***
В начале апреля всегда так: то проходит по открытым щиколоткам первый весенний ветер, знаменующий что-то самобытно новое и тем, — по мнению Аканэ, — неприятное, то наступают дни, когда распалённое солнце, казалось, ни на миг не хотело окунаться обратно: далеко за океан. В те особые дни дневное светило — не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи или в конце июля, не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно лучезарное — мирно всплывает над небом, принуждая жмурится каждого от ярких лучей. И спасения тому нет — остается сидеть в пыльных помещениях, да перебирать бумаги и книги. Но тут дело каждого. Зато по вечерам дышать легче: без опаляющего легкие своим жаром воздуха. Путь от академии Камомэ до дома Минамото-сэмпая составляет, по словам самого президента, совсем ничего, а Аканэ в голове слово «ничего» убирает по ненадобности, чтобы лишний раз не попадаться на самообман. Получается «совсем», то есть «совсем не близко». За последний год ему часто улыбалась удача посещать этот дом, расположенный в спальном районе Токио. Пару раз втоптав ноги в асфальт а после, не имея желания двигаться более, он понял, что самым оптимальным решением будет ездить сюда на общественном транспорте. Но обычно, — как и сейчас, впрочем, — он не успевал на даже самые поздние маршрутки, поэтому приходилось идти. Окрестности, будь у него, конечно, желание после тяжелого дня рассматривать окружающую среду, завораживали. Неплохо было бы вписать в бюллетень-путеводитель пару мест. Например, Радужный мост, который светится в такое время всеми огнями, настолько яркими, что возможность выжечь сетчатку глаз звучит правдоподобно. И мост этот — подвесной, пересекающий северную часть Токийского залива между пирсом Сибаура и набережной Одайба. Им туда не надо, но даже за километр сияние достопримечательности бьет по всем рецепторам. Сам по себе, район Минато всегда был очень ярким и красивым, что не удивительно, ведь этот район известен не только как бизнес-центр, но и как одно из лучших мест для ночной жизни. Из-за того, что множества посольств расположены именно в Минато, а преимущественно в Роппонги, встретить в различных пьяных потасовках еще и иностранных туристов становится на редкость легко. А иной раз от шума может заложить уши, поэтому Аканэ не был в восторге от этих мест, но президент знал короткий путь до дома, который не являлся популярным среди приезжих. Объяснил Минамото дорогу еще задолго до этого, второпях по телефону, где-то осенью в преддверии Хеллоуина, когда нужно было срочно подготовить костюмы для школьного праздника. Президент тогда, не уточняя детали, описал: — Вам нужно выйти на станции Симбаси, там находится Храм Атаго, пройти мимо него и выйти на улицу Хибия… По-моему. По ней прямо и до парка. Там еще башня будет, ну ты знаешь. Аканэ, прижимая телефон как можно сильнее к уху, чтобы услышать речь старшего, стоял у подземного метро с сумками и растерянной группой волонтеров. Тогда им всем было не весело. Храм Атого — это древний храм, построенный в начале XVII века и перестроенный в 1958 году. Его странное расположение среди небоскребов в центре Токио могло оттолкнуть не мало туристов. Служители храма же утверждают, что это создает интересный контраст и позволяет насладиться гармонией между старым и новым. Храм также славится своей мирной и спокойной атмосферой, чему неотъемлемо способствуют разноцветные карпы в пруду; и кошки. Что интересно, Тэру Минамото прикреплен к этому храму, как экзорцист, и выполняет кое-какие поручения под началом Атого, если те того просят. Хоть этот рассадник карпов и кошек не является приоритетным храмом для семьи Минамото. Аканэ в целом плохо понимал, как работает эта система (слышал ли клан Минамото о единоначалии?), но его никто особо и не посвящал. Зато уверенность в том, что президент выбрал этот храм для служения по наказанию своего рода прославленных экзорцистов только по одной единственной причине, в Аканэ безусловно присутствовала. Это, конечно же, кошки. Они как раз прошли Атого, и уже перебирали ногами прямиком по асфальту вниз по улице Хибия, в надежде найти глазами вывеску «Сиба» — название этого несчастного парка. От тяжелых целлофановых пакетов натирались запястья, а убежденность в том, что на этих местах появятся мозоли стало перманентным. В целом, Аканэ понимал, жаловаться поздно, сам согласился, но мысль о том, что он мог быть уже дома, не давала покоя. Его же негласный спутник, Тэру Минамото, находился сейчас в более приподнятом настроении: президенту не только приходились по душе ночные прогулки, но и еще и, получая безвозмездную помощь от своего подчиненного, он гарантирует себе успех в своем плане. «Каким бы он не был,» — добавил от себя Аой, боковым зрением наблюдая за президентом, который напевал себе под нос какой-то незамысловатый мотив. Он был умиротворенным и до нельзя спокойным, как будто та тяжесть наполненных до верху пакетов его совсем не беспокоила. Это раздражало. В целом, ему надоела и тишина ночных улиц, и невнятное мычание президента, и его безмятежная улыбка — до предела нервных клеток, все надоело. Ну и думать дальше о вариациях планов Тэру не стоило, ой как не стоило. Поэтому вопрос неосознанно сам собой сорвался с языка, быстрее, чем Аканэ успел подумать об этом еще хотя бы одно мгновение: — У тебя разве нет версий на этот счет? — Хм, ты о чем? — в ответ спросил Минамото, продолжая напевать эту уже надоевшую песенку — наверняка, какая-то рекламная заставка. Тэру даже бровью не повел, но с ритма на мгновение сбился — явно знал о чем пойдет речь. — Да, я о недавних новостях, — продолжил Аканэ, все еще анализируя собеседника. Он не первый год с ним общается, поэтому точно знает, что информацию от главы студ. совета простыми путями добиться сложно, а в частности — невозможно. Но на