Genesis

Гейл старается не возвращаться мысленно к их разговору в кафе. Задерживаться на деталях значит только заставлять Астариона еще больше нервничать, раздражаться и переживать – лучше просто двигаться дальше, оставить прошлое в прошлом. В какой-то момент Гейл сказал, что может отвезти Астариона домой; он беспокоился, что ему нужно доделать какую-то работу или у него вовсе могли быть иные планы, но Астарион сказал, что все в порядке, что у него нет никаких дел. И вместо странного ощущения, что в любой момент Астарион может исчезнуть из его дома, он привык к нему. К тому, что он всегда был рядом, что Гейл точно знал, где он находится, и к тому, что ему нравилось это ощущение. Когда Гейл не тратил время на то, чтобы довести их обоих до оргазма, он находил какой-нибудь новый изобретательный способ впасть в отчаяние. Найти зубную щетку Астариона рядом со своей возле раковины, увидеть, как Астарион читает вслух Таре один из своих учебников в уголке для чтения, обнаружить, что Астарион одет в его пижаму, потому что его собственная была в стирке, – это было все равно что съесть слишком много десерта за один день, каждый день. Но начало семестра становится все ближе, и это похоже на бомбу замедленного действия. – В конце концов, я ведь должен пойти домой? – спрашивает Астарион вечером, складывая одежду. – Не то чтобы я в целом проводил там много времени... Чем больше он думает об этом, тем лучше Астариону вернуться домой, не приходить каждую ночь и не устраивать себе место в постели Гейла, ведь тогда все может стать только слишком сложно и опасно. И все же. – Занятия начнутся только через неделю или около того, – говорит Гейл, протягивая руку, чтобы взять рубашку и сложить ее. – Почему бы нам просто не заглянуть к тебе, проверить, все ли в порядке, полить растения и... – Вернуться сюда? – Астарион закончил за него, приподняв бровь. – Наслаждайся каникулами, пока они есть. Что они и делают. Заходят в квартиру Астариона, которая иногда кажется Гейлу местом преступления. Сколько раз он приходил сюда, чтобы не попасться, не позволить Астариону слишком глубоко проникнуть в его собственную жизнь. Он до сих пор помнит, как выглядел в тот первый раз, когда лежал на полу, раскинувшись и задыхаясь под ним; и помнит, как выглядел в последний раз, когда они были здесь – Астарион в постели, сверху на нем, блаженный, оттягивающий момент своего оргазма. Он задается вопросом, не появился ли у него какой-то условный рефлекс на пребывание здесь; войти и сразу нетерпеливо желать прикоснуться к Астариону, как... Гейл останавливается, оглядывается по сторонам и замечает, что здесь не так много вещей, вокруг пусто, и что повсюду коробки. – ...тот, что стоял возле окна, немного подсох, но я не думаю, что его уже нельзя спасти… Гейл? Астарион выходит из-за угла и смотрит на него, держа в одной руке суккулент: «Гейл?» – Ты переезжаешь? – спрашивает он, оглядываясь по сторонам. – Мой срок аренды истекает через месяц или около того, – говорит Астарион, – Я начал собирать вещи перед отъездом, чтобы... хоть с чего-то начать, хотя бы с вещей, которыми я редко пользовался. В основном это оказались кухонные принадлежности, не знаю, что это обо мне говорит... Он выходит, и Гейл следует за ним на кухню, где он опускает растения в раковину, устраивая для них небольшую ванну, и замечает, что здесь действительно многого не хватает: в сущности, все, что осталось, это кофеварка и тостер. – Куда ты переезжаешь? – спрашивает Гейл, пытаясь подавить панику, поднимающуюся в его груди. – Мы можем поговорить об этом позже, – вздыхает Астарион, – я еще ничего не решил, а это и так уже достаточный стресс.. – Ты можешь переехать ко мне, если... – начинает Гейл. – Нет, – усмехается Астарион, – Гейл, нет, это... это мило, но это ужасная идея. Больно, когда тебе отказывают так быстро, как будто он уже думал об этом и заранее решил, что Гейл не подходит. – Ты даже не подумаешь об этом? – спрашивает Гейл, прислонившись спиной к кухонной столешнице. – Ты даже не подумаешь об этом? – отвечает Астарион, выключая воду в раковине. – Немного импульсивно, не