Я не хочу дружить с тобой, задрот!

Бакуго привык брать все или ничего, он никогда не делает что-то наполовину, он не ничтожество, что бросает дела незавершенными. «Раз уж начал — побеждай», вот его девиз. Потому чертов Деку может катиться со своей ебаной дружбой. Катсуки она нахуй не сдалась. Бакуго знает, что Деку полнейший ноль в романтике — его смущает даже мысль о разговоре с девушкой, как и любого третьесортного задрота, так о чем здесь говорить. Катсуки в курсе, что «друг детства» не поймет его. Поэтому он даже не берется — сбрасывает их взаимоотношения на ноль, уводит в отрицательную степень. Потому что он не хочет в этом всем вариться — совершать тщетные попытки и наталкиваться на непонимание или же неуверенность, смотреть исподтишка, надеясь или сомневаясь. Пиздострадания для лохов. Надежды и мечты с топтанием на месте — незавершенная попытка. Поэтому вместо того, чтобы облажаться, Бакуго просто не берется за дело. Он гонит чертового ботаника из своей головы. То же самое делает и во внешнем мире. Это не страх, а лишь рациональность. Да. Точно. Но, как это обычно бывает, Мидория его планы в расчет не берет. Он не понимает ни намеков, ни грубых действий в свою сторону, и с упертостью танка движется напролом, желая подружиться, называя его глупым прозвищем «Каччан», стремясь во что бы то ни стало преодолеть отметку в ноль процентов. И у него бы это получилось, но Катсуки упрямо держит планку, зовя обидной кличкой «Деку», давая отрицательный процент, показывая, что бороться бесполезно. Он прекрасно знает сам, что это в большей степени напоминание, чем попытка задеть. Напоминание самому себе. «Бесполезно браться за это дело». Благодаря этому он может продолжать держаться. Может существовать в ожидании, что Деку все же отвянет, и эти чувства пройдут. Бакуго с облегчением ожидает окончания средней школы и поступления в старшую, когда их пути должны — просто чертовски, блять, обязаны — разминуться. Он сыплет обидными словами, что дают под дых, тем самым говоря: «держись подальше». И, наверное, таки перегибает палку. Слова о прыжке с крыши явно были лишними. Он понимает это ясно, но виду не подает. Уходит из кабинета с подпевалами, спускаясь и прислушиваясь. Он ни за что бы не признался, что, начни шаги задрота отдаляться, свидетельствуя о движении по лестнице вверх, Бакуго бросил бы к собачьим чертям все и метнулся за ним. Даже себе. Но нет, судя по звукам, тот взял себя в руки и, переведя дыхание, стал спускаться к выходу из школы. Идиоты рядом с Катсуки, разумеется, не в состоянии заметить, что он внимательно следит за действиями Деку, замедляя и ускоряя движение компании по своему усмотрению. Он позволяет себе прекратить наблюдение лишь когда видит в отдалении от здания, что задрот выловил свою тетрадь из искусственного пруда и двинулся в сторону привычного маршрута на пути домой. Еще бы. Он знает, что ботаника так легко не сломить. Давящее чувство вины привычно заглушается безразличием. Он давно довел это до автоматизма. В тот же день на Бакуго нападает злодей. Деку пытается спасти его, с этим самым тупым выражением лица, которое, словно насмехаясь, заставляет почувствовать себя самым дорогим, самым близким и бесконечно необходимым человеком на свете для Мидории. И, будь Катсуки слабее духом, тут же перестал бы сопротивляться — или монстру под напором нахлынувших чувств, или зеленоволосому чуду. К счастью, Всемогущий приходит достаточно вовремя, чтобы пресечь оба этих порыва. А Бакуго… он догоняет Мидорию на пути до дома, чтобы сказать — крикнуть во весь голос — так, чтобы наверняка заглушить глупо трепыхающееся сердце, что «Деку» это все еще «бесполезно», что нахрен он ему не сдался со своей восторженной рожей и желанием защитить, и напоминая обоим, что его спас вовсе не подросток с комплексом героя, а Всемогущий. Он яростно выплевывает эти слова, отпечатывая их на охваченное агонией сердце, убеждая раз и навсегда, заставляя смириться. И просто уходит, ни слова об этом не говоря. Теперь он не пытается свернуть свою планку на отрицательный уровень руганью и насмешками, а попросту игнорирует, железобетонно застревая