подворотня.

Он сбежал от проблем. Сбежал к солнцу, морю и песку, к алкоголю и барам, к вкусной еде и развлечениям. Сбежал в другую страну. Сбежал от себя. Одиночество питерской квартиры в многоэтажке давило, стены будто съезжались, не оставляя места для того, чтобы вдохнуть. Отчаяние стало обыденностью, но не переставало мучать и давить. Панические атаки, кошмары и параличи мучали каждый день. Не хватало сил на то, чтобы сесть и домонтировать какой-нибудь видос или накидать текст новой песни. Не хватало сил на встречи с друзьями, организацию и отыгрыш концертов. На репетиции и тренировки. Полет в Тайланд же стал выходом. Тушенцов встретился со старыми друзьями и начал чувствовать себя чуточку живее. Он списывался с Колей, все намеревался пересечься и провести хоть несколько часов вместе. Выпить, посмеяться и разойтись. Но у Ромадова постоянно находились новые дела : – Сорян, сегодня тож не выйдет, – через трубку телефона послышался виноватый голос. – С ребятами на экскурсию едем. Весь день убьем на эту хуйню, блять… – Все окей, – Тушенцов насупился. Снова все повторилось. Какой раз уже? – Не получится пересечься тут – пересечёмся в Питере. – Хорошие слова. Ладно, я побежал меня там… зовут, – не дождавшись, пока Руслан попрощается, блондин сбросил трубку. – Блядство, – выдавил шатен, кинув телефон на кровать. Он совершенно не чувствовал должного отдыха. Стены и серость больше не давили, он больше не мучился от букета проблем, начали появляться силы, но было все равно херово. Зависть сжирала целиком и полностью, хотелось раствориться и никогда больше не появляться на глазах других людей. Он завидовал Коле. Завидовал его огромной компании, завидовал тому, что они держатся вместе, фоткаются и смеются. Но не завидовал тому, что рядом был Кашин. Они его не упоминали, но все понимали. Ромадов – что Тушенцов в курсе его пребывания вместе с остальной шпаной, Руслан – что Коля в курсе, как ему на это плевать. Старый друг не воспринимался больше, как что-то недосягаемое. Не тянуло к нему. Стало откровенно похуй на то, где он, с кем он, что он и как он. Тушенцов отпустил. Он больше не гнался за ним, как за мечтой. Не пытался получить внимания и хоть короткого упоминания на своих несчастных стримах. Он больше не мониторил соц.сети, не сидел на стримах вплоть до завершения, не слушал новую музыку. Он выкинул его из своей жизни, потому что заебался. Заебался делать что-то, говорить, пытаться вывести Данилу хоть на какой-то контакт. Заебался намекать везде, где можно, делать отсылки и передавать что-то через общих друзей. Ему это больше не нужно. Он одинок и принял это. Ему не нужен не только Кашин. Ему не нужен никто. Тайский бар встретил музыкой и ароматом еды. Люди за столиками веселились, общались и смеялись. Царила дружеская атмосфера уюта. Но шатена это не интересовало. Хотелось поесть и свалить. Погулять по ночному пляжу, подумать и развеяться. Наконец-то такая возможность выдалась. Теперь он стремился к одиночеству. Он хотел, чтобы от него отъебались, хотел привести мысли в порядок и наконец разобраться с собой. Вкуса еды он особо не чувствовал, да и не пытался. Проглотил все разом, оплатил счёт и вышел на улицу. Так повторялось постоянно. На него смотрели косо, перешептывались и хмуро глядели вслед. Руслану плевать. Ему что так, что эдак – все одно. Завернув за угол и попав в пустой закоулок, он опёрся о стену и закурил. Волосы развивал приятный ветер. Тушенцов выдохнул облегчённо, прикрыв глаза. Наконец-то тишина и уединение. – Какие люди и без охраны, – едкий голос резко просверлил мозг мерзкой усмешкой. Шатен выпрямился, зажав сигарету между пальцев и глянув налево. Он проебался. Заплеванная подворотня не пустовала. Руслан напрягся и нахмурился. – Вы же, блять, должны быть не тут, – отчеканил он, сжав кулаки. – Должны не должны, а тут, как видишь. Ну что ж ты не радуешься? Так долго бегал за мной, унижался… А теперь смотришь своими ебучими щенячьими глазками на меня так, будто я тебе чужой, – на конопатом лице появилась кривая усмешка. – Сын ты сучий, – только и смог выдавить из себя Руслан, сжимая сигарету в руке. Пепел больно обжёг ладонь. Юноша тихо зашипел, кидая остатки никотина на землю. – Ну что ж так грубо-то? – дуется Кашин, скрещивая руки на груди. – Я уверен, что ты спал и видел, как эта встреча состоится. Ну так что, ты даже не напрыгнешь на меня с объятиями? Давай, сделай это. Больше у тебя такой возможности не будет, – рыжий руки раскинул в приглашающем жесте. – Я тебе в ебло плюну скорее. Мне, блять, поебать на тебя и твое задранное до небес эго, – Тушенцов руки в карманы шорт сует. – Ого. И давно? – Давно. – Руслан, – Кашин делает шаг, сокращая расстояние. Взгляд стал мягким, а рука потянулась к щеке. – Давай ты успокоишься и мы поговорим? Мне тоже это нужно. Я сейчас… Загнул. Да, это звучит тупо, но я хотел, чтобы ты расстроился. Это, ну… Я даже не знаю, как объяснить… Тушенцов стоит, глядя на рыжего пустым взглядом. Слушая речи сладкие, он внимал, но ответа не давал. Ни положительного, ни отрицательного. Лишь наблюдал, как больше и больше Данила отходит от изначальных намерений и становится тем, кого Руслан знал. Мягким и любящим, пусть иногда и грубым. – Русь, давай поговорим. Я хочу наладить все. – Пошел ты нахуй, – шатен грубо отталкивает чужую руку. – Нам не о чем разговаривать. Мы чужие люди. Нас больше ничего не связывает. Я не хочу видеть тебя в своей жизни, ты усек? Резкий звук пощёчины разрезал тишину. Руслан схватился за пульсирующую от удара щеку и глянул на Даню взглядом, полным ахуя и непонимания. – Ты блядский урод, – Кашин смотрел на шатена сверху вниз. Холодно и зло. – Я хотел наладить все, а ты ведёшь себя, как неблагодарная сука. Тебе напомнить, как я вытаскивал тебя из дерьма, в которое ты вляпывался? – Мне похуй. Мне не нужен ты и не нужна твоя ебучая помощь. Я больше не тот мальчик, которого ты можешь купить. Я ещё раз повторяю : нас не связывает ничего. Отъебись от меня и больше никогда не вспоминай, усек? Мне не нужен ты. Я больше не люблю тебя.