этом поле можно играть и вдвоем, если знать правила. Их, безусловно, никто не садится объяснять, от чего победа даже на горизонте не мелькает. Но, увы, так получилось, что у него вошло в привычку пытаться достичь недостижимого. Кто-то будет восхищаться его «завидному упрямству», и они будут правы, но Аканэ все же предпочел бы называть это тактическим зрением. Поэтому он делает в этой партии свой ход, только чтобы понять намерения президента. Этого на первое время должно хватить: в конце концов, игра только начинается и фигур предостаточно. — С каких пор тебя интересует некролог? — мягко улыбнулся Тэру, наблюдая как заместитель на этих словах запнулся. К черту, тактическое зрение, — подумал тот, чувствуя проигрыш. — Да, шучу я. Они же всего-навсего пропали, такое там пока не пишут. — Есть ощущение, президент, что Вы и не против, чтобы писали. — Я? Ты что, я же не маньяк какой-нибудь. Но заметь, дело идет куда быстрее, если есть трупы. Как говорится, нет тела… — …Нет дела. — закончил за него Аканэ, опуская глаза вниз к своим кедам. Правда (как всегда) на стороне Тэру, но вести разговор о пропавших людях, прибегая к слову «трупы» — неправильно. Учитывать любые исходы, — даже летальные, — без всяких сомнений, надо, но рассуждать об этом нет необходимости. — Почему спрашиваешь? — отвлекая заместителя от изучения положения своих шнурков на кедах в этот вечер, спросил президент. — Почему? Ну как, тема животрепещущая и многие ею обеспокоены, и на собрании поднимался этот вопрос… Ах, да. Тебя не было. — на этих словах он презрительно окинул взглядом президента, и продолжил свои доводы: — И по всей видимости, дело твоей специфики. — С каких пор пропажа людей не дело правоохранительных органов, а конкретно мое? — Хороший вопрос, — согласился Аканэ, все еще недовольно пробегая по профилю президента. — И именно его мы обсуждали на собрании. Если бы ты имел хоть толику ответственности, то наверняка не задавал бы этих глупых вопросов, но увы… — Вообще-то, — перебил Тэру, не давая Аканэ и шанса вновь начать поток возмущения по поводу и без, — хочу отметить, у меня есть доверительное лицо, которое я предусмотрительно обязал передать в краткой форме выводы, к которым пришли на собрании. Так что, будь любезен, завались. — Интересно узнать, кто же тот несчастный, — с менее минуты Аканэ задумчиво смотрел в небесную синеву глаз, и до него дошло. Ну конечно же. — И почему всегда именно я? Да и не обязывал меня никто. — Аканэ Аой, как вице-президент и соответственно представитель органа студенческого самоуправления, который действует в Академии Камомэ с начала времен, прошу Вас проинформировать меня, Тэру Минамото, президента студенческого совета, о собрании, назначенного на дату… Третьего апреля нынешнего года. Вы, как вице-президент обязаны в случае неявки главы студ. совета по личным, — негласно уважительным, — причинам председательствовать на собраниях, отчет о которых я прошу у Вас немедленно. Премного буду благодарен, если начнете. — Ты… — слов неумолимо не хватало, а ведь с таким сталкиваться, в большинстве случаев, не приходится — президент умеет доводить, но делает это, как нельзя, изящно. Сделав глубокий вдох, после выдох, и для укрепления неравных клеток посчитав до десяти, он отвечает: — Кхм, Вы… Не можете требовать с меня отчет, так как не проговорили ранее сроки его выполнения, ведь даже с учетом острой необходимости, которую, хочу отметить, вы также ранее не проговаривали, я при всем желании не смог бы выполнить в столь короткие сроки. Знали ли Вы, президент, что на те документы, которые Вы не удосуживаетесь прочесть, тоже тратиться время? — Предлагаю сэкономить наше время, — предложил Тэру, которого эта потасовка «право имеющих» только раззадорила сильнее. Брови у Аканэ не то, чтобы нахмурились, скорее дрогнули; с ним всегда так случалось, когда он уже выходил из себя или когда он, ели шевеля губами, проговаривал: «Ну попробуй, удиви». В целом, президент мог отметить, что у его подчиненного очень часто хмурились брови. — Устный отчет. Все во благо экологии. — Наверное, я все же упустил момент, когда Вы успели стать экоактивистом. Но раз во благо, так во благо. И он рассказал. Не хотел вдаваться в подробности, но чтобы позлить лишний раз президента, пересказал полностью результаты анонимного тестирования, которое они проводили в академии на днях для улучшения жизнеобеспечения студентов. Оказывается, многих не устраивает буфет, и на заявку обновления меню поступило много просьб и требований. Из самого забавного заместитель мог отметить одно явно выделяющиеся. Как требовал того тест, автор был анонимным, но его вклад был по истине велик. Текст от неизвестного студента звучал так: «Специальное весенние предложение — возобновление традиционно Рождественского блюда в преддверии Дня Весеннего Равноденствия — баскета Party Barrel из KFC, в который входит салат, пирожные и жареная курица и торты. Торты обязательны». Кажется, кто-то хотел запустить один из филиалов сети ресторанов KFC прямо в школьных стенах, при этом не найдя даже достойного повода. После этого заявления на собрании кулуарно было принято на время игнорировать заявки на улучшение меню, видимо, до более благоприятных времен. И чем порции якисобы, да онигири студентов не устраивают? Загадка. Хотелось в кратком устном отчёте также указать о недавнем инциденте произошедшем в отделении Средней школы. Кажется, кто-то из младшекурсников напортачил на уроке химии в точности пропорций для соляной кислоты в соединении с натрием. Потери несущественные, но выделить на этот вопрос время и средства необходимо. Хотелось бы об этом рассказать, но президент перебил на полуслове, заметив, что во избежание такой избыточности информации в делах академии, он как раз таки и не пошел на собрание, поэтому еще раз попросил кратко рассказать