на нуле. Ему просто нужно немного подождать. Меньше года, и их пути навсегда разойдутся. И это еще плюс одна причина поступить именно в UA. Уж туда-то ботаник за ним точно не проберется. Но в первый же день учебы в UA Бакуго понял, как же жестоко он проебался. И дальше становилось только хуже. Сначала оказалось, что у задрота есть ебаная причуда, которую он скрывал. Скрывал все чертово время их знакомства! На почве этого Бакуго растерян и крайне напуган. Ему казалось, что все это время веснушчатый просто смеялся над ним, на самом деле совершенно точно зная о чувствах Бакуго, и играя на них. Но тот искренне выглядел настолько растерянно и удивленно, что… Катсуки решил отступить. Он просто сделал вид, что все в порядке, и стал игнорировать своего Деку. Свое «бесполезно». Так было ровно до их первого практического испытания, где задрота объединили в пару с круглолицей девчонкой. Задрот постоянно краснел рядом с ней и заикался, а та таскалась за ним по пятам все время в школе, не занятое уроками. И это крайне, блять, вывело Бакуго из себя. Жалкая девчонка не должна была лезть к… Нет. Ноль процентов. Все или ничего. Что ты творишь, Катсуки? Но к моменту осознания было уже совсем поздно. Они пересеклись в схватке сражения, и на Бакуго накатил азарт. Было так здорово, крайне восхитительно, всецело завладеть вниманием Мидории. Стать единственным, на кого тот мог обращать внимание. Это почти снесло ему крышу, и он, в отчаянном порыве смеси желания оказаться в центре внимания Изуку, ревности (он, блять, знает, что чувствует, как бы ему ни хотелось скатиться в пучины самообмана) и необходимости держать все в рамках значения не выше нуля процентов, взорвался. Вернее, он подорвал один из своих наручей. Уже позднее, с треском провалив свое первое боевое испытание в UA, он клял себя на чем свет стоит. Это было… ненормально. Он совершенно потерял голову, и чуть не прикончил их двоих. А также позволил тупой глупой ревности поглотить себя с головой. Это уже ни в какие рамки не вписывалось. Что будет, когда они станут про-героями и придется столкнуться на миссии? Снова слетит с катушек? А то, что Деку найдет способ стать про-героем, несмотря ни на что, теперь уже не вызывало никаких сомнений у Бакуго. Не после того, как тот смог пробраться в UA. Не с его несгибаемостью и умением настоять на своем. Уж Мидория точно своего добьется. Бакуго пришлось с силой вдохнуть в себя воздух, чтобы попытаться успокоиться. Чертово сердце… А потом задрот кинулся из школы вслед за ним и начал нести чушь о своей причуде, совершенно точно, пытаясь таким образом оправдаться за свой грандиозный обман. Тот все еще каким-то образом пытался зацепиться за идею дружбы, сидевшую в его кудрявой зеленоволосой башке. Да так, что клещами не вытащишь. После этой откровенной лжи, Катсуки предъявил себе жесткий ультиматум: никаких паршивых мыслей о задроте. Ноль процентов. И больше подобных проблем не возникало. Бакуго сравнял свои гребаные чувства с землей, и тщательно засыпал получившееся творение грунтом из амбиций. И все было хорошо. До его похищения Лигой Злодеев в тренировочном лагере. А потом группа одноклассников, спасшая его с поля жестокого сражения. Их возглавлял Киришима, верный и надежный, тот, кого он с уверенностью мог признать своим лучшим другом без колебаний. А вместе с ним оказались Хвостатая, Очкарик, Двумордый и… Деку. И тот так отчаянно, так волнующе смотрел на него, что сердце невольно пропустило удар. А потом пробило: «пять процентов». И, черт побери, Катсуки собирался свести этот счет обратно, стереть, вновь увести в отрицательную степень, но… Всемогущий с его заявлением расставил все по своим местам. Деку ни разу не лгал ему. Ни насчет отсутствия причуды — «десять процентов». Ни когда пытался все объяснить — «пятнадцать». Бой на тренировочном поле сразу после переезда в общежитие был последней попыткой вернуть все на свои места. Он отдался этой потасовке с головой. Сделал все, что было в его силах. Проливал пот и слезы, не жалея себя. И победил. Он уложил Мидорию на лопатки, тяжело дыша, в то время как глупое воспоминание голосом Деку напомнило