Исчезнуть

Ногти впиваются в белую кожу, оставляя красные полосы, не до крови, но этого достаточно, чтобы вновь хоть что-то почувствовать. Да, он еще тут, он еще существует, способен ранить себя, и это на секунду приводит его в чувства. Люцифер не верит, что докатился до такого, что не оправился после ухода жены, что до сих пор не вылез из того дерьма, в котором погряз, даже спустя семь лет. Голова кружится, он оседает на кровать, зарывается пальцами в светлые волосы. Он обречен, он совершенно точно обречен. Обязан продолжать свое жалкое существование, ради чего? Ради кого? Ада? Власти? Собственной, где-то еще живущей, хоть и почти не подающей признаки жизни, гордости? Дочери, в конце концов? Зачем? Ответ на этот вопрос он ищет уже долго. В разговорах с самим собой, в антидепрессантах, во снах, в утках. Но почему-то это ни черта не помогает, он вновь идет на дно. Опять, снова, в очередной раз подтверждая собственную никчемность и бренность бытия. Почему он просто не отдаст трон такой жизнерадостной и готовой к препятствиям дочери, а сам пропадет в забытье? Зачем он продолжает бесполезно существовать в прогнившем нижнем мире? Смотреть на грешников, которые, прямо как и он, ежедневно опускаются все ниже. Видеть ежегодные зачистки и винить себя за бездействие, за то, что сам позволил проводить их, за то, что он ничего не чувствует. Он смотрит в разбитые, измазанные кровью лица демонов и не испытывает никаких эмоций. Он смотрит на себя в зеркало, готовый отвернуться в любую секунду, лишь бы не видеть собственный пустой взгляд. Он смотрит на счастливую, искреннюю Чарли, и старается пародировать ее, правда старается, но сам понимает, что невероятно лажает. Чарли уже не смотрит на него так, как в детстве. Обнимает слабо, почти сразу отстраняясь. Старается не встречаться взглядами. И, кажется, даже его давно потерявшая чувства душа начинает крошиться. Ломаться на мелкие куски, превращаться в пепел и разноситься вместе с ветром. Он больше не чувствует ее любви, то, ради чего он продолжал существовать в этом мире. Его дочь. Даже она больше не приносит счастье. Он и не замечает, как становится таким же, как и Лилит. Никаким. Пустым. Готовым покинуть весь ад и остаток своей семьи и больше никогда не появляться. Сгинуть. — Вы выглядите совсем уж отвратительно, Ваше Величество, — хрипящий радио-голос, что когда-то выводил из себя, больше не вызывает ничего. И, кажется, сам Аластор мечтает услышать в ответ колкость, а не тишину. Потому что король не отрывает взгляда от окна, смотрит на Пентаграмм Сити, поглощенный дымом, кровью и грехами. Отводит взгляд, чтобы посмотреть в лицо Аластора, но не выдерживает и секунды, вновь опуская глаза в пол. Радио-демон продолжает стоять и ждать, сам не понимая, чего именно. Но Люцифер только разворачивается и уходит, так и не сказав ему ни слова. Уши прижимаются к голове, а уголки губ вздрагивают. Аластор ощущает неприятное и поглощающее его чувство. Гребанную жалость. *** Лёжа на кровати, в полной темноте и тишине, его нагоняют те мысли, что он скрывает в шуме гостей на первом этаже. В разговорах с дочерью и ее девушкой, в смехе Энджела и в шутках Хаска, в радио-помехах Аластора. Но теперь они возвращаются, заставляя крепко сжимать дрожащей рукой край одеяла и закусывать губу, чтобы грешники за стеной не слышали его всхлипов. Сейчас он бы хотел испариться, не показывать своих редких эмоций, которые были так мерзки и противны. Пока его дочь разбиралась с Раем, открывала отель для исправления грешников, делала все, чтобы Ад сиял, он рыдал, не в силах выносить пожирающую его пустоту. Он замечает, как в расходящимся по комнате дыму загораются красные глаза и раздаются тихие помехи. Аластор садится