***
Пока Гренгуар купался в лучах нечаянно обрушившейся на него славы, Эсмеральда переживала любовную бурю. Прекрасный Феб заступился за цыганку перед стаей надутых девчонок и плясунья ещё большим доверием прониклась к любезному шевалье. Но настойчивость, с которой он требовал свидания, немного пугала её. Эсмеральда понимала, что, поддавшись на уговоры капитана, лишится в его объятиях не только невинности, но и крохотного шанса обрести родителей. Разрываясь между любовью и желанием обрести семью, плясунья совсем пала духом. Феб всякий раз при встрече укорял её в жестокосердии. — Не понимаю вас, Симимляр, — говорил Феб, подкручивая ус. — Я ведь не разбойник, перед вами благородный человек, и если я говорю, что просто хочу поговорить с вами немного наедине, то понимать это стоит прямо! — он нахмурился. — Хватит с меня капризных надутых дур! Вы же не такая, как они? — Ах! — цыганка с печалью смотрела на своего героя. — Но я не могу, мне хотелось бы встретиться с вами, но… — Никаких «но», — сердился капитан. — Послушайте, Симиляр, я же спас вам жизнь! Неужели вы думаете, что я причиню вам какое-нибудь зло? — Нет, конечно, нет, — Эсмеральда стиснула руки. — Потерпите, пожалуйста! — Да будь я проклят, если понимаю вас! Я просто хочу поговорить! Неужели я не стою каких-то полчаса вашего времени? — он так грозно сдвинул брови, что плясунья поняла, как сильно перед ним неправа. Она уже хотела согласиться, да только до неё донеслись пронзительные крики вретишницы, разговор происходил на Гревской площади. — Цыганская потаскуха! Блудница! Людоедка! — кричала полубезумная женщина и Эсмеральда, вздрогнув от этих криков, залилась слезами. — Простите! — девушка убежала, а Феб не успел поймать её за локоть. Капитан хотел потолковать с вретишницей, но потом суеверный ужас, который внушала ему эта женщина, перевесил досаду. — Тьфу ты! — сплюнул Феб. — Старая карга! Всё мне испортила! В последующих атаках цыганка отбивалась, кажется, в этот вечер, когда её спугнула затворница, она приняла для себя какое-то непростое решение. — Вы обижаете меня! — холодно выговаривал ей Феб. — Прошу вас, — молитвенно сложила руки девушка. — Подождите до лета! Мой амулет потеряет свою силу этим летом, в начале. — Будь я проклят, если что-то понимаю, — оскорбился капитан. Но цыганочка принялась так трогательно молить его подождать до лета, когда она сможет одарить его своей любовью, что шевалье решил и правда подождать. Этим летом он женится на Флёр-де-Лис, а, значит, его ожидают две прелестные девственницы, готовые на всё ради него. Ладно, так и быть, подождёт. Пока же капитан находил вполне приятное утешение в объятиях многочисленных женщин любовного промысла. Они не строили из себя недотрог, а ради красивых глаз капитана были готовы и совершенно бесплатно любиться с ним. Не те святые, о которых попы толкуют!***
Увы, в начале лета в Париж приехал подозрительный Людовик XI, остановиться он решил не в Лувре, а в Бастилии, чьим толстым стенам вполне доверял. И пока разбирали различные дела, в основном связанные с немилыми сердцу скупого короля расходами, медик Куактье затаился, как лис. Он носил с собой письмо лейтенанта и всё ждал подходящего случая, который подвернулся, когда король заартачился и отказался давать две тысячи ливров на новую крышу для строящегося особняка своего медика. Тогда, скорбно покачав головой, Куактье взял хилую руку монарха и как будто принялся считать пульс, но потом встрепенулся и воскликнул. — Ваше Величество слишком беспечны! — Это ещё почему? — прищурился король, находившиеся тут же фламандцы молча уставились на них с врачом. — Потому что ваше сердце бьётся тяжело, с перерывами, — после этих слов Куактье отпустил запястье короля, а сам быстро извлёк что-то из омоньера. — Здесь