сказанное им когда-то. Деку — значит «я смогу это сделать»! И, черт побери, это стало последней каплей. «Двадцать процентов» Он сдался. Сдался на волю удивительных зеленых глаз, светлой жизнерадостной улыбки и несгибаемой воли. — Как же ты, блять, не понимаешь? — сорванным голосом прошептал он в плечо прижатого к земле Мидории, пока его горькие слезы скатывались по и так влажной от пота коже другого парня. Сразу после этого их обоих скрутили прибежавшие к этому моменту учителя. Им двоим назначили три дня ареста с уборкой общежития в наказание. Все это время Катсуки старался как можно меньше пересекаться с Мидорией, избегая его и вместе с тем продумывая план. План по захвату сердца одного чрезвычайно упертого придурка. Потому что стратегия «ничего» не возымела успеха. Изуку сделал все, что было в его силах, чтобы помешать Катсуки. Пришло время для перехода к стратегии «все». Но, как оказалось, к черту на куличиках слал все его планы Мидория. В конце третьего дня тот наглым образом вломился в комнату Бакуго, потребовав объяснений сказанным Катсуки на полигоне словам. Он специально мирился с игнорированием все три дня, ожидая, когда их эмоции поутихнут, и пришел в его комнату к девяти вечера, когда тот вот-вот должен был лечь спать. Все прекрасно знали об этом и не решились бы потревожить. А сбежать из общежития, в силу еще не закончившегося ареста, он не мог. Чертов задрот все продумал. — И что ты, блять, хочешь от меня услышать? — зло спросил Бакуго, вперив свой взгляд в веснушчатого. — Да хоть что-нибудь! — не менее зло ответил Мидория. — Ты постоянно срываешься на меня, все время ведешь себя как подонок, утянул в драку на полигоне, а потом еще и имел наглость спросить: «как ты не понимаешь?», — недоумение в его голосе звучало крайне отчетливо, но тихая ярость все еще не спешила уходить. — Не понимаю? Чего я не понимаю, Каччан?! Может быть, сначала ты хотя бы попробуешь объяснить?! — Лови гребаные объяснения, Деку! — агрессивно прорычал в ответ Бакуго. А потом, в один миг, схватил Мидорию за подбородок и резко притянул к себе для поцелуя. Это было всего лишь прикосновение. Легкое, короткое и совершенно не напористое. Катсуки отстранился лишь на секунду. Заглянул в пораженно распахнутые глаза Изуку и, прикрыв свои, вновь прильнул к нетронутым мальчишечьим губам, мягко сминая. Он почувствовал странно нерешительное давление на своей груди, словно Деку пытался его оттолкнуть. Но вместо того, чтобы позволить ему это сделать, Бакуго усилил собственную хватку на веснушчатом лице и увеличил напор, сжимая своими губами сначала нижнюю, а после и верхнюю у парня напротив. А после этого почувствовал робкий ответ. Взаимное несильное давление. Бакуго слабо выдохнул прямо в приоткрытые губы, после чего, рискнув, прошелся по одной из них кончиком языка. Мидория в ответ на это слегка дернулся, видимо, от неожиданности, а Катсуки тем временем продолжил исследовать путь, скользнув вперед и обведя круговым движением губы парня с внутренней стороны. Резкий вдох Изуку, слегка подрагивающего от неизведанных приятных впечатлений, только подстегнул Бакуго. Он протолкнулся вперед, огладив своим языком другой, и стал исследовать небо. Спустя некоторое время ласк, Изуку рискнул сделать ответное движение, и медленно, но верно, их нежный поцелуй превратился в более откровенный и напористый. Они нещадно сминали губы друг друга, сплетали языки, исследовали новую территорию и обменивались покусываниями, сдабривая это горячими шумными вздохами и редкими тихими стонами, что прорывались сквозь ласки. Пальцы Мидории уже давно запутались в светлых колючих волосах, в то время как руки Бакуго крепко цеплялись за бедра, едва удерживая взрывы, грозившиеся вспыхнуть с накопившимся в ладонях потом. Никто не мог сказать, через сколько они наконец-то оторвались друг от друга, тяжело дыша и вглядываясь в сияющие от избытка чувств глаза напротив. — Мне нахуй не сдалась дружба с тобой, — хрипло проговорил Бакуго в давно уже покрывшееся румянцем лицо Мидории. — Я влюблен в тебя с гребаной начальной школы. Глаза Изуку вновь широко распахнулись, а румянец, заливший