⟡ ⟡ ⟡
Выбирать между двадцатью долларами и желанием избегать столкновения с Оминисом оказалось сложнее, чем одновременно нести в руках шесть кружек, до краев наполненных пивом. Двадцатку можно спрятать от младшего брата в копилке или отложить на лекарства, но страшно вонючая тряпка остро провоцирует желание бросить ее в лицо Мраксу, особенно когда до ушей доносится его наигранно приторный голос: — Зейн, ты не могла бы подозвать Сирону? Черт с ними, с этими двадцатью долларами, когда последние крупицы самоконтроля начинают распадаться на ничтожные крошки. Подумаешь, денег на такси снова не хватит — Зейн не привыкать добираться после работы до Бронкса на метро. И сейчас ей даже не нужно оборачиваться, самодовольная ухмылка звучит в самом голосе Оминиса. Он наведывается в этот бар каждую её смену, но не покупает ничего кроме банки прохладного Маунтин Дью. И футбол уже не смотрит в отличие от своих дружков: те с большой охотой залипают на цветной экран с кружкой пива в руке. Как жаль, что Оминис умудрился найти себе развлечение поинтереснее. — Хочу спросить у нее, с каких пор она начала нанимать таких хмурых и неприветливых официантов. Не реагировать, не смотреть в его сторону и стараться не думать ни о чем кроме работы. С неисправным радио эта методика почти всегда срабатывает, право, сравнивать неумолкающего придурка со старым радиоприемником довольно глупо. Но когда до конца смены остается еще долгих сорок минут, любой самообман становится лучшим средством от нервозности. Зейн потирает виски, стараясь снять напряжение, а Гаррет ловко прячет вонючую тряпку под барной стойкой, надеясь, что сможет как-то взбодрить подругу. — Не вздумай, — он строго обрывает мысль в голове Зейн, единственную верную для нее в тот момент. — Ты же не хочешь проиграть двадцать долларов? Подумай сама, что тебе дороже: деньги или минута слабости? — Слабости?! — она прыскает от саркастичного смеха. Ее нервы накалены, и слушать непрошенные советы даже от лучшего друга становится испытанием на прочность, которое она рискует не пройти и шлепнуть грязной тряпкой по голове не только Оминиса, но еще и рыжика. — Не делай вид, что не знаешь, как мне тяжело оставаться спокойной и мило улыбаться Мраксу, только потому что он наш посетитель! — Тише-тише, — Гаррет вытягивает руки перед грудью, будто извиняется: «Не кипятись, я совсем не это имел в виду.» Но Зейн его почти не слушает, сосредоточившись на одной единственной задаче — держать руки врозь до конца смены, ведь желание так и подначивает развязать рабочий фартук и уйти раньше времени. Голос Элвиса Пресли перебивается изредка появляющимися помехами, но это не мешает Гаррету пританцовывать под ритм любимой песни: стало быть, ее крутят по радио каждый вечер, ведь Зейн сумела с удивлением для самой себя запомнить текст. Он осел в ее памяти густым осадком и иногда даже помогал отвлечься во время смены. Вырисовывая каракули на блокноте, Зейн вполуха слушала клиентов, ещё меньше — раздражающих личностей, но таких благо было немного. Алгоритм оформления заказа у таких сложных клиентов за несколько месяцев работы в «Трёх метлах» был доведен до относительного идеала: иногда он облегчал работу, иногда не очень. Для начала нужно вспомнить любую строчку из навязчивой песни, робко предложить клиенту снеки к пиву и ни в коем случае не забыть мило улыбнуться. «Вы — имидж заведения» — слова Сироны мелькают в мыслях с рваным постоянством, но обычно они посещают, когда руки уже чешутся от желания треснуть кого-нибудь по лбу. Кого-нибудь — это Оминиса. — Ну и сколько я должен ждать? — с наигранным недовольством спрашивает он, отодвигая тыльной стороной ладони кружку пива в сторону. Зейн давно уже стоит понять, что Оминис ни за что не променяет растопленный сахар под торговой маркой Маунтин Дью на спиртное. — Ты позовешь Сирону или нет? — Я не могу беспокоить директора из-за ерунды, — Зейн старается выровнить дыхание, не получается. По ушам бьет гомон оставшихся допоздна клиентов, сливается с голосом спортивного корреспондента и заевшей на весь вечер песней. Нужно сохранять спокойствие, но рука трясется как от удара, с трудом удерживая тряпку. Этот дурень Себастьян пролил по невнимательности пиво, а принципиальность Имельды вынудила Зейн самой вытереть столик. — Значит, ты не только ворчунья, но ещё и бесстыдно пренебрегаешь законными правами потребителей? — Оминис опирается локтями о влажную поверхность стола, чтобы наклониться к Зейн как можно ближе. Ее это точно смутит — он знает наверняка и подушечками пальцев настукивает ритм льющейся из радио музыки. Там поется что-то про разбитые сердца, вроде бы. Боже милостивый... Чтобы успокоиться, Зейн с трудом вспоминает текст, почти задыхаясь от близости и звонко вспыхнувшего возмущения. Чертов нахал с юридического факультета, из-за него она рискует проиграть пять долларов в споре. И как в подобном случае следовать заученному алгоритму, если текст песни в памяти распадается на крошки, а пиво Оминис не пьет? Невинно улыбнуться и просто уйти? Она сразу находит растерянным взглядом затянувшийся бельмом незрячий глаз Оминиса и добавляет голосом, полным наигранной любезности: — Я не ворчу. Как же её раздражает этот бейджик со ржавой