так ли? Гейл пожимает плечами: «И?» Астарион проводит руками по лицу: «Значит, мы не будем откладывать этот разговор на потом, да?» Гейл засовывает руки в карманы: «Я не думал, что все так серьезно». Астарион бросает на него взгляд, и Гейл не понимает, что он означает. Разве они не хорошо провели время? Разве им не было весело вместе? Все идет отлично, они разговаривают, выходят вместе в люди, встречались с друзьями Астариона – это было невероятно. – Гейл, ты... ты позволил мне впервые прийти к тебе домой только на прошлой неделе, – тихо говорит Астарион, садясь за маленький столик и упираясь подбородком в ладонь. – Ты на протяжении нескольких месяцев давал понять, что у тебя нет насчет меня серьезных намерений, что это просто развлечение, что это просто секс. Ты не можешь провести со мной неделю, устроив пижамную вечеринку, и вдруг сказать, что у тебя все серьезно и я должен переехать к тебе. Гейл сглатывает и впервые с тех пор, как все это началось, понимает, насколько плохо все выглядит со стороны Астариона, и это больно ранит. Сколько бы он ни думал о нем, как бы ни заботился о нем сейчас или даже раньше, он сказал много такого, что, возможно, было противоположно всему этому. – Но ты сказал, что у тебя больше никого не было? – отмечает Гейл. – Это моя проблема, – говорит Астарион, – и это не из-за отсутствия интереса и не потому, что я не пытался. Гейл хмурится. – О, потому что я пытался и не смог, потому что все время думал о тебе, и мне казалось, что я даже не смогу просто побыть с другим человеком. Но когда я пытался позвонить тебе, ты просто... ты говорил, что тебе нет дела до того, что чем я занят. Что я могу делать все, что захочу. Помнишь? Тогда, в июле? – Это было очень давно... – говорит Гейл. – Еще до того, как я вернулся, я звонил тебе и спрашивал, думаешь ли ты обо мне, когда меня нет рядом... ты ответил, что вообще обо мне не думаешь, – говорит Астарион, отводя взгляд. – Каждый раз после того, как мы трахались, ты говорил «нам не стоит этого делать» или убеждался, что я выгляжу нормально, целовал меня на прощание и уходил. Гейл хмурится, по большей части на самого себя, потому что он не хотел этого, не хотел показаться черствым или заставить Астариона думать, что он ему не нужен: «Ты никогда не хотел, чтобы я оставался. Всякий раз, когда мы были здесь, ты...» – Я умолял тебя остаться, – мягко говорит Астарион, – я спрашивал, хочешь ли ты утром позавтракать, хочешь ли, чтобы я нашел тебе одежду для сна, хочешь ли ты занять другую сторону кровати, когда ты просто стоял там и одевался... ты всегда говорил, что тебе нужно домой. Ему нечего на это ответить, потому что это правда, не так ли? Он всегда находил предлог, чтобы сбежать. Он всегда старался уйти как можно быстрее, убедившись, что Астарион не спит, что с ним «все в порядке», а потом вернуться в свой дом, где ему не нужно было думать обо всем происходящем. – Мне не все равно, – говорит Гейл, – просто я… не могу ничего с этим поделать. Я не ставлю тебе оценки, но я все еще твой куратор, и важно, чтобы не казалось, будто я делаю тебе поблажки. Я пытался держать все в тайне. Я не говорю, что это правильно… но я поступал так именно поэтому. Выражение лица Астариона, по мнению Гейла, означает саркастическое согласие. – И ты думаешь, что если мы будем жить вместе, тебе станет легче от этого? Ты будешь каждый день думать, не видел ли кто-нибудь, как мы вместе приезжаем в университет, как вместе едем домой... Все будет как раньше, только в десять раз хуже, – говорит Астарион. – Я не прошу тебя выбирать. Я знаю, что ты не можешь бросить работу, чтобы встречаться со мной, это было бы клиническим безумием... но ты... ты даже не сказал, что хочешь встречаться со мной. Гейл замирает, смотрит на него, тупо моргает и не понимает, что все это значит. Потому что разве он не говорил? Разве он не сказал, что они встречаются? Разве он не говорил, что они вместе? Но он прокручивает в памяти все их разговоры, все, о чем они говорили, и все, что он сказал, было... «Нет никого, кроме тебя, Астарион, и я схожу с ума, когда думаю о тебе с кем-то, кроме меня». ...