Соджу, азарт, Юнхо

Юнхо — самый азартный человек в мире, это ни для кого не секрет, а в особенности для его одногруппников. И по какой-то причине он считает своим долгом подбивать на спор всех окружающих, особенно Чонхо, на абсолютно нелогичные пари, в которых напрочь порушены причинно-следственные связи между собеседником, объектом спора и наградой победителю. «Чонхо-я, спорим, на бутылку соджу, что я сделаю Ёсана в валорант дважды подряд?» «Эй, Чонхо, спорим, я уговорю Хва раздеться на выступлении? С тебя ужин, если да». — Чонхо, отсосёшь мне, если я без последствий поцелую Хонджуна? Что. Что?! У Чонхо мгновенно краснеют уши, и он даже не знает, отчего сильнее, но вовремя останавливает себя. Это всего лишь азарт и много соджу. Жаль, что он почти единственный в группе, кто способен оставаться в ясном сознании после нескольких бутылок алкоголя — судя по мутному взгляду Юнхо, он вряд ли вспомнит завтра, что только что ляпнул. — Согласен. Пора бы уже прекращать себя обманывать. Чонхо сверлит радостного Юнхо взглядом и не отводит глаз. — Если ты думаешь, что я завтра не вспомню об этом, ты ошибаешься, — заявляет тот, и его улыбка становится ещё шире. Чонхо вовсе не скрежещет зубами и не ненавидит всё и всех, когда видит, как Юнхо смачно целует бухущего в ноль Хонджуна в щёку, почти в уголок губ — ещё засосал бы, честное слово! И минет бы тоже с него стребовал, — а тот пьяно хихикает и виснет на Юнхо, будучи абсолютно не против таких знаков внимания. Хорошо, значит, от него последствий не будет. Чонхо без особой надежды переводит взгляд на Сонхва — тот тихо хихикает, полулёжа на почти спящем Сане, и не выказывает возмущений. Ну ещё бы. Возмущаться на Юнхо способен, кажется, только Минги, и то лишь в силу собственной драматичности. Что ж. В целом, если их отношения перейдут на новый уровень таким ебанутым образом, это тоже будет неплохо. Если. Чонхо кивает собственным мыслям, ловя победную ухмылку Юнхо, и прикрывает глаза. Когда Юнхо приходит той же ночью к Чонхо в комнату и садится рядом на кровать, он не то чтобы ждёт чего-то за рамками их договорённости. Ёбнутой, кошмарной договорённости, которая наверняка будет оставлена где-то в далёких уголках памяти Чонхо и закрыта на все возможные замки, потому что Юнхо просто азартен и не видит границ. Чонхо абсолютно точно не ждёт, что Юнхо мягко положит ладонь на его щёку и чуть повернёт к себе его лицо, а потом наклонится близко-близко и наиделикатнейше коснётся губами его губ. И отстранится, улыбаясь так, будто его до мелочей просчитанный план сработал. Будто у него был план. Будто всё это время он действительно знал, что делает. Чонхо немножко его ненавидит. Но точно не настолько, чтобы не притянуть Юнхо к себе за шею и не впиться поцелуем, который слишком отличается от предыдущего. Когда Чонхо наконец отстраняется и пытается сползти на пол, Юнхо издаёт какой-то короткий протестующий звук и удерживает его на кровати, а потом и вовсе укладывает на спину. — Но я же... — Да, да. Лежи. Боже, тебя так легко спровоцировать, Чонхо-я, будто ты сам этого хочешь... или так оно и есть? Ты поцеловал меня, думает Чонхо. И получил в ответ не кулаком в лицо, а следующий поцелуй. Как ты, блядь, считаешь, так ли оно. Наверное, его лицо выражает если не эмоции, то хотя бы маты, потому что Юнхо коротко смеётся и целует его снова, нависая сверху, а потом слезает с кровати и обходит её так, чтобы встать над головой Чонхо, и... о. Так вот, как он хочет. Следующие несколько минут Чонхо