о главном. Поводом для поднятия той самой темы на собрании стал тот факт, что все пропавшие оказались студентами академии, и в последний раз, — свидетели утверждают, — видели их именно в стенах школы. Странное совпадение могло и не бросится в глаза, будь это единичный случай, но по сведениям, которые передали Аой, произошло три исчезновения учеников на территории академии Камомэ. Полиция всерьез занята этим делом, но вряд ли объединила все случаи в серию исчезновений. По итогам собрания, было выяснено, что необходимость упоминаний на классных часах о правилах безопасности стало одной из обязательностей старост, а также о передаче той же информации через радио трубку. На этой ноте заседание школьного совета закончилось. — Знаешь, учителям невыгодно распространять такую информацию в школе, — рассуждал Аканэ, пнув лежащий на его пути камушек. — Начнется паника, разговоры и тому подобное. Поэтому мне не смогли предоставить имена пропавших, представляешь? Мне! Тэру на это ничего не ответил, видимо полностью уйдя в свои мысли, обдумывая слова собеседника. Видеть на лице президента что-то помимо неизменного самодовольства всегда парадоксально. — Но слухи ходят разные. От близкого контакта с пришельцами до маньяка-убийцы, который начал действовать в окрестностях школы. Они дети, и им лишь бы напридумывать страшных версий, да запугать одноклассников. Но повод у них есть. — А ты? — внезапно спросил Тэру после небольшой паузы. — Чему ты веришь, Аой? — Я? Эм… — Аканэ стушевался под внимательным взглядом. Не то чтобы он сильно хотел выдвигать свои теории, да и тяжесть в руках не вдохновляла на мозговую активность. — Эти слухи, они как будто бы… О! Смотри, мы уже у парка. На горизонте уже мелькала Телевизионная башня — огромная теле- и радиовышка, находящаяся в Минато. В года её строительства она была самым высоким металлическим сооружением в мире. Часто эта башня мелькала на фоне: где-то рядом с горизонтом, когда смотришь в окно кабинета математики, в фильмах, аниме и манге. Поэтому стала знаменита повсеместно. Высота башни составляет триста тридцать три метра, поэтому неудивительно, что она даже с большого расстояния видна всем и каждому, а ориентироваться по ней удобно. А рядом с ней раскинулся парк «Сиба», мало чем выделяющийся среди других более живописных мест в Токио. Совсем небольшой парк, скорее сквер, если так можно выразиться. Находится рядом с храмовым комплексом Дзодзе, еще одно культовое сооружение, которому клан Минамото неисправно служит. «Из плюсов, — как-то отмечал сам Тэру, когда заместитель решил спросить о храме, — находится это все близко к дому, а это хорошо сказывается на моей работе». Значительную часть парка Сиба занимает пруд, близ которого цветут красивые деревья Сакуры, которые в прекрасные весенние деньки радуют прохожих всеми оттенками розового, являясь не только всеобщим символом весны и красоты, но и наряду с этим напоминанием для японцев о печальном чувстве хрупкости и недолговечности вещей, эфемерности жизни. С цветением сакуры в сердце приходит не только спокойствие и умиротворение, но и немного грусти. А ведь достаточно легкого дуновения ветерка и лепестки начинают свой неведомый никому танец, вальсируя и заполняя собой весь остров. Не долго, до конца апреля. Потом все вновь повторится, но через год. По одной из легенд, лепестки сакуры имеют такой оттенок из-за окропившей крови безвинных детей Сакуры. Об этом он думает, когда замечает, что к мокрым носкам кед десятками липнут светло-розовые лепестки сакуры — красивый тюнинг для потёртой обуви, однако. О трагичности звучания образа цветов Сакуры, о безвинных детях. А еще о том, что это отличный повод уйти от прямого вопроса президента.***
А теперь по-настоящему о трагичных вещах. В кабинете студ. совета, когда он хмуро взглянул на самую медленную стрелку часов, находящуюся на отметке «восемь», он думал, что чертовски устал за сегодня. Когда его выволокли на улицу, около школьных ворот он еще раз пришел к выводу, что устал и явно бредит. Ну нет. Даже на кассе в круглосуточном магазине он все еще на что-то надеялся. Но когда он застал себя за мыслью о том достаточно ли они купили яиц (учитывая, что половина явно познает на своей скорлупе всю специфику готовки старшего Минамото), то понял — это все. Бежать некуда. Хотя вон то окно открыто на форточку, может… — Аой. — Легким движением руки Тэру поворачивает ручку на оконной раме, опуская ее вниз, тем самым закрывая окно полностью. И безвозвратно. — Прохладно в доме стало, не думаешь? Заместителю оставалось немного: сглотнуть, выдохнуть и дальше продолжить разбирать пакеты. Теперь это больше похоже на ловушку, чем на приказ президента студ. совета или уж тем более на дружескую просьбу. Может это такое изящно запланированное убийство, которое после назовут обычным несчастным случаем? Аканэ Аой — второй человек в школьном совете, — но скажем честно, второй, если не брать в расчет ответственность, как необходимую черту характера для руководителя, — воспитанный и трудолюбивый парень, а также, как правило, дружелюбный и добрый ко всем. Никогда не пренебрегает своим статусом вице-президента и идет на выручку к каждому, кому потребуется помощь. Не нуждается в излишней благодарности, бывает удобным для многих, если того требует ситуация. Аканэ Аой при всей своей самоотверженности никогда бы не хотел умереть, сгорев замертво, на кухне президента Минамото в районе Минато, где-то в пол десятого вечера. Это… немного не вписывается в его планы на будущее. Аканэ не был склонен к преждевременной тревоге, которая становится достаточно сильной, чтобы стать преждевременной паникой. Как-то в детстве они играли в симс с Ао-чан, и во время игры на доску объявлений пришло сообщение от Симса, что начался пожар. Быстро осмотрев помещение, они его нашли: пожар был