И это не то признание, каким он его видел. Это не те слова, которые он хотел сказать, и не то, что он чувствовал уже несколько месяцев, и самое страшное, что он не может сказать все это прямо сейчас. – Я действительно хочу встречаться с тобой, – мягко говорит Гейл. – А где ты вообще остаешься, если не так часто здесь ночуешь? Астарион усмехается: «Тебе не понравится ответ». Гейл кивает: «Хорошо. Это справедливо, но я также не могу ничего сказать по этому поводу, поскольку ты мне не принадлежишь, и у меня не было с тобой никаких отношений до этого». – Я живу у друзей, иногда у Шэдоу, Эйлин и Изобель, но чаще всего у Хальсина. Мне нравится быть рядом с животными, а в его доме тихо... и никто не может меня там найти. Гейл с любопытством смотрит на него: «Но ты... ты же сказал, что у тебя...» – Нет, – говорит Астарион, – я просто сплю там, иногда к нам приходят друзья, а один раз, по чрезвычайно чувственному и очень эротичному случаю, Шэдоу и я приехали туда на такси чудовищно пьяными, и меня тошнило на полу в его ванной, и ему пришлось искупать меня, как больную кошку. И знаешь, чем он меня помыл, Гейл? Собачьим шампунем. Собачий шампунь с мятным запахом и белым цветом. Губы Гейла слегка подергиваются: «Это было... какое-то наказание?» – Нет, это все, что у него было под рукой, потому что ванну он использует в основном для купания Шкряба и Уизерса, и он боялся, что я утону, если он оставит меня одного. От меня неделю пахло мятой! – Астарион говорит, опустив голову на стол, – Так что, что бы ты ни думал, когда мы остаемся там одни, гарантирую, это и близко не так непристойно, как могло бы показаться. На мгновение они замолкают, и Гейл слышит, как тикают кухонные часы на стене. Он ревнует без причины, и на это действительно нет причины. Он несколько месяцев использовал его для секса и не давал ему никакого продолжения, а Астариону нужно было куда-то пойти. Он должен быть благодарен хотя бы за то, что все это время было кому о нем позаботиться. Он благодарен... на самом деле... потому что он мог бы быть с кем-то, кто был бы груб с ним, кто воспользовался бы тем, что он не хочет двигаться дальше, кто подтолкнул бы его. Вместо этого он просто... ушел в безопасное место, и Гейл чувствует себя мудаком. – Насколько сильным было похмелье? – спрашивает Гейл спустя некоторое время. – Я не мог пошевелиться еще два дня и до сих пор не могу чувствовать запах ванильной водки без тошноты, – стонет Астарион. Гейл приглушенно смеется, глядя в сторону темной гостиной: «Справедливости ради надо сказать, что отказ от ванильной водки – не такое уж проклятие, как ты думаешь». Астарион приглушенно фыркает себе в руку, а Гейл подходит и садится рядом с ним, слегка соприкасаясь коленями под столом. – Почему ты боишься, что кто-то найдет тебя? – тихо спрашивает он. Астарион качает головой: «Не сегодня», – говорит он, откидываясь назад, – «Я не могу говорить об этом сегодня». Гейл тянется, чтобы коснуться руки Астариона, лежащей на столе: «Может быть, мы как-нибудь поговорим об этом?» Астарион пожимает плечами: «Конечно, придется, но сегодня я не могу об этом говорить, Гейл». Гейл оставляет эту тему, потому что это кажется правильным. Он помогает Астариону вернуть растения на свои места на подоконниках и проверяет остальную квартиру, чтобы убедиться, что в его отсутствие ничего не пострадало. Астарион проверяет, выключены ли радиаторы, не протекают ли краны, берет немного сменной одежды и запихивает ее в сумку. Гейл замечает, что он напрягается, входя в каждую пустую комнату, и внимательно осматривается, словно что-то ищет. Когда они уходят, он отпускает Гейла первым и запирает за ним дверь, а Гейл никак не комментирует, что у него дрожат руки. Поездка на машине обратно проходит в мрачной напряженности, но Гейл не знает, как может быть иначе. В доме он заносит сумку Астариона в дом, а потом обнимает его в постели. Он чувствует, как Астарион прижимается к нему спиной, как он плавно подтягивает одну руку Гейла к себе и целует внутреннюю сторону его запястья, вжимаясь в него с такой отработанной легкостью, что Гейл почти