лицо, потемнел. Из его горла вырвалась пара непонятных звуков, он явно не мог собраться с мыслями и что-то сказать. Бакуго на это только тяжело вздохнул и отвел взгляд в сторону. — Просто… — начал было он, но, решив, что это ни на что не годится, вновь посмотрел прямо в глаза своему объекту самых обжигающих чувств. — Просто подумай об этом, ладно? Мидория дергано кивнул, тут же уперев смущенный взгляд в пол. Катсуки аккуратно отнял испещренные шрамами руки от своей головы и, уводя их, напоследок поднес одну их кистей к своему лицу, оставляя на ней нежный поцелуй. Все это время он внимательно смотрел в глаза напротив и запечатлел навечно в своей памяти каждую секунду того, как лицо, уши и шея парня окрашиваются в однотонный ярко-красный цвет. Напоследок огладив большим пальцем след поцелуя, Бакуго отпустил Изуку и, мягко подталкивая в спину, проводил того до двери. — С-спокойной ночи! — нервно взвизгнул Изуку и исчез, даже не дав Катсуки шанса что-либо ответить. Уже за закрытой дверью, Катсуки задумчиво проводил языком по собственным губам. На них все еще остался вкус Мидории. И это лучшее, что он когда-либо мог попробовать. Рассеянно завалившись в кровать, Бакуго вполне осознавал, что улыбается словно какой-то идиот. Но ничего не мог поделать с собой. Изуку… он ощущался словно наркотик, и так плавился в его руках, шумно вдыхал и постанывал, что кровь Катсуки прилила не только к лицу, но и к нижней части его тела. Пересилив себя, Бакуго прикрыл глаза рукой и приказал себе спать. Он не собирается упиваться грязными фантазиями, пока не заполучит себе Д… Изуку. Это больше не бесполезно. Теперь его цель — 100%. И он приложит максимум усилий для достижения результата. Тем более, что, хоть Изуку и явно не ожидал произошедшего, он по-настоящему не пытался оттолкнуть Бакуго. Более того, Мидория с жаром отвечал на каждую ласку и прижимался к нему как только мог. Это было совершенно невероятно, учитывая их сложившиеся отношения. Только если… только если все это время задрот не испытывал к нему похожие чувства, принимая их за дружеские. Но обнадеживать себя дурацкими предположениями Катсуки не собирался. На следующее утро, уже после пробежки, Катсуки пересекся с Мидорией на общей кухне. Тот по привычке поприветствовал его: — Доброе утро, Каччан! — Утро, Изуку, — кинул он в ответ вместо привычного хмурого взгляда или игнорирования. Ему больше ненужно было выставлять себя подонком для парня и пытаться свести все к упрямой нулевой ставке. Поэтому он сделал то, чего действительно хотел. Раздался звук разбитой посуды. А после в воздухе повисла мертвая тишина. Бакуго, игнорируя ошарашенные взгляды, приступил к приготовлению завтрака. Он упрямо подавлял пытавшуюся проскользнуть на его лицо широкую ухмылку. Статисты точно сойдут с ума, когда они с Изуку будут вместе. Именно «когда», а не «если». Здесь вопроса не стояло. У него оставался лишь один путь. В отражении стеклянной дверцы микроволновки Катсуки видел красное лицо Мидории, убежавшего в свою комнату. Он был доволен произведенным эффектом. Взгляды всех присутствующих были направлены на Бакуго, он знал это. Однако, никто не решился задать ни одного вопроса. И, конечно же, долбанутый Мистер Очки решил взять слово: — Я рад, Бакуго, что ты наконец-то проникся товарищеским духом! Этот жест с твоей стороны… — Завали ебало, — коротко прервал он нудную тираду. Он не собирался становиться паинькой для всех остальных. Они, к слову, облегченно выдохнули. — Напугал, — честно признался Каминари. — Я уже думал — все, конец света. Другие согласно кивнули, расслабляясь. Бакуго не стал это никак комментировать. Однако, когда зеленоволосый парень, переодевшийся в форму, собирался проскочить мимо кухни к выходу из общежития, блондин рявкнул: — Стоять! Тот замер, словно кролик под дулом ружья и испуганно посмотрел на него. — Иди сюда, — велел Катсуки. Мидория нерешительно подошел ближе, и Бакуго поставил на стол две тарелки с завтраком. — Ты не поел, — прокомментировал он свое действие. Выглядел Мидория, мягко говоря, охуевше. Он остолбенел, но оглядевшись и поняв, что тарелка с завтраком предназначается