на кухне. Как оказалось, персонаж может вызвать возгорание при приготовлении пищи, если он готовит впервые или если у него низкий уровень навыка кулинарии. Для двух дошкольников это было удивительно — никто не предупреждал, что в милой игре персонажи могут гореть, а после и вовсе умирать. Пожар в комнате вызывает у персонажей быстрое снижение потребностей и панику, из-за которой они оставляют все свои дела и бегут к огню, крича и размахивая руками, тем самым и подписывая себе смертный приговор. Аканэ и Аой судорожно тыкали на кнопку «Отменить действие» и даже пытались направить персонажа подальше от огня, однако симс игнорировал любые указания и возвращался обратно к очагу возгорания. В The Sims 4 у воспламенившегося персонажа возникает мудлет «Я горю!», который через некоторое время приводил к смерти. Они наблюдали за этим четыре раза. Вся семья, которую они создавали около шести часов, сгорела. И вот он здесь в закрытом помещении с человеком, имеющим прямо-таки отрицательный уровень навыков готовки. Процент возникновения пожара в таких ситуациях приравнивается к пятидесяти процентам, а в его случае — ко всем стам. — Если кто-нибудь когда-нибудь объявит конкурс на пессимистичного алармиста, послушай моего совета и участвуйте в нём, — заявил президент, заметив, как тревожно Аканэ бросает взгляд на плиту, словно та может загореться в любой момент. В отличие от него Тэру был как никогда спокоен: он наново напевает тот заурядный мотив и аккуратно выкладывает продукты, ставя все на места в холодильник. Очень подозрительно спокоен для человек, чья кухня, — Аканэ уверен, — сегодня точно сгорит. Как в симсе. И кто потом будет собирать их прах? — Что ты делаешь? — спрашивает Аканэ, отвлекаясь от плиты. — Если тебе так угодно: я в сатирическом ключе пытаюсь сказать тебе, что ты беспокоишься о том, о чем беспокоиться не стоит. Все под контролем. — Нет. Президент Минамото, ты сейчас кладешь батон хлеба и средство для мытья посуды в холодильник. В холодильник. На одну полку. Прямо сейчас. — В голосе заместителя слышится уже не острый, ядовитый сарказм, в который вставлена верная, определенная идея, правда, — а нотки неописуемого ужаса, как будто перед ним не хорошо освещенная чистая кухня в доме Минамото, а уже сгоревшие до тла развалины. — Оу. Не помню, чтобы мы покупали средство для мытья посуды, — лишь задумчиво произнес президент. Оказывается, он не рядовой пессимистичный алармист, а жертва каверзного синдрома — маниакального недоверия к окружающему миру, в особенности к человеку, рядом с которым он неотъемлемо попадает в стрессовые ситуации. Это своего рода определённая прагматичность и рациональность отношения к выполняемой деятельности. Что ж, наверное, еще не поздно оповестить мать о том, что он совсем скоро умрет. Это ведь совсем плохая идея, учитывая тот факт, что Аканэ сам умеет готовить без присущего его личности фанатизма. То есть обычно. Как среднестатистический подросток. Кулинарные навыки Аканэ ограничиваются простыми блюдами и малиновыми пирожками. Их он может выпекать идеально, и возможно дело в том, что это любимое блюдо Ао-чан, но сейчас этот факт, кажется, вторичным. На подкорке сознание еще с детства осталась информация, что в духовке пирожки готовятся 30-40 минут при температуре 180 градусов — это все еще вторично. Да, в симсе он тоже мог бы стать причиной пожара. — Президент, — Аканэ хватает его за запястье с таким порывом, словно удерживает от самоубийства, — ты не умеешь готовить, совсем не умеешь, в последний раз, когда ты что-то готовил, я помогал Минамото-кохаю подбирать новые обои в вашу кухню. Пожалуйста, скажи, что ты осознаёшь масштабы проблемы. — Я около десяти раз сам делал ремонт в кухне только в этом году, — серьезно выдохнул Минамото, в ответ сжимая холодную руку парня. — Конечно, я осознаю ситуацию. — Тогда почему? Неужели нельзя обойтись без твоих кулинарных навыков и купить… не знаю там… торт? Тем более, я уверен, твой брат даже будет рад, если ты лишний раз не будешь подходить к плите. — Это тяжело объяснить, — отстраняясь, проговорил он, — Коу так много значит для меня и… Еще мы поспорили, — тонкие губы растянулись в улыбке, а на щеках появились милые ямочки. — Он поставил на то, что у меня не получится его удивить. Он был доволен собой. Словно достал выигрышный билет в лотерею и уже был готов собирать вещи, чтобы поехать куда-нибудь за океан. За годы общения с президентом Аканэ знал наверняка, чем грозят такие споры; глава не умеет проигрывать — буквально. Неужели, Минамото-кохай до сих пор не понял, что огонек в синеве глаз, когда президент слышит слово «состязание», ни к чему хорошему никогда не приводит? — Меня это мало касается, заметь. Я не могу предоставлять вам свои услуги медиатора, так как вряд ли сойду за нейтральную сторону в споре. — Нет, не сойдешь, — согласно кивнул президент, продолжая разбирать пакеты. — Я же говорил, это дружеское одолжение, не больше. — Да, точно, — отзеркалив действия президента, Аканэ присоединился к нему, подавая продукты (самостоятельно убирая моющие средство куда подальше). — Дружеское. Не больше. Слегка ироничная улыбка застыла на его лице, непомерно похожая на одну из гипсовых скульптур в Лувре. Настолько, что те каменные изваяния выглядели бы более настоящими. Тэру странно на него посмотрел, но ничего не сказал. Может раскладывание каждого яйца в свою определенную ячейку интересовало его больше. — Однако, я уверен, что Минамото-кохай будет не в восторге получить на праздник сгоревшие обои. Но как говорится, Celui qui tient la queue de la poêle, il la tourne là où il veut. — Что? Ты говоришь на французском? — удивился Тэру, чуть не уронив злополучное яйцо, которое держал в руках. — А точнее, с каких пор? — Хм, не сказал бы. Знаю базовые слова и пару крылатых выражений, — Аканэ пожал плечами. — И