рядом, берёт руку Люцифера в свою и не крепко сжимает. Он не смотрит на падшего и ничего не говорит, просто остается рядом. Люцифер готов умолять его, чтобы он не уходил, просить остаться с ним, посидеть так еще немного. Не отпускать руку. Потому что чувствует, что еще минута, проведенная в одиночестве, станет для него последней. Но Аластор и не уходит, остается до тех пор, пока тело ангела не перестает мелко дрожать, пока он не убеждается, что тот крепко спит. А после сидит с ним еще, аккуратно разжимая чужую ладонь и растворяясь в тени. *** — Пап, пожалуйста, прекрати делать это! — Шарлотта хватает его за руку, чтобы он убрал ее от себя. Смотрит на пальцы, запачканные собственной кровью, чувствует, как она стекает по разодранной шее и впитывается в белую рубашку. Люцифер замечает, как все замерли, видит это отвратительное сожаление на их лицах. Отведенный взгляд Энджела, опущенные брови Хаска, рука Вегги, что сжимает плечо плачущей Чарли. Он не может принять все это, понимает как жалок сейчас. Король Ада, не способный сдержать слез, что стекают по белым щекам, желающий пропасть, бросить всех. Закончить все это, лишь бы не тяготить других демонов, все еще почему-то окружающих его. Он ведь рядом с дочерью, он наконец-то говорит с окружающими, а не сам с собой. Так почему же не становится хотя бы немного легче? Люцифер вытирает лицо руками, натягивая неуверенное и откровенно жалкое подобие улыбки. Прижимая Чарли к себе, чтобы она прекратила жалеть своего отца, она не должна делать это, а он не должен показывать свою слабость. — Прости, милая, твой отец совсем расклеился, — он поглаживает ее по волосам, отводя взгляд и видя поджатые уши Аластора. Он тоже жалеет его Эта мысль полностью ломает остаток души. Демон, откровенно демонстрирующий свою ненависть, испытывает жалость к Люциферу. Нет, ниже падать некуда. Он щелкает пальцами, трусливо сбегая от всех этих взглядов, всех вздохов сочувствия, от собственной дочери, которая готова его выслушать, готова помочь. Но падший не способен поделиться всем, что чувствует. Его дочь должна сиять ярче всех возможных звезд, а не разгребать проблемы неудавшегося отца. Оказавшись на своей вышке он облокачивается на стол, подступающая истерика сводит ноги и он почти падает на пол. Люцифер готов исчезнуть прямо сейчас, умереть, пасть в очередной раз. Но появившаяся кровавая дымка отвлекает от этих откровенно отвратительных, и до ужаса привычных, мыслей. Аластор стоит перед ним, кажется, выше обычного, все так же улыбаясь, но в этой улыбке что-то другое. Конечно, Люцифер давно разгадал и прочитал его, понимая, что в душе у Радио-Демона такой же бардак, как и у него самого. И это еще более нелепо, пока Аластор способен улыбаться собственным проблемам в лицо, Люцифер в очередной раз ловит ртом воздух, чтобы остановить паническую атаку. Чтобы не сдохнуть, выстрелив себе из ангельского оружия в висок. Радио-Демон в своих действиях все такой же тихий и настойчивый, подходит и заключает не препирающегося Люцифера в объятия. В очередной раз преступая себя, и свою ненависть к прикосновениям, Аластор зарывается в светлые волосы и позволяет рыдать себе в плечо. И как же падший благодарен ему. Все это желанное тепло, пусть и исходящее от объекта прошлой ненависти, он так давно хотел этого. Слезы текут без остановки, он и не способен прекратить это и не способен сейчас позволить Аластору исчезнуть, отпустить себя. Нет, он никогда не сможет отказаться от столь приятного тепла, которое ненадолго позволяет почувствовать себя лучше. Хотя бы на чуть-чуть. — Одиночество сводит с ума, не повторяй моих ошибок, Аластор, — шепчет он, прижимаясь еще ближе к чужому телу и, прикрывая глаза, наконец забывается.