кое-что, способное уменьшить вашу беспечность. — Дай сюда! — сердито выхватил бумагу король и по мере чтения всё большее беспокойство отражалось на его лице. Копеноль и Гильом Рим незаметно подошли ближе. Находившийся тут же Тристан Отшельник с надеждой посмотрел на короля, Великому прево не терпелось пустить в ход карающий меч или верёвку, последняя была ему ближе. — Кто осмелился? — пересохшими губами спросил Людовик своего врача. Куактье невинно развёл руками. — Простите, ваше величество, но заботы о крыше… — Да будет у тебя твоя крыша!!! — взвился вверх голос Людовика. — Кто посмел задеть особу моего единственного сына? — Там же написано, — елейным голоском ответил Куактье. — Некий поэт Гренгор из Двора чудес. — Куманёк, — Людовик обратился к Тристану. — Здесь находится отряд капитана Шатопера, возьми его и поезжай, добудь мне этого мерзавца. Клянусь Пасхой, он дорого заплатит! Тристан поклонился и с необыкновенной для своего возраста проворностью выбежал за дверь. Фламандцы отошли на безопасное расстояние. — Не пойму, чего ради такой шум поднимать?! — проворчал по-фламандски Копеноль. — Не скажите, — с тонкой усмешкой произнёс Гильом Рим. — Последнее позднее дитя, долгожданный мальчик. Этот ребёнок должен стать королём, и пусть отец к нему тоже относится с подозрением, но благополучие дофина для короля — дело чрезвычайной важности. — А мне важно где-нибудь присесть, — чулочник из Гента посмотрел на свои толстые ноги, в которых сейчас никакой правды не было.***
Эсмеральда мнговенно пробудилась, когда услышала мужские голоса и крик Гренгуара. Быстро накинув на себя юбку и блузу, девушка заглянула в замочную скважину. Умница-козочка хранила молчание, лишь едва слышно перебирая ножками на кровати. Эсмеральда шикнула на неё и Джали затихла, девушка вновь приникла к замочной скважине. Большая комната была ярко освещена множеством факелов, люди в гремящих доспехах так плотно набились в домик Эсмеральды, что кто-то загородил ей обзор. Послышался знакомый молодой голос: — Это ты что ли принц Гренгор? Цыганка с замиранием сердца узнала Феба, её герой здесь! К счастью, солдат, который загораживал вид, отошёл, и девушка увидела Феба, который стоял рядом с дрожащим Пьером. — Г-гренгуар, — стуча зубами, произнёс поэт. — Да какая разница? — Феб со смехом съездил несчастному по уху. — Ой! — Пьер схватился за пострадавшее ухо, солдаты вокруг смеялись. — Вот погоди, сейчас придёт Великий прево и тебе не до смеха будет, — Феб кивнул на распахнутую дверь, затем, присмотревшись к поэту, воскликнул. — Постой, а не ты ли с малюткой цыганкой ходишь? — Д-да, — поэт дёрнулся в сторону, когда Феб внезапно резко поднял руку. — Ну и трус же ты! — рассмеялся капитан, потом оглядел домик. — А она не тут? — Нет! — воскликнул Пьер, думая про себя, что надо бы оградить от опасности милую Джали, ну и Эсмеральду, естественно. — Славная малютка, — с оттенком хвастовства произнёс капитан, затем обратился к своим ребятам. — Так и вьётся вокруг меня, на шею вешается! — Эсмеральда? — с изумлением воскликнул поэт. — Она самая, свербит, видимо, у девчонки, — Феб приосанился, одобрительные смешки стали ему наградой. — Но я эту конфетку пока держу. Хочу перед женитьбой с ней развлечься. Эсмеральда прикрыла ладонью рот. Феб был таким же, как всегда, бравым и прекрасным, но его слова и самодовольное выражение лица больно ранили девушку. — Постойте, а за что меня? — встрял Гренгуар. — Неужели из-за пары стишков? Мой учитель архидьякон Жозасский из самого Нотр-Дама, он может поручиться за меня! — Что здесь происходит? — в домик вошёл ещё один мужчина: высокий и могучий старик со свирепым выражением на грубом лице. — Господин начальник, — Феб указал на Гренгуара. — Вот этот Гренгор, сам признался. — Взять