плох в произношении, сам слышишь. — С каких пор, Аой? — повторил вопрос Тэру, уже зная на подкорке сознания какой ответ услышит. Заместитель медленно перевел взгляд на своего собеседника и нервно закусил губу, отворачиваясь. Он молчал подолгу, как будто вопрос не повис между ними в воздухе. Нечестно. Так становится все слишком очевидно. — Аканэ-сан? — Почему бы нам не заняться наконец бататом? — Он ощутимо искал чем бы занять свои руки, так как продукты уже были разобраны, а чувство, что если он еще раз нервно дотронется до наручных часов, то президент ему эту же руку и оторвет, было странно правдоподобным. — Аой. С каких таких пор ты владеешь французским? — Тебе прямо-таки необходимо знать, да? — вздохнул Аканэ, все еще отводя взгляд, но сдаваясь: — В прошлый вторник Ао-чан сказала на уроке иностранного, что из всех языков французский, по ее мнению, звучит красиво. И я… — Выучил французский за неделю. — Нет! — довольно резко возразил Аканэ. — Это звучит глупо или странно, сам знаю. Но я просто прочитал пару учебников и все. Язык красивый — это правда, а ты agis comme si tu étais encore plus stupide et bizarre. — Больше ни слова. Иначе я начну думать, что ты таким способом флиртуешь со мной. — Ни слова, так ни слова. — мгновенно ответил Аканэ, натягивая улыбку. — Умеете же Вы, президент, уговаривать. — Батат. Чертовски хорошая идея начать хоть что-то с ним делать, не думаешь? — скопировав улыбку, предложил Тэру и достал инструменты для чистки кожуры — ножи. Все в его действиях говорило о сдерживаемом порыве продолжить их обыденную какофонию сарказма и околоинтеллектуальных оскорблений, но он лишь смог спрятать за сладким картофелем свою необъяснимую неприязнь к французскому и уйти от темы. Однако при его нарочито фальшивой улыбке, когда сокращение скуловых мышц приподнимает щёки, стало ясно, что дело далеко не в шерше ля фам, сэ ля ви (и тому подобному). Аканэ же, в свою очередь, не стал развивать эту тема дальше, принимая во внимание, что опонент возымел дурной нрав и нож. — Да, батат. Чудесная идея.***
«Съешь ещё этих мягких французских булок, да выпей чаю». Когда Аканэ предполагал, что скорей всего не выживет, и вообще все это настолько абсурдная идея, насколько возможно — он был прав. Более того, ситуация оказалась более патовой. При всех обширных планах на утреннее меню Аканэ согласился, что уделить внимание стоит по большей части именно желе, потому что ради него они и собираются портить интерьер кухни. Но дело в том, что Аой никогда ничего подобного не готовил, да и не сильно собирался до этого дня. Половина той смеси, что они намешали не могла достаточно загустеть, поэтому не принимала необходимую форму, как подобает желе, а другая половина пылала ярким огнивом, потому что президент оказался слишком близко к кастрюле. — Я не понимаю, — выдохнул Аканэ, выкидывая уже четвертую неудавшуюся попытку в мусорку. — Мы ведь варим картофель, каким образом он сгорает? Тэру на это пожимает плечами и достает еще пару картофелин для чистки. С ножом у него обстоят дела куда лучше, чем можно было бы представить. Если не задумываться о том, откуда у него такие навыки, то это даже неплохо. Кухонный нож в его длинных ловких пальцах смотрелся почти чужеродно, но тем непривычно красиво. Пальцы, некогда грубо скручивающие его локти четками, сейчас — лёгкие, плавные, они аккуратно вырезают глазки у клубней. Быстро и четко. А линия кожуры, которую он чистит, все длиннее и длиннее. В руках этих уместно смотрелся бы меч, которым он изгоняет призраков. — Что-то не так? — спросил президент, поворачиваясь к нему, видно почувствовав обжигающий взгляд. От неожиданного внимания Аканэ дрогнул, но быстро взял себя в руки и отмахнулся: — Ничего. Так началась попытка номер пять, кстати, тоже провальная. В каком-то последнем порыве отчаяния они зашли на вкладку ютуба, где женщина с красивым маникюром объясняла, как же готовить это чертово желе так, чтобы, ну знаете, оно выглядело как желе. И все это под веселую музыку. «У Вас уйдет не больше пяти минут на это легкое блюдо», — сказала та на шестнадцатой секунде ролика, после озвучивания списка ингредиентов. И они моментально закрыли крышку ноута. Из принципа. На шестой раз Аканэ подумал, что сгоревшая кухня уже не так сильно его беспокоит. Они определенно делали что-то не так. На двоих они чистили сладкий картофель, а после нарезали его на более мелкие кусочки. Все как по рецепту. Переложить в кастрюлю и добавить достаточно воды, чтобы полностью покрыть картофель. Включить огонь на максимальную мощность и дать им вариться 25 минут, как только они начнут закипать. Точно и правильно, без осечек. Без внеплановых пожаров и катастроф, которые привели бы к спаленному картофелю. Пришлось выгнать Минамото проветриться, чтобы не мешал технике работать. И не только ей. С учетом его усталости он мало-помалу становился все более невыносимым: улыбался всему, даже подгоревшей массе их так называемого завтрака, крутился по всей кухне, говоря о всякой ерунде, и лез под руку. Вкупе с тем, что Аканэ из-за все той же усталости становился излишне раздражительным, весь этот балаган, устроенный на кухне, мог легким движением руки превратиться в своего рода побоище, которое дай да и дойдет до кровопролития. То, что это произойдет через семь секунд после того, как президент еще раз спросит его о ретроградном Меркурии, заместитель не сомневался. — Иди траву потрогай, умоляю. — Выгоняешь меня? Из моего же дома? Какая неописуемая фамильярность, — демонстративно вздохнул президент, делая вид, что глубоко задет такой грубостью, но довольный блеск в глазах выдавал его. — Панибратство! — Если ты сожжешь еще одну кастрюлю, то случится только братоубийство, обещаю, — холодно заметил вице-президент, не стараясь сдерживать зевок. Последовала минута молчания; оба порывисто