поддается. – Не сегодня, детка, – говорит Гейл, убирая руку, прижимая бедра Астариона так, чтобы тот перестал двигаться. Вместо этого он целует его плечо и снова обнимает его, чувствуя, как Астарион напрягается. – Почему нет? – спрашивает Астарион. – Просто хочу обнять тебя, – говорит Гейл, – Я не делал этого достаточно, поэтому хочу сделать это сейчас. Он чувствует, как Астарион собирается протестовать, как внутри него вспыхивает нечто вроде возмущенной борьбы, и Гейл слегка прикусывает заднюю сторону его шеи, отчего по коже бегут мурашки. – Позволь мне, – шепчет он, – я все еще могу трахнуть тебя утром, если ты так сильно этого хочешь. Астарион не отвечает, но его тело хотя бы ненадолго становится менее напряженным, и Гейл засчитывает это за победу. Пока они лежат так в темноте, он прижимается всем телом к Астариону: «Ты переезжаешь к Хальсину?» – Возможно, – тихо говорит Астарион, – У меня там своя комната... просто чтобы ты понимал. – Я понимаю, – говорит Гейл, – но я все еще смогу навещать тебя, даже смогу навещать вас обоих одновременно... удобно. – Удачи, Хальсин все время в клинике, – говорит Астарион, – остаюсь только я и собаки. – С этим можно жить, – говорит Гейл, поглаживая его по боку. Гейл хотел бы быть более внимательным с того первого раза в его кабинете. Вместо этого он месяцами беспокоился о том, что его поймают, и о том, что это была плохая идея для него, а все его второстепенные мысли были о том, когда это может случиться снова и как заставить Астариона кричать до хрипоты. Он никогда не находил времени, чтобы углубиться в ситуацию. На то были свои причины: например, он думал, что, если держать Астариона на достаточном расстоянии, это помогло бы убедиться, что о них ничего не узнают, или они могли бы все достаточно правдоподобно отрицать, но он также чувствовал, что многое упустил. – Я думаю, что я долгое время был глуп, – говорит Гейл, целуя волосы Астариона, – я был эгоистом и хотел безопасности для себя. Я думал... я думал, что таким образом все будет безопасно и для тебя, но это оказалось не так. Астарион издает тихий звук, и Гейл переплетает их пальцы: «Я пытался решать все за тебя и думал, что так будет лучше, но я не слишком хорошо заботился о тебе, и я хочу исправить все, если ты мне позволишь». Долгое время Астарион ничего не говорит, и Гейл беспокоится, что он его не так понял, что это было не то, что нужно сказать, но потом Астарион спрашивает: «Ты говоришь это только потому, что я отказался к тебе переезжать?» – Нет, – говорит Гейл, притягивая его ближе, – нет, не потому... и ты не обязан мне верить, это моя задача сделать так, чтобы ты понял, что я говорю всерьез. Астарион хмыкает, и Гейл обнимает его, пока он не заснет, пока не почувствует, как выравнивается его дыхание и расслабляется тело. Сам он засыпает гораздо позже, но зато он может все как следует обдумать. *** Время пролетает гораздо быстрее, чем Гейл хотел бы. Но вот наступило воскресенье, и он помогает Астариону донести чемоданы до его квартиры. В ней так же тихо, как и тогда, когда они ушли отсюда, а суккуленты еще даже не до конца высохли. Астарион включает больше света, чем нужно, словно пытаясь изгнать что-то из теней, и Гейл относит чемоданы в спальню, где, по его мнению, их и следует распаковать. Он задерживается там, оглядывая опустевшие полки и свернутый ковер в углу. На нем висит стикер с надписью «Продать», и он гадает, какие еще вещи найдут себе новых владельцев. Есть ли что-то, по чему он будет скучать, и был ли он здесь достаточно долго, чтобы такие вещи успели появиться. – Астарион? – зовет он. Гейл слышит, как шорох шагов застывает где-то в другой комнате, а затем направляется к нему. – Иди сюда, – говорит он, протягивая руку. – Что? – Астарион спрашивает и слегка морщится в замешательстве, когда он подходит ближе. – Я скучал по тебе, – говорит Гейл, притягивая его к себе и целуя волосы, обхватывая обеими руками и прижимая к себе. – Я вдруг понял, что... – Не надо, – говорит Астарион, обнимая Гейла в ответ, – мы и так видимся почти каждый день. И недели не пройдет, как я успею тебе надоесть, и