Dernière fois

Они весь день вместе проводят, гуляя по излюбленному городу, держась за руки и одаривая друг друга бесконечной любовью. Сонхва тянет к красивым местам, к чему-то интересному и новому. А Хонджун лишь влюблённо вздыхает и следует за ним, не забывая про камеру свою, которая чуть ли не самый важный атрибут любого их свидания. А как иначе оставить наиприятнейшие воспоминания? — Это последний раз, честно! — лгал Ким, прежде чем вновь сфотографировать Пака на фоне очередной достопримечательности. Ему хотелось запечатлеть свою прелесть везде, каждое его движение, каждую его улыбку прекрасную. Тому же хотелось просто поцеловать своего любимого фотографа, испачкать своей помадой и смеяться потом ещё полдня с этого. Хонджун фотографировал старшего с самого утра. Совсем рано, такого восхитительного и не до конца проснувшегося, на фоне панорамного окна, из которого просто чудесный вид. Он там так изящно встал, посмотрел в сторону… В сотый раз сфотографировал на фоне Эйфелевой башни, после фото целуя нежно и за ручку беря, уводя счастливо гулять дальше. Оставил на память то, как красиво и радостно выглядел Хва, получая от него цветы и загадочную коробочку. Он так и будет делать снимки со своим возлюбленным, чтобы позже распечатать и развесить на своём рабочем месте, любоваться и улыбаться, как влюблённый дурачок. Чтобы Пак очаровательно дул губы и бурчал, что «предыдущий раз вообще-то был последним, мой дорогой». Нет, последнего раза точно не будет…

***

Сонхва подарок от своего возлюбленного решается примерить, ведь наконец-то появляется свободная минутка в гордом одиночестве. Лёгкий костюм, в котором был проведён весь день, мигом отправляется покоиться на светлом полу. А его обладатель нежится в мягкой постели, прикрывая глаза и растворяясь в объятиях шёлковых простыней. Руками бережно проводит по собственному телу, едва касаясь кончиками пальцев, представляя, что вся эта нежность, все эти прикосновения принадлежат не ему. Далеко не ему. Берёт небольшую бежевую коробочку, аккуратно убирает записку с красиво выведенными буквами, составляющими всего три слова, зато каких… «Happy Valentine's Day» Вздыхает влюблённо и достаёт алое кружевное бельё, рассматривает каждую линию, что вырисовывают цветы необычайной красоты. Расцветает в улыбке блаженной и касается приятной ткани, по каждому миллиметру, по каждому шву проводит с некой завороженностью. Закусывает нижнюю губу, когда ощущает, как в низу живота затягивается слабый узелок, ноет и приятно тянет, посылая по всему телу будоражащую дрожь. Предвкушение. Пак не торопится. С трепетом расстёгивает застёжку на бра, бретели настраивает внимательно и присаживается, примеряет подобную вещицу впервые, поэтому слегка мучается и возится с тем, чтобы застегнуть её. Но недолго. Проводит ладонями вдоль кружева, что поистине прекрасно смотрится на фоне молочной нежной кожи. И тянется за вторым элементом комплекта, хмыкает, когда вновь видит бретели, и чувствует, как щёки гореть начинают после осознания, что это нижнее бельё открытое. Слишком… — Я догадываюсь, что ты задумал, хитрец Ким Хонджун, — усмехается Сонхва. Так, лишь мысли вслух. Медленно натягивает на себя низ, поправляет всё и поднимается с постели, чтобы в следующее же мгновение подбежать к зеркалу и рассмотреть всё повнимательнее. С размером этот хитрец однозначно угадал. Потому что всё чересчур идеально выглядит, все прелести подчёркивает, приоткрывает чуть больше дозволенного. Старший соврёт, если скажет, что ему не нравится. И нагло солжёт, если посмеет сказать, что не хочет скорее показаться возлюбленному. Который уже однозначно заждался в тёплой наполненной ванне, наверное, с пышной пеной или с лепестками алых роз на глади воды… А, возможно, просто с долгожданными объятиями и нежными поцелуями. Любой расклад событий будет по душе и так залюбленному за весь день Хва. Пак прихватывает свой любимый чёрный халат со звёздочкой, скорее надевает его, затягивает на талии тонкой пояс мягкий и тянет края ниже, чтобы точно всё скрыть от любопытных глаз Кима. И бездумно направляется в ванную комнату, заходит и в улыбке радостной расплывается. Потому что перед ним предстаёт наилучшая картина маслом: множество лепестков алых роз (его любимый такой очевидный), полумрак, зажжённые свечи, от которых так и веет в