не в плену влечения

      Восхищаться Аластором — всегда легко. Получать от него в ответ то же самое — обычно сложно. Поэтому все чувства и мысли теплятся глубоко под коркой ненависти, выходят лишь возмущением и обидой на прошлое. Потому что иначе не может. Он злорадно ухмыляется, потому что злость кипит в нем постоянно, без передышки. Вокс стискивает зубы и улыбается, пересматривая эфир. Аластор — везучий сукин сын.       Слишком трагичной была их история любви (история чего?), думает он. Односторонней, скользкой и жестокой. Поэтому пытается заполнить пустоты микросхем сладкой местью. Он никогда не признается, даже себе в подобной мерзости. Вражда была их связующим звеном. А фотография тусклым пятном заседает в памяти. Вокс берет её в руки и сжимает, но не рвёт, не сминает и не выкидывает. Ей лет десятки, она, как память — как напоминание о том, что было раньше.       Прошлое проходит сквозь пальцы, но у него память отличная. Отпечаталось заметно и никогда не сотрется. Он даже помнит, как разрезал её напополам. Прошлый Вокс давно мёртв — новый медленно загибается. Теряется в постоянных улыбках, но сдаваться никогда не намерен.       Аластор — везучий, потому что всегда легко игнорирует окружающее пространство. Позирует, словно звезда, перед камерами, зная, что прямо сейчас на него смотрят внимательным взглядом, изучающим и родным. Аластор — везучий, потому что не влип бы в подобную ситуацию. Вероятно, он до сих пор бережно хранит копию фотографии. Вокс трясёт головой, но аккуратно продолжает.       Наблюдать за ним — одно удовольствие. Ненавидеть — настоящее увлечение, сотканное из собственных разочарований и обид. Сладко и нежно осознавать бессилие. Аластору особенно приятно было ощущать такую власть. Но сейчас — Аластор сам на цепи своей несвободы. Горько смеётся и улыбается, а изгиб губ выражает полное смятение и тревогу.       Так хотелось стереть с его лица эту раздражающую улыбку — вмиг поцелуем смазанным, резким укусом. Почувствовать гниль на языке, провести по острым зубам и проснуться от сказачного сна. Дурман сладостный окутывает. Ведь Аластор никогда не ответит взаимно.       Вокс ненавидит эту слабость, это страстное желание. Когда видит на мониторах сплошную ошибку, сразу понимает, что он вернулся. После своего трусливого побега, от испорченной репутации — злорадно и разочаровывающе осознавать его приход.       Совсем не понимал, что ему чувствовать. Желание послать на три буквы было сильнее, но в душе: где-то рядом с обычным человеческом сердцем распространялось неприятное, липкое ощущение неправильности. И все мысли перемешались в один тугой комок из проводов, а каждый электрический импульс отдавался едва различимым треском. Собственное демоническое тело он восхвалял, но за подобные неожиданности презирал.       Вырвать все внутренности бы, заменить механическим, да не чувствовать этой дряни.       Аластор, вероятно, смеётся. Вокс, скорее всего, проклинает.       В чужих глазах так хочется найти намёк на интерес, но он не увидит. Настоящего зрения у него нет давно, а сенсоры не заменят в нем человека. В этом аспекте. В тишине наблюдает, выжидает. Так долго ждал его, ненавидел и опять ждал. По кругу.       Ненавидел получать отказ.       Ненавидел мириться с чувствами.       Ненавидел даже один намёк на радио.       Так хочется забыться, попасть в Рай на секунду, не видеть паршивого лица Аластора. Но почему рука всегда предательски тянется включить камеру?       Потому что иначе не может. Восхищение иногда перевешивает в его голове, а воспоминания заполняют голову, без того перегруженную постоянным стрессом и манией величия. Вдохновение — то, что он дал Воксу. Подарил, как лучшему другу. Но потом вырвал в ту же секунду, посеяв то семя раздора и хаоса. Аластор всегда ходит рядом с неприятностями, а подпускать никого более не намерен. Даже Вокса. А Воксу больше всего хотелось этого.       В душе хранит детскую надежду, но потом сам закапывает. Желает подать голову Оленя на блюде. Так презирает, так не хочет видеть, так ненавидит, тактактактак спирает дыхание. Поцелуем застывает фантомным на экране, словно чья-то тень мнимая всегда находилась тут и выжидала своего часа.       Это больно — любить Аластора. Легче ненавидеть.       Играть в эту вражду, но победитель давно определён. И у победителя широкий адский оскал; красные глаза, жаждующие чужих страданий, а ещё они не прочь дикторским голосом указать на неудачу оппонента. «Верно, Вокс?»