дышали, думали. Тэру — о серьезности намерений заместителя, а Аканэ обо всем и ни о чем конкретном. Например, ведь, по правде говоря, сложно не заметить, как на кончиках пальцев главы студ. совета сверкают искры. И это даже забавно. — Ладно. Хорошо, — проговорил наконец Минамото, первым нарушая тишину. — И это только потому, что смотреть на тебя уже тошно. — Приму за комплемент. Когда Аой услышал, как закрылась входная дверь, он расслабленно выдохнул. Осталось не много — так ему верилось. Направляясь к полкам за еще одной порцией сахара, рука непроизвольно потянулась поправить очки, а когда нашел упаковку, то вспомнил, что давно их не носит. Надолго зависая над блендером, он задумался, а потом оборвал себя. Странные привычки надо искоренять, чтобы люди не думали, что ты ненормальный — так мама говорила. А Аканэ нормальный. Нормальный до кончиков пальцев, по всем параметрам обычный; по-человечески живой. Хоть и не может заснуть часто, — закрыть глаза, — потому что чувствует, что призраки везде. Под кроватью, за шкафом, на потолке, за окном. Повсюду. И не боится их, потому что сам является на половину таковым — бояться себя еще страннее. Ему просто необходимо видеть все, тогда мир становится правдивее. Правильнее. А еще Аой сказала, что ему идёт без них. Включает блендер в розетку, — теперь то она не искрится! — добавляет приготовленный картофель и сахар. Все измеряет на глаз, потому что высчитывать пропорции один на два в час ночи не собирается, увольте. После того, как все превратится в однородную массу, добавить еще четыре ложки сахара. Эти слова подруги стали последним аргументом. Решающим. Одна ложка. Сложно сказать, на что не повлияли ее слова. Вторая. Очень сложно. Третья. Ее слова, ее касания, ее действия влияли на все. Четвертая падает, с громким лязгом ударяясь об паркет, и сахарный песок рассыпается. По-видимому, в такой ситуации высыпаться может только сахар. Устало потирает переносицу, и ищет глазами хозяйственный инвентарь; точно знает ведь, что на видном месте находится, как иначе, если здесь живет ни кто иной, как Минамото Тэру. И находит. Быстрая, не входившая в планы, уборка отрезвляет, мысли становятся яснее. Появляется козел отпущения, на которого злится так естественно, что это входит в еще одну привычку. И вряд ли она странная. Президент сам виноват, — подметая пол, размышляет Аканэ, — в конце концов, не он путается в терминологии понятия «помогать» и «сделай все сам, а я буду наблюдать на расстоянии трех метров во имя безопасности». Планы по умышленному убийству заканчиваются на том, что мышьяк он на полках этого дома не находит, хотя пытается. Пока убирался, нашел незадействованную, — не подгоревшую, — кастрюлю, куда все свои труды и поместил, размешивая. Влево, вправо, пока рука не устанет, а он не отыщет в ящиках что-то лучше ложки — венчик например. Тогда все пойдет быстрее. Параллельно добавляет желейный порошок, так чтоб наверняка — четыре пачки. Теперь дело за малым: переложить всю эту смесь в прямоугольную силиконовую форму, смазанную растительным маслом и отправить в холодильник. С легкой победной улыбкой он рассматривал свое творение. Идеально. И даже кухня не сгорела, но как говорится, еще не время пить сакэ на горе Фудзи. Взгляд цепляется за грязную посуды (из той, что не повреждена), стол, где они поочередно с Минамото рассыпали и разливали все, что только возможно. От этого уголки губ дрогнули в каком-то нервном движении. Тихие проклятья уже и непонятно кому адресованные, и он стоит около раковины с губкой. Теперь средства для мытья посуды он сможет использовать по применению.***
Первое, что он чувствует — это запах гари. Словно тут минут пять назад сожгли лес, а он из-за громкого плеска воды не заметил этого. Какой невнимательный, сходи к лору, да проверь слух. А там за одно и нос, ибо запах полыни, смешанный с чем-то отдалённо напоминающим разгорающийся пожар, бил в ноздри — стойкий, навязчивый и при этом не ощутимый никем, кроме него. Так он подумал сначала. А потом отпустило, легко и просто, только кончик носа тянет утереть, ибо слизистая оболочка продолжает гореть, — да вот руки заняты. Этот пожар, который ему мерещится весь день (сгоревшая кухня, как в симсе), будто бы внутри него разгорается. И ничего ведь не сделаешь, потому что: А) с такой проблемой к врачу не подойдешь, ибо как таковой проблемы нет. Б) у него все еще заняты руки. И лучше бы в ближайшие время найти место куда поставить кружки, иначе он точно выронит их из рук. Задний дворик частного дома Минамото всегда представлял собой довольно хорошо обустроенную территорию, где раскинулись величественные сосны. Где-то здесь на широких ступеньках в спокойной атмосфере под трель цикад он провел лучшие летние дни. Тогда дышать было легче. Да и сейчас могло бы быть, если бы не этот странный запах. Источник этого ужаса для обонятельных рецепторов нашелся спустя двадцать секунд: в руках президента тонкая щепка бамбука, кончик которой дымится и испускает тот самый насыщенный аромат. Сам же президент Минамото оказался возле приступка, сидя спиной к нему, и медленно размахивал своей палочкой. Даже с учетом того, что он напевал себе под нос все тот же незамысловатый мотив, он явно услышал, как Аканэ пришел. Поэтому тот без ненужной любезности сел поодаль, наконец освобождая руки, поставив кружки. — Кофе? Или все же мышьяк? — спросил президент, не поворачивая голову. — Тебе — чай, но я всегда могу вернуться и добавить еще один ингредиент, — спокойно ответил заместитель, наблюдая за легкими движениями руки. — А это?.. — «Сухие» благовония. Почему мне чай-то? — Тебе полезно. Зачем благовония? — Говоришь, как Коу, — устало повел плечами Тэру, наконец окинув собеседника недовольным взглядом. — Или он, как ты. Опыт научил игнорировать невысказанное возмущение в небосводе глаз