воздухе лёгким и сладким ароматом, которые дают слабый и приятный свет, позволяющий рассмотреть виновника особой романтичной атмосферы. — Ты однозначно знаешь, что мне нравится, — усмехается по-доброму и к ванне аккуратными шагами подходит, едва сдерживаясь, чтобы не заулыбаться хитро, не засмеяться неловко. Потому что только ему и известно, что находится под этим миленьким и уютным халатом. Он Хонджуна, что улыбается довольным котом, по волосам ласково поглаживает, чуть ли не за ушком чешет. — А я прекрасно знаю, что нравится тебе. Шёпот Сонхва расходится по всему телу лёгкой и мелкой дрожью, заставляя слабо вздрогнуть. Младший поднимает взгляд, проходится им с головы до ног, пытаясь найти хоть единую зацепку. Смотрит вопросительно. И по итогу всё недоумение на лице сменяется ухмылкой довольной и наглой. Вызов бросает. — И что же мне нравится, Хва-я? — интересуется, открыто любуясь, смущая своим пристальным взором. Знает ведь каждое слабое место любимого. Но не замечает, как изящная ручка тянется к поясу халата, расслабляя и медленно на пол спускаясь. — Это, — коротко и гордо отвечает Пак, одним элегантным движением скидывая верх свой, выкидывая ненужную вещь на пол и ухмыляясь самодовольно. — Только попробуй сказать, что тебе не нравится. А Хонджун и слова вымолвить не может, замирает и млеет от этой красоты невероятной. Каждый кусочек жадно поглощает взглядом, неосознанно проходясь языком по обсохшим губам, облизываясь. Возбуждение ударяет в голову, разрядом тока по всему телу проходится. И приходит осознание, что Пак Сонхва отсюда не выйдет, пока не сорвёт на нём свой сладкий голосок в этой чёртовой ванне. — Это настолько шикарно, что я потерял дар речи, сладость, — шепчет Ким и протягивает руку возлюбленному, сглатывая гулко, касаясь совсем аккуратно. Словно не верит, что это совершенство наяву созерцает. Пальцем цепляет резинку нижнего белья, оттягивает и отпускает резко, заставляя вздрогнуть и выдохнуть несдержанно. — Не смей снимать это. Старший прекрасно видит и чувствует всё то же самое, что и его любовь. Видит, как грудь судорожнее вздымается, дыхание учащается, а тело едва заметно заходится в дрожи, как подрагивают длинные ресницы, как капельки пота стремительно стекают вниз, словно обжигающий воск. И не задаёт лишних вопросов, некоторые свечи с бортиков убирает на полку, дабы не задеть случайно. Наклоняется к Хонджуну, ведёт губами по скулам, целует смазанно, спускается к шее и выцеловывает невообразимые дорожки, целые запутанные пути, ведущие только к одному. К пропасти страсти и похоти. Невозможно ждать, невыносимо терпеть все эти прелюдии. Хочется прямо здесь и сейчас, всё и сразу. Младший зарывается в тёмные волосы, стягивает пряди мягкие и оттягивает, отрывает от себя, заставляя в глаза посмотреть, шепча почти что в губы пухлые: — Сегодня мы играем по моим правилам, детка. Поэтому присаживайся и доверься мне, — после этих слов следует улыбка хищная и жест, приглашающий на колени, специально для одного единственного Пака. — Поверь, ты этот день навсегда запомнишь. Ему повторять не нужно. Выполняет всё быстро и послушно, становится в ванну и скорее усаживается в воду, устраивается на младшем, придвигаясь ближе, обвивая шею нежно, чтобы в следующий же момент впечататься губами в чужие с поцелуем страстным. Он начинает наилюбимейшую игру с делением инициативы, дразнится, кусается, так жаждет вывести того из себя. Ведь знает, что в таком случае останется жутко доволен. Надолго. Но Ким все попытки пресекает, языком внутрь проникает и вылизывает каждый миллиметр, так нагло и бесцеремонно. Как нравится его нежной прелести. Руки находят своё законное место на талии, оглаживают изящные изгибы и сжимают, тянут к себе ближе, прижимают, не оставляя и миллиметра между разгорячёнными телами. Отрывается от манящих губ, спускаясь, мокро-мокро целуя бледную лебединую шею, оставляя за собой отметины и следы от зубов. Ещё ниже. Ключицы лишь пару раз кусает и чмокает смазанно, по плечам проходится и возвращается к самому интересному. — Как думаешь, эта вещица нам понадобится? — хрипло произносит, будто бы и не зная ответа, задумчиво оттягивая бретельку. — Она так хорошо прикрывает и украшает твою грудь… Mon dieu… Но я хочу, чтобы ты мне её показал, — заводит одну руку за спину, вторую в кулак сжимает и подпирает