булавкой, вечно норовящий открепиться от формы. А еще давит на виски шум бара и больно колет взгляд бегущая секундная стрелка на наручных часах Оминиса, когда его пальцы ловко накрывают дрожащую ладонь Зейн. Рваным вздохом она почти приводит себя в чувства, а ехидный смешок под ухом отрезвляет её получше ледяной воды, когда кожа горит от непрошеной ласки. — Чувак, не перегибай палку, — Себастьян лопает бледно розовую жвачку ртом и тормошит Оминиса за плечо. — А то она следующий раз в твою газировку точно плюнет! Зейн молча вытирает последние остатки пива со стола, чувствуя жжение от подкатившей к горлу желчи. Нестерпимо хочется плеваться ядом в этих двоих, но нельзя. Можно только покорно ждать конца смены и упорно вспоминать текст прилипчивой песни, чтобы как-то отвлечься, ведь на кону стоят премиальные и целых двадцать баксов. Но Зейн всё-таки забывает о них, когда за щелчком открываемой банки газировки следует стихающее шипение и театрально удивленный вздох. — Упс, как же так...? — Оминис качает головой, спокойно наблюдая за вытекающей из баночки цитрусовой газировки: сладкой, как сахар, и приторной, как его наигранные улыбки. Как же хорошо, что Гаррет успел спрятать грязную тряпку от Зейн. И как плохо, что у нее под рукой оказалась другая: липкая и пропахнувшая пивом. То, что надо.⟡ ⟡ ⟡
«— Твоя гордость определённо стоит больше двадцати баксов, — укоризненно пробурчала Имельда, отсчитывая себе и Гаррету ровно по двенадцать долларов и пятьдесят центов. — А самообладание ни цента, — тонко подметил Гаррет, отчего у Зейн на лице чуть красные пятна не вылезли. Обида обожгла изнутри грудь, надежда доехать этим вечером до дома на такси осыпалась прахом и разлетелась от ветра. Стоило уточнять в условиях спора, какой именно тряпкой Зейн нельзя было размахиваться, но Гаррет и Имельда не желали принимать возражений на этот счёт. Печально.» И почти обидно. Но очередная поездка на метро кажется Зейн малой платой за ее шалость. Она любит внушать себе, что полезная физкультура перед сном — самое то от бессонницы и нервозов, ведь ближайшая станция от бара «Три метлы» находится примерно в десяти минутах ходьбы. Ночной ветер обнимает за плечи и ласково подталкивает вперёд. Зейн поправляет лямку платья на плече, усталым взглядом скользя по ставшей родной тридцать девятой улице полюбившегося района. Утонувший в ночном очаровании Бруклин искрится рекламными вывесками и фарами проносящихся по трассе машин. В атмосфере бурной ночной жизни хочется забыться и тоже прокатиться в импале или кадиллаке с откинутой крышей, чтобы хотя бы раз ощутить мимолётную эйфорию от полёта среди грузных зданий Нью-Йорка. Но одной бурной ночи в конце весеннего семестра ей с лихвой хватило, чтобы быстро отдернуть саму себя от назойливых мечтаний о долгожданных выходных. И Зейн резко сбавляет шаг у круглосуточного продуктового магазинчика, нечаянно заметив у его входа автомат с различными газировками: Пепси-кола, Фанта, Спрайт и Маунтин Дью... Вид зелёной этикетки провоцирует у Зейн слабое помутнение. Но нежелательные воспоминания оказываются только половиной беды, когда у бордюра тормозит Шевроле седан, отполированным серебром отражающий разноцветные блики от выжигающих глаза вывесок. Не реагировать, не смотреть в его сторону и... — Эй, тебя подбросить до дома? — задорно спрашивает Оминис, находя в себе смелость неторопливым взглядом осмотреть Зейн с ног до головы. Право, спешить ему некуда – красный огонек на светофоре загорелся лишь пару мгновений назад. — Нет. Зейн хочется взвыть от отчаяния, но сил ожидаемо не находится, когда горло предательски быстро пересыхает. — Да перестань ломаться, как школьница, я же просто поговорить хочу, — хлопок двери не сулит ничего хорошего, и Зейн инстинктивно ступает на шаг назад, цепляясь слабыми пальцами за лямку сумки. — Почему ты постоянно избегаешь меня? Зейн чувствует себя загнанной в угол, почти прибитой к стене резким вопросом. Она кусает щеку изнутри и уводит взгляд от сверкающего зелёным пешеходного светофора. Стоит рвануть вперёд, пока есть время — до станции метро бежать долго ей уже не придется. Но тело ее совсем не слушается, когда Оминис наклоняется непозволительно близко. В груди Зейн внезапно разливается огонь: ни вздохнуть, ни дернуться. — Потому что мне не о чем с тобой разговаривать. Отойди, — просьба срывается с губ угасающим шепотом. — Неужто? — сарказм в голосе неприятно колется. — А я думал, нам есть что обсудить. Оминис ожидаемо игнорирует приказы отойти и закидывает несколько монет в автомат с газировкой. — Тебе не кажется, что нам давно пора спокойно сесть и поговорить? Без этих тупых словесных перебранок и вонючих тряпок. Зейн еле заметно вздрагивает от прохладного стекла в руке, когда Оминис любезно протягивает ей бутылку приторно сладкого напитка с лимонным вкусом. Зеленый огонек светофора мгновением сменяется на красный, оставляя Зейн стоять здесь с Оминисом ещё пару минут. — Можешь сесть сзади, если хочешь, — с внезапным вызовом предлагает Оминис и галантно открывает заднюю дверь Шевроле. Зейн теряется, прежде чем слова снова опережают её мысли. — Нет, — сердце сбивается с ровного ритма. — На задних сидениях меня укачивает. Я... сяду вперёд.