напротив. Тэру часто недоволен, а им — и подавно. Аканэ лишь пожал плечами, да провел рукой по волосами, запуская пальцы в свои каштановые лохмы. — Или у нас схожи мысли по поводу сохранения твоего состояния здоровья. Задумайся. — О своем бы состоянии позаботился, эмпат несчастный, — глубокомысленно изрек Тэру, нагибаясь к своей кружке. — Кстати, как себя чувствуешь? С легким изумлением Аой окинул своего собеседника внимательным взглядом, по большей части недоумевая. Чувствуя всеми, пробегающими по коже, мурашками, что что-то здесь не так, он отодвинулся. — Нормально? — Хм, — картинно задумался Минамото, по-актерски приподнимая бровь. Прикрывая хитрый прищур глаз за керамической кружкой, которая очень быстро оказалась у него в руках, он, сделав пару глотков, спросил: — А сейчас? Перед глазами Аканэ появилась та самая щепка бамбука, — благовония, — дым которой распространялся по округе. В нос ударил сильный запах тления, пожара, от которого внутренности мгновенно вывернуло наружу, а возникшие сильное желание оставить содержимое желудка на зелёном газоне стало неодолимым. Он закашлялся, пытаясь вдохнуть свежий воздух, но все попытки были четны. И только, когда Тэру убрал благовония от него подальше, он смог удержаться и не упасть с приступка вниз. — Интересно. Такого я не ожидал, — задумчиво произнес президент, все еще перекатывая щепку между пальцев. — Обычно они вызывают не такой эффект. — Обычно? — Вместо привычного голоса из глотки вырвался странный хрип. Голову будто бы прострелило болью, резко и неожиданно, так, как будто президент вооружился не палочкой благовония, а ни много, ни мало автоматом. — Да ты с ума сошел? Что это?! — Ладан. Вообще-то, в сантерии ладан используют для очищения организма от злых духов, также для позитива в жизнь человека. Ты вот как — позитив на себе ощутил? — В глазах напротив шторм, гроза и буря. И все это приносит, как не сопротивляйся, погибель. Смотреть на них дольше минуты строго нельзя, дальше — смерть. А ты почему-то взгляд опять не уводишь. Играть со смертью привычно, да и давно входит в твои должностные обязанности где-то с пяти лет. А море напротив неспокойно, в нем льды и осколки, да такие острые, что больно становится даже от мыслей разных; тем эти мысли и приятны, наверное. И все это забавно до того момента, пока не вспоминаешь, что глаза-то у него карие, а все остальное — проблемы плохого освещения (или твои, на крайний случай). А может у Аканэ Аой центральная гетерохромия и думать так долго над этим слегка уже несуразно? Может быть, но еще один вопрос на повестке дня: Что в нем от гетеро, вы скажите? — Лучше не отвечай, — решил Тэру наконец, замечая по движению грудной клетки, как дыхание собеседника участилось, становясь гораздо тяжелее. — Благовония, как палочные, так и травяные и смоляные, изготавливаются из священных растений, таких как ладан или сандал. Известно, что эти растения несут высокую энергетическую вибрацию. Таким образом, сжигание растений в виде благовоний наполняет территорию этой высокой вибрацией, очищая пространство от негатива и защищая это место от энергий более низких вибраций. Другими словами, я делаю защиту от нечисти. Это, конечно, их не изгонит на совсем, но от дома спровадит так точно. — С каких пор ваша работа, заключающееся в выдворовывании нечисти за дальний берег, стала ограничиваться только забором дома? — Примерно с этих пор. Этот мой маленький несогласованный с начальством выходной я хочу посветить полностью Коу, а не тараканам приблудшим по непонятным причинам сюда. К не-удивлению Аканэ, он усмехнулся и, подавшись вперёд, одарил своей дьявольской улыбкой, глядя поверх ободка своей чашки. Губы коснулись керамики, и Тэру, сделав пару глотков, опустил чашку обратно на доски. Плавным движением он передвинулся ближе к заместителю, переступая через все озвученные и не озвученные границы, положив свободную руку на чужую холодную щеку. Ледяная. Как и весь он, только в глазах неприкрытая злость, столь яркая, что ослепляет на мгновение. Ведет по щеке тыльной стороной руки, аккуратно касаясь, как будто не из кожи и плоти человек перед ним, а все из той же керамики, как кружка та, что он отложил подальше, чтобы не разбить. И Аканэ бы не разбить, оставить его, отодвинуть, для него же лучше сделать, да что-то не выходит никогда. Молчит он, хотя нижнюю губу кусает сильно, сдерживается, сказать много чего хочет, да так красочно расписать, как умеет. Но молчит, и тем это сбивает все имеющиеся и не имеющиеся тормоза. Хватка становится грубее, пальцы сцепляются на подбородке, приближая лицо к себе. — Кстати об этом, — голос хриплый, на тон ниже, чем стоило. — Твоя реакция совсем уж не сходиться с тем, как рьяно ты каждый раз доказываешь мне, что человек, — большим пальцем проводит по нижней губе, легко касаясь, оттягивая. — Насколько ты в этом уверен сейчас? Последние было сказано шепотом, тихо, потому что не для других. Чувствует пульс его, так громко, будто в ушах звенит неровной трелью, горячие дыхание на своей щеке и то, как тяжело вздымаются легкие. Чувствует и знает, что Аой на самом деле человечнее его во многом. Уверен в этом, как в катане в своих руках, но от какой-то детской зависти хочется, чтобы он усомнился в себе, поверил, что вместо сердца у него лед, и тогда они будут на равных. Быть не-людьми вместе — правильно, так ему всегда казалось. Аканэ с минуты не произносит ни слова, глупо моргает, а после резко отталкивает президента. В кулаках скапливается вся неприязнь, руки трясутся от злости, а чаша терпения давным-давно переполнена, но он не срывается, не ударяет первым, ждет. Прожигает взглядом сверху-вниз президента, который все же, потеряв равновесие, грохнулся с порога и теперь отряхиваясь смотрит на него в ответ с усмешкой. «Скажи, и в чем я не прав?» — Слишком много себе