голову. Пальцами пробегается по влажной молочной коже и поддевает застёжку, играется с ней, не собираясь расстёгивать. А лямка спадает с плеча. А Сонхва густо краснеет и ёрзает неуверенно, молчит неловко и смущённый взгляд прячет, бегает им по всей ванной, стараясь не встречаться с чужим, пытливым и похабным. Только рот раскрывает, как… — И я не перехочу, — сразу же перебивает его младший, у которого сегодня терпение на исходе. Щелчок. И прекрасный алый элемент нижнего белья исчезает под слоем лепестков роз. А этот наглец мгновенно припадает губами к груди бледной, целует, лижет, кусает, засосы оставляет. Ласкает, как только захочет. Языком очерчивает сосок, пальцами второй руки обхватывая. И наслаждается своим таким сладким и беспомощным Хва, который хнычет и уйти от таких настойчивых ласк пытается. Намеренно посасывает бусину, прикусывает игриво, другую выкручивая, не щадя, доводя чуть ли не до визга. Пак чувствительный. Нежный и громкий. С ним нужно трепетно, аккуратно и бережно, словно с самым хрупким и редким цветочком. Лелеять и любить. Дарить заботу, внимание. И трахать, драть, как последнюю сучку, доводить до слёз и криков, до дрожащих ног и того, чтобы эта прелесть надрывно выстанывала и умоляла остановиться. А на деле хотела ещё и ещё. Такой контраст сводит с ума, привлекает и манит. Хонджуну это чертовски нравится. И скрывать этого не собирается никто. — Хонджун, прекращай, — тянет жалобно и прикрывает рот подрагивающей ладонью. Как же божественно звучит это имя из его уст. Словами не передать. — Я уже не могу ждать. Действительно не может. Потому что низ живота с каждым мгновением всё сильнее и сильнее обжигает возбуждение. Ощущения, словно бабочки порхают и огненными крыльями задевают, поднимаются к клетке из рёбер и к сердцу, заходящемуся в бешеном темпе, пробраться пытаются. — Моя сладость так сильно хочет, чтобы её трахнули в ванне? — хмыкает Ким, произносит это самым дразнящим тоном и отрывается от груди, кончиками пальцев ведя вниз по впалому животу, по бокам проходясь, оглаживая ладонями, сжимая. — Так хочет, чтобы вся вода расплескалась из-за её задницы. Так хочет, чтобы её за волосы оттягивали грубо, на ушко шептали чересчур грязную грязь. Да? Хочешь же? Я же знаю, что хочешь, Пак Сонхва. Голос Хонджуна сейчас сводит с ума. Хочется скулить от одной только хрипотцы и властности в каждом слове. Что уж говорить про содержание всего сказанного… Остаётся только кивать бесконечное множество раз, загнанно дыша и надеясь, что и такой ответ примется. Сейчас хочется только член глубоко внутрь и сильные руки, которые доставят великолепнейшее удовольствие. А не покорно отвечать и получать за молчание. Но тот словно читает мысли, пальцами подбородок цепляет и шепчет одно лишь единственное слово «скажи». Мурашки по коже. — Да, — кое-как выдавливает из себя старший, на что получает шлепок по бедру бледному, которое следом и сжимают, лапать начинают. — Пиздец, как хочу. Дыхание перехватывает, когда младший тянется к полке, прихватывая с неё лубрикант, который сам же заранее и положил туда. Открывает неторопливо, крышечку отбрасывая куда подальше, выдавливает на пальцы и опускает их спокойно в воду. Второй рукой помогает себе, лишь в сторону нижнее бельё отодвигая. — Я утром расстягивал себя, — неожиданно признаётся, прерывая недолгую тишину. Приподнимается на коленях для чужого удобства и чуть ли не сам на пальцы насаживается, прикрывая глаза и прикусывая нижнюю губу. — Но, чёрт, твои пальцы куда лучше и приятнее ощущать… — Какой ты умница, — ласково тянет Хонджун своим бархатным и низким голосом. И парень на нём тает, кажется, вот-вот лужицей станет. — Сейчас мы и проверим, как сильно ты любишь мои пальцы. Осторожно один толкает глубже, второй добавляет и раздвигает податливые, нежные стеночки на манер ножниц, удивляясь поистине хорошей растяжке. Кажется, кто-то слишком хорошо старался с утра, трахая себя и представляя… — Дорогой, я так старался, чтобы мы зря времени не теряли… — со вздохом произносит Пак и извивается слабо, умоляющим взглядом на Кима смотрит. Разве возможно устоять? Хонджун пальцы вытаскивает, вновь выдавливает смазку на ладонь, обильно смазывает всю длину, добавляя ещё и на колечко мышц, сжимающееся из-за холода непривычного. И убирает вещь, что вмиг становится ненужной. Укладывает