его! — гаркнул мужчина с грубым лицом и Эсмеральда вздрогнула от звуков его голоса. Несчастного Пьера живо скрутили, связали и пинками увели в ночь. В комнате снова стало темно и тихо. Сердце колотилось в груди, но Эсмеральда, преодолев страх, вышла из спаленки и быстро закрыла входную дверь. Теперь цыганку сотрясала крупная дрожь. На востоке уже занялась заря, ничего этот день не обещал хорошего. Эсмеральда некоторое время обдумывала, как ей поступить. Не то чтобы Пьер стал ей дорог, но он был её единственным другом. Мысль обратиться к королям Двора чудес сначала показалась удачной, но вскоре Эсмеральда отмела её. Что могли убогие подданные царства Арго? Не пойдут же они приступом на королевский дворец или на Бастилию? Не настолько им был дорог Пьер, никто не стал бы рисковать собственной шкурой. Тонкий внутренний голос шептал покориться судьбе и забыть про поэта, которому помочь мог только Бог… Бог! Эсмеральда нервно поднялась на ноги! Гренгуар же много раз говорил, что его учителем был архидьякон из Нотр-Дама! Архидьякон вроде какая-то шишка у попов, что если ему удастся спасти Пьера? А даже если нет, то он может хотя бы попытаться. Исполнившись решимости, девушка дождалась, когда пробьёт восемь утра, быстро оделась и, заперев Джали в спаленке, вышла из дома. Нужно было найти этого архидьякона и призвать помочь спасти Пьера. Так совесть самой Эсмеральды будет чиста, она переложит ответственность за судьбу Гренгуара на его учителя! В лихорадочном потоке мыслей проскальзывала одна горькая, которую девушка старательно гнала от себя. Потом, она ещё успеет подумать о Фебе потом, иначе сердечная боль обездвижит её и, стиснув горло холодной рукой, заставит задыхаться! Нет, после! Обо всём после, сначала спасение!***
Архидьякон Жозасский только отслужил мессу в приделе лентяев, когда заметил, что к нему приближается цыганка Эсмеральда. Архидьякон часто заморгал, но прекрасное видение и не думало испаряться, тогда он незаметно ущипнул себя за руку — и тоже не помогло, она приближалась. Эсмеральда глазам поверить не могла, что учитель Гренгуара и тот самый вредный монах, который не давал ей покоя зимой — это один и тот же человек. Как-то не вовремя вспомнилось похищение, от которого её спас Феб, похитители тогда скрылись из вида, но один был похож … на этого священника. Эсмеральда смирно выслушала мессу, притулившись к колонне, а теперь она недоверчиво поглядывала на архидьякона. Бедняжка Гренгуар, если вся надежда только на этого человека! — Извините, отец мой, — со всем возможным смирением заговорила Эсмеральда. Клоду показалось, что его язык прирос к гортани. Что происходит? Он невольно поднял глаза вверх: неужели небо его услышало? Цыганка вновь заговорила. — Я знаю, что вы были учителем Пьера Гренгуара, — после небольшой заминки она продолжила. — Пьер был моим другом… А сегодня ночью его забрали королевские стрелки. — Что? — архидьякон внимательно посмотрел на девушку. — Зачем они его забрали? — Я не знаю, — Эсмеральда смертельно устала. — Они только спросили, он ли «принц». — Кто принц? — священник окончательно запутался. Эсмеральда со вздохом коротко объяснила, что у Гренгуара имелось такое прозвище, по сути безобидное, и что бродяги даже провозгласили Пьера дофином Двора чудес. Клод Фролло нахмурился, кажется, он начал догадываться, кому мог понадобиться легкомысленный Гренгуар. Его подозрения подтвердились, когда Эсмеральда сказала о том, что стрелки упомянули Великого прево, и о страшном человеке, по чьему приказу Гренгуара уволокли прочь. — Послушай, девушка, — заговорил Клод внушительным тоном. — Я полагаю, что наш общий друг обзавёлся могущественным врагом. Иди к себе, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь ему. Эсмеральда внезапно схватила