ты будешь пытаться выпроводить меня из своего кабинета еще до конца завтрашнего дня. – Не думаю, что все будет именно так, – говорит Гейл, немного опускаясь так, чтобы встать на колени, просунуть руки под бедра Астариона и приподнять его. Он не часто это делает, даже если может – это слишком театрально и почти нелепо, но сейчас ему хочется, чтобы все было именно так. Хочется обнять Астариона, уложить его на кровать и хоть бы на несколько минут забыть о том, что он страдает по нему. Все это появилось на свет всего несколько ночей назад после новогодней вечеринки, как будто он пустил себе кровь, и все эти долго копившиеся потребности, которые он сдерживал, вырвались наружу. – Гейл... – Астарион задыхается, сцепляя лодыжки за спиной, и Гейл поворачивается вместе с ним, укладывает его на кровать и целует. – Ты идиот, – говорит он ласковым голосом. – Пообещай, что как-нибудь снова останешься у меня, – говорит Гейл, целуя волосы Астариона, линию его челюсти, одной рукой поворачивая его к себе, чтобы поцеловать в губы. – Я знаю, что ты переезжаешь, знаю, что раньше ты этого не делал, но пообещай, что теперь будешь так делать. – Ты хочешь этого? – спрашивает Астарион, слегка поворачиваясь, когда руки Гейла поднимают и снимают с него рубашку, а его рот движется вниз по груди Астариона. – Постоянно, – хмыкает Гейл, проводя языком по соску и заставляя Астариона вжаться в него. Такой отзывчивой, он извивается, хватается за Гейла и оттягивает его голову, чтобы тот мог пустить в ход зубы, и Гейл подчиняется, покусывая его грудь и проталкивая свое колено между раздвинутыми бедрами Астариона, чтобы он мог прижаться к нему. – О… о… – Астарион задыхается, дергает его за волосы, тянется вниз, пытаясь расстегнуть брюки, и Гейлу приходится отстраниться, чтобы помочь, его не волнует, что он целиком одет, а Астарион стаскивает с себя брюки и остается в одном нижнем белье. – Гейл... – Давай, потрись об меня, – рычит Гейл, хватая его за задницу и направляя вперед, заставляя Астариона двигать бедрами так, как надо, и от этого Гейлу еще больше хочется завести его. – Вот так, детка, ты такой хороший. Астарион хнычет, его бедра слегка дрожат, когда он обхватывает Гейла и слегка приподнимается, доводя себя до оргазма, когда Гейл целует и кусает все самые чувствительные места на его теле – теперь он уже точно знает расположение каждого из них. Как он любит, когда целуют и кусают его шею. Разваливается на части, когда он играет с его сосками... – Пожалуйста, пожалуйста... – задыхается Астарион, и Гейл прижимается к нему еще сильнее, раскачивается в такт его толчкам, подводя его все ближе к краю. Всего этого достаточно, чтобы он кончил – ресницы стали почти влажными от интенсивности, а на нижнем белье осталось мокрое пятно. Он медленно приходит в себя, расслабленно откидываясь на кровать и тяжело дыша, пока Гейл медленно встает и снимает с себя свитер. – Куда... – спрашивает Астарион, приподнимаясь на локтях. – Хочу найти что-нибудь, чтобы вытереть тебя, – с улыбкой говорит Гейл, наклоняясь и целуя его. Он идет и берет в ванной чистое полотенце, возвращается с ним, еще теплым, и вытирает Астариона, нежно касаясь его чувствительной кожи. Астарион немного ерзает от его прикосновений, пока не отбивается от рук Гейла, чтобы встать и найти в комоде брюки для сна. – Ты слишком вольно себя ведешь, – надменно произносит Астарион, когда Гейл бросает полотенце в корзину для белья и начинает раздеваться. Астарион поворачивается и смотрит на него, хмурясь: «Что ты делаешь?» – спрашивает он. Гейл пожимает плечами: «Я подумал, что мог бы остаться на ночь, – тихо говорит он, – ты не против?» Теперь он выглядит иначе, не так уверенно, и Гейлу кажется, что он все испортил. – Детка, – говорит он, подходя ближе и целуя его, – могу я остаться? Астарион сглатывает и медленно кивает: «К-конечно, – осторожно говорит он, – а как же... как же завтрашняя работа?» Гейл накручивает на палец один локон на затылке Астариона и улыбается: «Я проснусь рано, сначала поеду домой переоденусь и покормлю Тару, так пойдет?» – Да, – говорит Астарион, – да, хорошо.