руки на ягодицы, гладит и гладит, изредка шлёпая игриво, едва ощутимо, и неожиданно сжимает и раздвигает их, головкой меж них потираясь. Он дразнится ещё пару минут, потираясь так, и входить плавно, постепенно начинает, ждёт, пока привыкнет, и наконец-то насаживает на свой член по самое основание. — Так хорошо принимаешь меня, — шепчет Ким, влажный поцелуй на ушке оставляя, покраснеть и засмущаться заставляя. Слабыми местами нагло пользуется. — Ни стыда, ни совести, Хонджун, — шипит старший недовольно и смущённо, на что его на члене приподнимают и опускают, выбивая сладкий и протяжный стон. Ему вообще не нравятся все эти возмущения. Поэтому пересаживает возлюбленного к себе спиной, вновь усаживая удобно, поэтому рукой в волосы зарывается, сжимая и оттягивая назад, шептать на ухо умопомрачительную пошлость начиная: — Ты бы знал, какой сейчас шикарный, детка, — мочку прикусывает и оттягивает, языком играется с ней, зная, насколько чувствительное это местечко. А сам вторую руку на бедро укладывает по-хозяйски, сжимает. — Я бы трахал и трахал тебя во всех позах, со всех ракурсов, на всех поверхностях в этой комнате. — Давай ты для начала трахнешь меня в ванне, а потом уже… — вновь стон обрывает всё и не даёт закончить мысль. Увесистый удар по бедру и последующий толчок грубоватый. Вызов принят? Ким двигается медленно, входя совсем глубоко, заставляя капризного старшего хныкать оттого, как же хорошо упирается в простату головка, как же хорошо потирается об неё настойчиво. Но недостаточно. Чересчур мало этого. И он это знает. Бёдрами двигает, крепкой и цепкой хваткой удерживая. И постепенно ускоряться начинает. Ставит Сонхва на колени, что мигом хватается за бортики в страхе упасть, и вбиваться в горячее нутро начинает, за волосы на себя тянет и постанывает блаженно, едва слышно. Да что уж тут. Совсем не слышно, по сравнению со стонами Пака, который просто-напросто не щадит свой голос. Всю ванную комнату отныне наполняет не романтичная атмосфера, а секс, такой горячий и громкий. В полумраке два тела сливаются в одно целое. Места тишине более нет. Только протяжные стоны, звонкие шлепки от резких толчков, шептание пошлостей. Сонхва закатывает глаза от блаженства. Сжимается и чувствует каждую венку, чувствует, как пульсирующая головка давит на простату, с какой силой это делает. Прогибается в пояснице, извивается для возлюбленного, насаживаясь, бёдрами подаваясь назад и виляя. А в ответ получает порцию новых грубых толчков, выбивающих не просто стоны, походящие больше на крики, но и всю душу. Он не может не давиться, не задыхаться от такого темпа, установленного Кимом. А внутри всё сгорает, сжимается и взрывается. Хочется ещё. Невыносимо хочется ещё! Хочется нескончаемого пожара, такого жара, чтобы остудить мог только красочный, бурный оргазм. Хонджун обе руки укладывает на любимые бёдра, сминает жадно и вытрахивает из старшего все силы, любуется открывшимся видом. Вернее быть, пятой точкой в подаренном нижнем белье, что так идеально обтягивает, что так вымокло за всё это время. Сонхва такой мокрый и грязный. Весь в лепестках роз, насаживается на твёрдо стоящий член и стонет, как сучка, ощущает близость такого долгожданного и нужного пика удовольствия. Но его тянут, заставляют сесть окончательно, двигают бёдрами хаотично и совсем резко, грубо. Ким кусается, покрывает укусами тыльную сторону шеи, загривок, к нетронутой спине спускается, оставляя за собой россыпь новых лепестков, особых, ярких и цветущих прямо в этот момент. Он обхватывает член Пака и два счёта доводит до исступления бедняжку, который выстанывает до ужаса громко, у которого перед глазами и, кажется, в низу живота тоже, взрываются фейерверки, всё темнеет и светлеет разом, накрывает волной наслаждения с головой, выбивая все силы напрочь. И сам младший ещё пару толчков резких и особо сильных делает и изливается глубоко внутрь, до побеления костяшек бёдра сжимая, зажмуривая глаза и запрокидывая голову назад. Он скорее выходит и на колени любимого усаживается, нежно целуя в уголок губ, поглаживая и в чувства приводя, стараясь успокоить дрожь чужую, непрекращаемую. — С днём святого Валентина, прелесть, — совсем тихо шепчет Хонджун куда-то в шею, сцеловывая капельки пота, ластясь, словно кот домашний и ласковый. Это был однозначно последний раз.