не в состоянии говорить. Да и думать, если честно, тоже. Тяжёлый ствол давит на корень языка и распирает горло, и Чонхо хочется взять глубже, но, кажется, глубже некуда — или, во всяком случае, это будет небезопасно. Юнхо двигается размашисто и мерно, берёт всё на себя, позволяя Чонхо только покорно лежать с открытым ртом и принимать его член так глубоко, как может позволить собственное тело. А ещё он держит за шею, то ли контролируя глубину, то ли отслеживая собственные движения ладонью, и, блядь, это слишком для перегруженного мыслями, эмоциями и алкоголем мозга. Чонхо явно не хватает воздуха, и он резко и коротко вдыхает через нос, когда на долю секунды появляется возможность. Глаза слезятся, горло распирает, но, чёрт возьми, давно ему не было так хорошо. Когда Юнхо вынимает, Чонхо даже немного разочаровывается — неужели решил, что его на дольше не хватит? Его губ, растянутых и покрасневших, снова бережно касаются губы Юнхо. — Эй. Я хочу кончить тебе в горло. Можно? Чонхо тихо стонет и сводит колени. Блядь. Он мог бы попросить что угодно: анал, женитьбу, побег в Европу, массовое убийство — и Чонхо бы сказал «да». — Да, — хрипло произносит он, открывая слезящиеся глаза. Ему достаётся ещё один поцелуй. А в следующую секунду Юнхо снова входит и за несколько движений набирает темп, принимаясь двигаться куда быстрее, чем раньше, и куда мельче, уже не проникая так глубоко, но зато помогая себе рукой. Чонхо недовольно хмурится, сжимая губы плотнее: он и сам может не хуже! И срабатывает то ли это, то ли что-то ещё, но Юнхо стонет всё чаще и громче, пока не укладывается на Чонхо грудью, меняя угол, и не вбивается по самые яйца, заставляя давиться собой в самом что ни на есть прямом смысле. Чонхо больше понимает, чем чувствует горячую сперму, толчками вытекающую прямо ему в глотку, и неожиданно для себя кончает тоже, наверное, просто от факта осознания того, что они только что сделали. Удивлённый выдох Юнхо кажется ему высшей формой похвалы. Он не чувствует себя использованным или разочарованным. И даже не хочется раздражаться или злиться на Юнхо, который всё просчитал — нет чтобы вместо своих дебильных пари предложить ему сходить на свидание. Хотя бы. У них никогда не получалось по-нормальному, они не из таких — к счастью, наверное. Юнхо падает рядом с ним на кровать, счастливо улыбающийся так, будто сейчас не секс был, а действительно свидание, и обнимает, вжимаясь губами в угол челюсти и беззастенчиво прижимаясь. Значит, он из тех, кого тянет на нежности. Чонхо вздыхает и без особой надежды пытается оттолкнуть: не то чтобы он против объятий, но, чёрт, ему хотя бы одежду сменить. — Если я тебе так не нравлюсь, зачем согласился отсосать? Юнхо не звучит обиженным, но Чонхо почему-то всё равно слышит в его голосе что-то грустное и вздыхает. — Во-первых, ты мне ещё как нравишься. Во-вторых, то, что ты сделал со мной, не называется «отсосать». Долгое молчание прерывается сдвоенным сердцебиением, торопливо заходящимся неровной дробью. — Повтори ещё разочек, что там во-первых? — Дохуя хочешь, — на автомате отбривает Чонхо — и продолжает, чтобы перебить собственное смущение. — В-третьих, я тоже дохуя хочу, так что следующий раз за тобой. — Хоть сейчас, — мягко улыбается Юнхо, и Чонхо вздыхает снова. — Что мы творим? — Тебе не нравится? — У меня вопросы. Это не значит, что мне не нравится, но... я бы хотел знать. Юнхо обнимает его за талию, прижимая к себе. — Я тоже. Например, мы можем называть это отношениями. Тебе как?