джаст присоединяется, одаривая ангела улыбкой, сразу устраиваясь меж ног. Убирая в сторону легкую ткань после служб руками когтистыми, припадает шрамом возле губ к бедру. Перед Пугодом на коленях стоит плоть, сгоревшая в огне преисподней, родившаяся там. Факт такого ангельское самолюбие тешит неумолимо сильно, от чего весь его вид совсем томный. Глаза, чистое золото, смотрят сверху вниз так снисходительно. У Джаста сердце пропускает два лишних удара, а хвост обвивает ногу, не находя более удачного места примоститься (прежде он тихо постукивал об покрытие подле алтаря). Пугод хотел было зарыться руками в волосы, аккуратно обвести пальцами основания рогов так трепетно; но совсем близко сзади Модди шепчет уже знакомое: — Руки, — немногословное, но предельно ясное, и у Пугода колени от тихого приказа подкашиваются. Единственная опора — чертов алтарь. Крылья становятся больше, пушатся от прикосновения к основанию. А перед глазами маячит Джаст, что полюбовно выцеловывает узоры на мягкой коже и, Пугод готов поклясться: узоры он видел на пентаграммах еще при службе среди небес. Пальцы крупной дрожью пробивает, и он скулит, зажимая рот, когда мозолистые руки прихватывают основание, сжимая почти до слишком извращенной боли.Чертов Модди.
Клеймо на шею в виде поцелуев ставят с особым удовольствием, уделяя этому намного больше времени, чем положено. Пальцы на босых ногах поджимаются, стоит только Джасту найти два больших шрама чуть выше тазовых косточек. Дыхание на двоих быстрое-быстрое. И, лелея свою безграничную зависимость к такой черте, Джаст ангельское тело готов присвоить и насыщаться, никогда ни с кем более не делившись. И Чат эту немую мысль в воздухе ловит, чуть ли не кусая язык от чужой наглости. Тонкие пальцы с коготками по шрамам проводят, изучая и сравнивая рельеф такой идеальной кожи отпрыска небес с двумя длинными, уже почти что белесыми полосами — на их месте ранее были крылья. Пугод глаза жмурит, ощущая, что последствия его изгнания с небес так яро покусывают, исцеловывают, словно пытаются слизать это недоразумение с тела вовсе. И это так правильно. Модди за волосы тянет по-хозяйски, отчего Пугод просто не знает куда себя деть, руками сжимает края алтаря, слегка расправляет крылья. Одна из свеч, погасших совсем недавно, падает, пачкая воском ткань. Модди шипит куда-то в изгиб шеи, замечает. Пугод готов поверить в то, что этот змей искуситель из рая сбежал следом за ним, ибо он глубоко уверен — люди не могут быть такими. — Как невежливо с твоей стороны так непочтительно обращаться с церковным имуществом, — голос нарочно хриплый, и черт, такой тихий, что пугодовские вздохи слышны на весь зал. Стыдно. — За любое неуважение следует раскаяние, правда? Но, сегодня мы идем не по правилам. Модди выдыхает жарко, дует на конец уха, наконец оставляя длинные волосы в покое. Пугод дышит совсем загнанно, стоит ему увидеть в руках Чата ещё горящую свечу и порочный огонек в глазах следом. Модди свечу наклоняет ровно меж крыльев, чуть ближе к пояснице, и капает растаявшим воском. Пугод готов сквернословить громко, на весь блядский храм: первый стон больше неожиданности и боли, нежели приятного и утомлённого возбуждения. Джаст ситуацию ничуть не сглаживает — кусает, нарочито проезжает острыми зубами по обратной стороне бедра, оставив шрамы без внимания. Капля, вторая, третья. Пугод готов выть и натурально молить: смесь страха за собственные перья и контраст температур в голову ударяет мгновенно. В уголках глаз скапливаются капли слез от переизбытка всего. Прикосновения такие разные и почти на всем его теле. Модди смеется утробно, но все так же еле слышно: медленно допытывает, заставляет переступить ангельскую гордость. Пугода буквально ломает. Он словно чертов мазохист, и не может попросить прекратить. Джаст напряженное тело стремится расслабить в излюбленной манере: дорожкой поцелуев коротких, даже не поцелуев вовсе, скорее рваных прикосновений губ, доходит до плоти давно возбужденной, опаляет дыханием; раздразнивает пальцами. Совсем издевательски языком вычерчивает головку, кидает снизу столь пылкие взгляды. Пугод откровенное стонет и от действий Чата, и от издевок Джаста, неосознанно. Пытается толкнуться бёдрами навстречу рту такому горячему, и языку неподобающе длинному. Джаст за бедра придерживает, своевольничать не позволяет, ни капли лишнего. Языком проходится очаровательно: широко и мокро. Пугодовские мысли теперь пропали вовсе — сейчас это лишь шум, что отдается колоколами в сознании. Ему хочется больше-больше-больше. И терпение для него — усердие невозможное. Язык Джаста, умелый, словно знающий уже, что и как ангел любит, — тут несомненно постарался с рассказом МоддиЧат. — Ну же, это не так сложно, — фраза, совсем близко брошенная, въевшиеся в кожу. Пугод с языком своим совладать может с непосильным трудом, постоянно запинаясь, и теряя нить реальности, когда в моментах Джаст втягивает щеки и берет полностью. Пугод чувствует его глотку, в глазах звездочки совсем дикие. — Модди.. Пожалуйста. Смени.. Дай мне милость. Пугод на манере кота тянется за поцелуем к Чату, совсем путаясь в словах, но лишь видит, как раскрасневшаяся спина более не будет тронута воском: свеча отставляется намного дальше в сторону. В глазах Жнеца неподдельное наслаждение: такая просьба от существа горделивого, считающего себя выше, чем смертные, уже стоит очень многого. Но все же Модди, существо ненасытное, жаден до крови и еще более алчен до тела перед ним. Одной рукой берет за подбородок, целует в скулу, и направляет взгляд прямо в глаза Джаста, что не смеет отвернуться. И Пугод теперь тоже. Вторая ладонь зарывается в перья, одергивает их, варварски надавливает. Пугода трясет сильно, до потекших слез, до лихорадочно вздымающейся груди. Джаст подстраивается под новые правила, глаза более закрыть не смеет, смотрит на красное лицо ангела, почти не замечая самого Модди. Помогает себе рукой и ускоряет темп, выбивая из тела почти невинного звуки похоти. Царапает бедра когтями, улавливает, как узел собственного возбуждения мешает, но игнорирует это до последнего. Чат знает, что тело парня на пределе: активнее начинает двигать рукой в крыльях, массирует меж маховых перьев, шепчет слишком грязный и пошлый бред. И Пугод кончает глубоко Джасту в горло с низким звуком, совсем оседая на алтарь, пытаясь отдышаться. Зрительный контакт все еще поддерживает — Джаст совсем распутно облизывает шрам возле губ, и Пугод устало стонет. Он перенасыщен.***
Джаст и Модди должны справляться сами, чем они непременно и займутся, когда выйдут из храма. — Ему понравилось, выигрыш на моей стороне, — Модди зубы скалит, когда оценивает помятого черта. — Поплачь.