явно ему, подсел к уже приступившему к трапезе Бакуго и традиционно поблагодарил за еду. В его голове беспорядочно крутились совершенно очевидно глупые мысли о том, что, возможно, еда отравлена и так Бакуго решил просто убрать его со своего пути… но, набравшись решимости, он наконец попробовал угощение. Кажется, кто-то неподалеку тихо охнул. А Изуку просиял и, тут же обернувшись к однокласснику, восторженно заявил: — Каччан, это очень вкусно! Потрясающе! — Тогда ешь, — скупо ответил тот. Мидория радостно кивнул и, за считанные минуты, его тарелка опустела. Еда, приготовленная Катсуки, оказалась невероятной. Интересно, как он научился так готовить? Вот бы каждый день есть что-то настолько вкусное! — Бормочешь, — беззлобно подметил Бакуго, уже вымывший свою тарелку и двинувшийся в сторону лестницы. Мидория смутился и не успел ничего ответить, как его окружили ошеломленные одноклассники с кучей вопросов. Ушедший Катсуки же тем временем наслаждался удовлетворением от хорошо проделанной работы. Если Изуку так понравилась его стряпня, Катсуки будет готовить на двоих. Счастье и восхищение, написанные на его лице, того стоили. Сам же Бакуго надеялся никого не встретить по пути в свою комнату, потому что довольный румянец на его скулах совсем не собирался сходить. Позже, на уроках, все в классе странно поглядывали на него и шептались, поэтому теперь все, кто не застал «инцидент на кухне», теперь тоже были в курсе произошедшего. Со всеми, кроме Мидории, Бакуго общался как обычно, разве что, был немного спокойнее чем всегда. Все решили списать это на чудодейственный домашний арест, хотя некоторые предполагали, что Айзава в тайне назначил им двоим еще одно, тайное, наказание, заставившее Катсуки пересмотреть свое поведение. Вопросы об этом сыпались на Мидорию, который постоянно краснел, пытаясь выдать хоть сколько-нибудь вразумительные ответы. Краснел он не только от вопросов, но также витая в облаках или каждый раз, стоило ему завидеть Катсуки. В общей раздевалке перед тренировкой тот и вовсе не смотрел в его сторону, и только красные кончики ушей выдавали Мидорию. Никто не замечал связи состояния Мидории с Бакуго, и некоторые всерьез спрашивали, не заболел ли тот. Хотя… пожалуй, был один человек в курсе происходящего. На удивление. Слишком подозрительно часто Ушастая кидала взгляды на них двоих, отвлекалась и прятала лицо за челкой, пряча свое выражение лица. В целом, пока та не трепалась, Бакуго было похуй. Видимо, та случайно — или не очень — при помощи причуды подслушала что-то из их разговора, или же, сладкие звуки их поцелуев. «Извращенка» — подумал Бакуго, усмехнувшись. На уроке рукопашного боя несколько дней спустя, когда они в случайном порядке спарринговались друг с другом, часто меняя пары, в какой-то момент соперником Бакуго вновь оказался Мидория. Учитель с опаской покосился на них, но, все же, предпринимать ничего не стал, заметив довольно спокойное поведение за взрывным учеником. Но, несмотря на это, Катсуки победил своего противника несколько раз подряд. Если точнее, то счет был 3:0 в его пользу. Мидория оказался совершенно несобран в поединке против него и постоянно отвлекался. Это немного раздражало. И вот, в очередной раз за прошедшие пятнадцать минут, повалив противника, Катсуки усмехнулся, прошептав ему на тут же заалевшее ухо: — Так нравится лежать подо мной, Изуку? Мидория от такого аж вздрогнул. Он смущенно-оскорбленно посмотрел в сторону Катсуки, пытаясь взглядом воззвать к его совести, однако, получилось совершенно наоборот. Поза, в которой они сейчас находились, ситуации вовсе не помогала, лишь подливая масло в огонь. Мидория лежал на животе, со скрученными в захват на спиной руками, и смотрел этим блядским взглядом на Бакуго, что сидел прямо на его бедрах и удерживал в таком положении, довольно тесно прижимаясь. Побежденный противник немного двинулся, пытаясь проверить насколько надежен захват, и случайно наехал своими восхитительными натренированными ягодицами на пах Бакуго. Осознав это, с тихим «ой», он вернулся в прежнее положение, создав очередную порцию такого несвоевременного трения. Бакуго