руку священника, поцеловала её и приложила к смуглому лбу. — Благодарю вас, — впервые в словах, которые она к нему обращала, не слышалось враждебности и досады. Клод опешил, он едва нашёл в себе силы кивнуть и благословить её. Девушка направилась к выходу, а архидьякон в глубоком волнении вошёл в ризницу, где как можно скорее снял с себя облачение. Кого Гренгуар мог оскорбить, не составляло труда угадать, а вот где он мог находиться, с этим следовало разобраться. Архидьякон покинул ризницу и через Красные врата проник в монастырь. Здесь, в тишине своей кельи, он собирался с мыслями. Вероятно, Гренгуара поместили в подземелье башни Турнель во Дворце Правосудия, или, может быть, держат в самой Бастилии. Просто так его не выцарапать из застенков. Что же следовало делать? А что, если совсем ничего не предпринимать, дождаться точных вестей о поэте и уже с ними искать новой встречи с красавицей-цыганкой? Но тут же он с негодованием отверг эту мысль: нет, не стоило обманывать веру девушки, она ведь положилась на него, к тому же не побоялась обратиться. Архидьякон никак не мог прийти к верному решению, он ходил по комнате, кусал кулаки, как-то даже дёрнул за волосы на висках, но, подумав, что этот ресурс слишком ценен и редок, перестал на них посягать. В итоге, промаявшись почти два часа, Клод Фролло пришёл к неутешительному выводу, что помочь здесь сможет только аббат святого Мартина.***
Королю Людовику хотелось убивать, ну и ещё немного попросить пощады, потому что с самого утра он угодил в ловушку, которую сам же себе и расставил. Этот смутьян, что назвался дофином Двора чудес, был доставлен в Бастилию поздно ночью, когда король уже лёг в постель вместе со своим верным Оливье. Прекрасный и совершенно несправедливо забытый обычай, когда ложе делили только с тем, кому безоговорочно доверяли. Никаких намёков в греческом стиле! Всё было в высшей степени по-товарищески. Королю доложили, что Великий прево привёз смутьяна, но Людовик отдал приказ не тревожить его и не будить куманька, хотя Оливье по обыкновению своему не спал, а внимательно следил за своим венценосным господином. Итак, допрос оставили на утро, и тут король просчитался. Несносный Гренгуар, которому близость к смерти вновь развязала язык, самоё себя превзошёл, доказывая, что никогда не имел ничего против правящего дома и даже в мыслях не покушался на его привилегии. Это были бродяги, они со своей наивной верой в бесконечный праздник выдумали очередное увеселение. А Пьер человек маленький и женатый, ему ли сопротивляться мясникам? Людовика увлёк рассказ о нравах Двора чудес и Гренгуар, почувствовав это, не скупился на краски: то, что могло показаться занятным, удивительным, или повергнуть в шок тщательно пересказывалось, остальное додумывалось. Принесли обед и король развлекался тем, что бросал поэту куски со своего блюда, которые тот проворно ловил и с высочайшего позволения съедал. При этом Пьер не забывал рассказывать, он, подобно новой Шахразаде, пытался добыть себе свободу собственным пылким языком. После обеда король ненадолго отлучился и Пьер уже почитал себя повешенным, потому что король-то вышел, но его пёс Тристан остался и как-то недобро поглядывал на Гренгуара. К счастью, Людовик вернулся, сопровождаемый Куактье с одной стороны и Оливье ле Дэном с другой. Фламандцев сегодня развлекал кардинал Бурбонский, который в этом почти не преуспел. Гренгуар продолжил говорить, живописуя нравы арготян. Затем он продемонстрировал королю, как носил в зубах стул. Людовик, который лишился большей части зубов, с содроганием смотрел, как этот безумец идёт, балансируя со стулом в зубах. Затем Гренгуар снова говорил, говорил и говорил. Время стало густым и неповоротливым, как сахарный сироп, у всех присутствующих