дернул его, захватывая более надежно, чтобы у того больше не было возможностей пошевелиться, однако, было уже поздно. С обреченностью и несвойственной ему неловкостью, Катсуки осознал, что у него встал. И Мидория прекрасно это, мать его, чувствовал. — Замри, — хрипло велел Бакуго, пока Изуку тихо сгорал от смущения. Блондину понадобилось несколько глубоких вздохов и нелицеприятных картинок в воображении, чтобы напряжение внизу подослабло. После этого он поднялся на ноги, кинул учителю что-то в духе «я выйду» и направился к двери мужского туалета, прячась в спасительной кабинке. Это было… близко. Мягко говоря. Не находись они тогда в спортзале, на виду у других учеников и учителя, Бакуго не смог бы ручаться за свои действия. Совсем невовремя вспомнились тихие слабые стоны этого милого демона-искусителя и тепло восхитительных губ, поэтому Катсуки понадобилась вся имевшаяся у него сила воли, чтобы отогнать манящие мысли и окончательно «успокоиться». Позже он услышит от Киришимы жалобы на, очевидно, неудачный для их класса день: Деку постоянно краснел без всяких причин, Бакуго покинул кабинет во время урока, так как, очевидно, не очень хорошо себя чувствовал, а у Джиро поднялось давление и из носа полилась кровь. На последнем заявлении Бакуго смутился. Значит ушастая все слышала… снова. «Пусть уже потрахается с кем-нибудь» — раздраженно подумал он, отгоняя мысль, что ему это, возможно, было бы в разы полезнее. Особенно учитывая то, что он почти буквально искрится при каждом взгляде на Мидорию. А тот словно специально краснеет каждый раз, стоит ему оказаться в поле зрения Катсуки. Тем же вечером, когда Бакуго вновь пытался изгнать светлый образ своих не светлых грез из, очевидно, воспалившегося похотью мозга, в его дверь постучались. Катсуки был рассержен с одной стороны, так как не хотел бы сейчас видеть никого кроме одного очевидного человека, и рад с другой, так как пытался от этого самого человека прямо сейчас отвлечься, а нудное уединение с этим делом никак не помогало. Но, соответствуя своему привычному образу, он скорчил недовольную мину и распахнул дверь. А за ней, переминаясь с ноги на ногу, стоял виновник его грез собственной персоной, сжимая в руках тетрадь и учебник по алгебре. Тот лепетал что-то о том, что ему нужна помощь с непонятным примером, а его компашка была чем-то совершенно катастрофически занята. Бакуго лишь фыркнул на это. У недоумка видать совсем крышу рвет, раз он прикрывался предметом, по которому имел высший балл в классе. — Проходи, — кинул Катсуки, позволяя тому зайти. А затем запер дверь на щеколду и в мгновение ока прижал к ней неловкого ботаника, зачем-то придумывавшего причину для визита. Все и так было совершенно очевидно и понятно. Немедля ни секунды, Катсуки прильнул к соблазнительным губам и довольно отметил краем взгляда, как учебник с тетрадью выпали из рук Изуку и оказались совершенно забыты где-то на полу. А эти самые руки обвили шею Катсуки, стараясь притянуть блондина как можно ближе, делая поцелуй глубже и развязнее. Тот был совершенно не против, и в ответ с чувством сжал аппетитные половинки, которые только сегодня так дразняще вжимались в его пах. В ответ на это, из горла Изуку вырвался восхитительный манящий стон, заставивший что-то в животе Катсуки свернуться в тугой узел. Он ощущал, как наливается его возбуждение, и, когда прижал бедра Изуку к своим, сминая восхитительные ягодицы, почувствовал, что в своей проблеме совершенно не одинок. Его руки во время продолжившегося поцелуя не задерживались на месте, скользя по пояснице, бокам и спине. Пальцы ласкали поджимающиеся кубики пресса и затвердевшие соски, мяли, щипали, царапали, вызывая все новые и новые стоны, а также табуны мурашек по телу. Изуку не отставал. Он исследовал плечи, шею и спину Каччана, вскоре повторив тот же путь губами, протянувшими тонкую ниточку слюны от самого подбородка Катсуки. Тем временем руки поползли исследовать новую территорию, и Мидория стянул с парня мешавшуюся на его пути футболку. — Так торопишься, — довольно промурлыкал ему на ухо Катсуки. — Так ведь, Каччан… — пробормотал Мидория, прежде чем его губы вновь оказались взяты в плен. Больше не давая ему вставить ни слова, Бакуго увеличил напор, позволяя прорываться лишь чувственным стонам, шумным вздохам и периодическим тихим похныкиваниям. Изуку сводил его с ума. Ботаник просто растекался в лужу под его прикосновениями, и тем самым захватил в плен всего Катсуки, не позволяя ему быть мыслями хоть где-нибудь кроме зеленоволосого чуда. Их губы уже были нещадно искусаны, распухли и покраснели, а ниточка слюны стекала по подбородку веснушчатого, откинувшего голову назад для того, чтобы быть ближе, плотнее друг к другу. И иногда заглядывал своими чарующими, затянутыми поволокой, глазами в самую душу Катсуки, заставляя упасть в омуты и раствориться в них навсегда. С тихим страстным рыком Бакуго вновь вжал своего ангела в дверь, почувствовав, как быстро с силой бьется его сердцу, в такт другому. Ему казалось, что он умирал каждую секунду времени, и тут же воскресал, опоенный сладким исцеляющим нектаром с губ возлюбленного. Он не мог оторваться от Изуку и на секунду, но решил продолжить разведывать неизвестную территорию, и следующим порывом впился зубами в восхитительную нежную шею, нетронутую и уже покрывшуюся тонкой пленкой пота. Это вызвало легкий крик от неожиданности и последовавший за ним стон. Мидория стал мелко дрожать, и не будь он плотно зажат между дверью и Бакуго, упал бы сию же секунду. В глазах Катсуки уже все плыло от осознания того, насколько он заводит самого Мидорию. Тот кончил от одного лишь укуса после обрушившихся на него ласк. В голове все перемешалось от мысли, что будет, когда он вобьет свое чудо в матрас, насколько же сильно тот будет кричать и извиваться, умолять, теряя голову и стыд без остатка. От представленной картины он сам едва не спустил в штаны. Взяв распластавшегося парня под бедра, Бакуго перенес того на кровать. Он задрал белую футболку с надписью вверх, и стал неспеша снимать ее с Изуку, попутно выцеловывая дрожащие кубики пресса и дразняще проводя пальцами по краям самых разных мышц разморенного тела. Кусаясь, втягивая губами кожу, проводя дорожки языком, он выбивал из Изуку новые звуки, не давая опомниться от ласк. Бакуго играл с крупными затвердевшими сосками, сжимая их и выкручивая, потираясь щекой и покусывая зубами. Он ластился к шее как кот, награждая одновременно нежными и грубыми ласками. — Каччан… — вновь простонал Мидория, после чего сам вновь потянулся к шее блондина, повторяя его движения. Никто из них не собирался оставаться в долгу. Мидория вновь стал напористым, придя в себя после первого, крышесносного, оргазма в руках Бакуго. Одним резким движением он перевернул обоих, зажав Катсуки уже под собой. А потом уселся на его бедра и — о, боги — стал потираться своей нереальной задницей о стояк блондина. Тот не смог сдержать громкого стона и выпал из реальности от ощущений. Зубы на его шее, руки, сжимающие соски, и заветные крепкие ягодицы сделали свое дело. Он кончил прежде, чем успел понять, что происходит. Оба тяжело дышали и были покрыты горящим румянцем на лице, шее, плечах… Новые метки уже давали первые намеки на свое долгое присутствие в ближайшие дни. Но парней это совсем не волновало. Они просидели в таком положении еще пару минут, прежде чем отдышались и смогли немного прийти в себя. Однако, лихорадочный блеск в их глазах уходить никуда не спешил. В конце концов, голос подал Мидория, тихо произнеся: — Я думаю, что хочу ответить на твои чувства, Каччан. Бакуго не понимал, зачем тот озвучил что-то столь очевидное, и в ответ просто вновь притянул к его к себе, втягивая в очередной безумный поцелуй. Потом они услышат комментарии пораженных одноклассников, смущенные от девушек и ехидные — парней о том, что их было прекрасно слышно. Мидория зальется краской и будет мечтать от стыда провалиться под землю, а Бакуго возмутится о том, что в общежитии одни любопытные извращенцы, что лезут в чужую личную жизнь. Однако, все это потом. Сейчас они есть только в глазах друг друга. И они пропадут здесь на свое счастливое бесконечное «вечно». Катсуки добьется своего непреклонного «100 процентов» и приложит для этого все.