закружилась голова, но Гренгуар продолжал изрыгать потоки слов. Король часто моргал, несколько раз он собирался отдать роковой приказ Тристану повесить надоедливого поэта, но всякий раз почему-то передумывал. Когда доложили о приходе архидьякона Жозасского, все вздохнули, даже Пьер замолчал. Его голосовые связки горели, во рту пересохло, глаза слезились, но он был готов говорить ещё, пока кровь не хлынула бы из его горла или из ушей слушателей. Клод вошёл, хмурый и сердитый, он поклонился королю, как его подданный, а затем благословил Людовика, как архидьякон. — Дорогой учитель, — слабо произнёс Людовик. — Что же вас привело к нам? — Простите, сир, — Клод вздохнул. — Но я пришёл за этой несчастной душой, — он указал на Гренгуара, на чьём лице расползлась улыбка. — Вы не возражаете, если я вам всё объясню и заберу этого горемычного? — Объяснения можете оставить при себе, — король посмотрел на Пьера воспалёнными красными глазами. — Похоже, этот человек не совсем здоров умом. — Так и есть, — Клод бросил взбешённый взгляд на Пьера, который собирался что-то возразить. — Он сумасшедший! Я его учил и знаю, о чём говорю. — Слава небесам! — воскликнул король. — Уведите его, мы тут битый час не можем повесить этого человека и страдаем головной болью от его трескотни! — О, благодарю, милостивый, просвещённый государь! — Гренгуар упал на колени. — Уведите его! — вскричал король. Клод подскочил к Гренгуару, поднял его за тощий локоть и буквально выволок из покоев. После их ухода зачарованные слушатели смогли вздохнуть с облегчением. Клод приехал на муле и поэту пришлось идти чуть ли не бегом за ним. По настоянию архидьякона Пьер привёл его к домику Эсмеральды. Первым делом поэт бросился обнимать Джали. — Мой ягнёночек, ты не представляешь, что мне довелось пережить! — восклицал Пьер, лаская хорошенькую козочку. Цыганка с восхищением смотрела на архидьякона, она и не рассчитывала, что удастся так скоро вызволить Гренгуара. Клод, заметив её блестящие от благодарности глаза, приосанился. Он милостиво принял приглашение остаться на ужин и, пока Гренгуар не мог налюбоваться на свою Джали, Клод и Эсмеральда внимательно приглядывались друг к другу. Потом Гренгуар с разрешения цыганки и учителя убежал вместе с Джали из дома, наполненный впечатлениями, он дождаться не мог, как расскажет всё бродягам. И действительно, его приветствовали, как героя, а рассказы о встрече с королём слушали всю ночь напролёт. Эсмеральда, словно заворожённая, сняла с шеи ставший бессильным амулет и, взяв священника за руку, отвела в спаленку. Здесь она позволила ему сделать то, на что так надеялся вероломный Шатопер. Не менее ошеломлённый разнообразными приятными открытиями, Клод поражался тому, как иногда в одночасье могла поменяться вся жизнь. В эту ночь на двух девственников стало меньше.Эпилог
Гренгуар всё же произвёл впечатление на короля, доказательством тому стала выплата ста ливров от прево Парижа и приглашение присоединиться ко двору дофина Карла в Амбуазе. И то, и другое поэт принял с благодарностью, с разрешения Эсмеральды Пьер увёз с собой Джали, которая стала любимицей настоящего дофина. В дальнейшем жизнь Гренгуара и его музы сложилась как нельзя лучше. Эсмеральда с лёгкостью, для себя удивительной, перешла под покровительство архидьякона, и пусть свою мать так и не нашла, но сама многажды становилась матерью и в конце вырастила выводок одарённых в музыке и учении детей. Феб де Шатопер так и не понял, почему цыганочка к нему охладела и, поскольку никакая мысль не имела обыкновения задерживаться в его голове, он вскоре перестал думать о красотке. Семейная жизнь его сложилась замечательно, капитан полностью доверился супруге, под чьей железной пятой смирно прожил сорок лет и был ею же похоронен.