позволяете. — Холодно, но справедливо, именно так, как заслуживает. От сухости в горле Аканэ избавляется по средством остывшего кофе. Горькое послевкусие оседает на кончике языка, мучая рецепторы и заставляя срочно запить этот кошмар водой. Такие же чувства вызывает этот разговор, только после него действовать надо радикальнее — запить ядом. — Кому еще чай полезнее, — подвигая свою кружку к вице-президенту, заметил Минамото, садясь обратно. Аканэ не отвечает, только подносит чашку ближе и делает пару глотков, знает, что мышьяк все же был бы неплохим вариантом для них обоих. Горло все равно першит. В кружке этой три ложки сахара и первый попавшийся пакетик чая, который он нашел на кухне. Сочетание, конечно, мало чем, по его мнению, отличается от опасного вещества, но Аой по опыту знает, что президенту такое в самый раз. Научился. Привык. И от значительного количества сахара теперь не кривит лицо. — Отвратительно, — резонно замечает Аканэ и сам толком не понимает, что конкретно подразумевает: чай или ситуацию в целом. Но Тэру не уточняет, знает, что Аканэ ответит и не рискует. Только отодвигается немного и достает зажигалку, чтобы поджечь новую аромапалочку. У Аой забавно морщится нос и вздрагивает верхняя губа от знакомого звука колесика, он слова грубые сглатывает и тоже отстраняется. Между ними расстояние меньше метра (или километры, это как посмотреть). Аканэ аккурат постукивает ногтями по керамике, отстранено наблюдая за движениями тонких пальцев президента, щепка в которых, будто вода, плавно проходит между указательным и средним пальцем, и ложиться на большой, умело направляющий дым по всей округе. Он никогда не признается, что от дыма легкие скручивает жгутом, иначе проиграет в этом обоюдно глупом споре; правила в нем они почему-то забыли озвучить. В холодном чае тонет заварка, и тогда он задумывается о том, что пора вернуться на кухню: в планах были дораяки, для которых он уже достал мед. Но от невыносимой усталости, разливающейся по его конечностям, не хуже того же меда, он не хотел двигаться. Говорить особо не о чем и не за чем — все, что могли, давно друг другу высказали. «Никакого амикошонства и слащавой нежности», даже больше: любовь, что выражается с нарочитой грубостью и почти нигилистической циничностью, у них общая, без елейных прикрас. Тогда и возникает в отношениях честность. И отталкивающие черты оппонента. Потому что это правда, а с правдой только мириться или закончить все на старте. Но он уже здесь, начал, и так увлекся, что близок финалу. К своему или Тэру — это уже не имеет смысла, главное, что остановиться не получится. Он и не хочет. Знает, что всему виной его прирожденная настойчивость и неумение проигрывать, поэтому подносит к губам чашку, и размышляет о том, что назвать это косвенным поцелуем — можно. Но не желательно. Через девятнадцать секунд он попросит президента потушить благовония и пойти заняться делами важными, насущными. Девятнадцать и не больше, ведь ровно через двадцать он сойдет с ума от мыслей о всех желаемых вещах в его жизни, и почему это не губы Минамото Тэру.***
— Эм… Аой? — беспокойный голос президента ситуацию лучше не делал. Вовсе нет. И наверняка заместитель мог ощутить это и не оборачиваясь. — Да? — Аканэ увлеченно замешивал тесто, постоянно сверяясь с рецептом. Он бормотал про себя что-то бессвязное о «сахаре» и том «как много его нужно добавить, чтобы каждый член семьи Минамото был удовлетворен». Почему-то лаконичного ответа Минамото «много» не хватило — Аканэ требовался ответ в граммах, вот сейчас он их и высчитывает. Тэру бы толкнул его в бок, чтобы сбить со счета, если бы отвлекающим фактором не стала проблема посерьезнее. — Что тебе нужно? Я же попросил не мешать мне, и просто поставить сковородку на огонь. Знаешь, ведь в этом нет ничего… Аканэ застыл в оцепенении, не смея моргать лишний раз, при виде разгорающегося пожара. Пламя обволокло сковородку полностью и все больше и больше разгоралось при взгляде на него. Растеряв все слова и нотации, парень резким движением оттолкнул Тэру от огня, верно считая, что причина кроется только лишь в близости экзорциста к кухонной технике, и достал из-под стола огнетушитель. Из-за сгорающего антипригарного покрытия (ирония) появились черные клубы паров, из-за которых было сложно дышать. Пламя оказалось небольшое и с ним нетрудно справиться имея при себе огнетушитель. Кашляя и проклиная свою жизнь, Аой направил раструб на огонь, снял пломбу и выдернул предохранительную чеку, быстро, будто репетировал это ранее. Дальше пена заволокла пространство. — Ты. — угрожающий хрип заместителя не предвещал ничего хорошего. Аканэ все еще не мог избавиться от приступа кашля, даже после того, как от легкого возгорания осталось только пена, да обгоревшая сковородка, это давало фору президенту. — Ну… Давай мыслить позитивно, — улыбнулся Тэру своей самой добродушной и ласковой улыбкой, отходя на пару шагов дальше для безопасности. — Зато это было не так травмоопасно, как в прошлый раз. Считай, это в какой-то степени настоящий успех, не иначе! Успехом назвать это удачное стечение обстоятельств сложно, но он старается. На самом деле, Тэру стоило бы принять во внимание тот факт, что на кухне в каждом углу стоит огнетушитель, а инструкции к ним наизусть выучила в том числе и Тиара, которая в целом и не прочь питаться одними только пиццами с креветками. Но он заведомо не будет этого делать, просто из принципа. Да и Аканэ самолично напомнит ему о его навыках в готовки, по пунктам. — Я… Засуну тебе этот огнетушитель в… — от злости у него потряхивались руки, от чего вентиль никак не поддавался и не закручивался до конца, — Да к черту! — он отбросил устройство подальше, поворачиваясь к столу, крепко стиснув пальцы на ручке венчика, которым минут пять назад размешивал тесто. Тэру выпрямился, ожидая худшего от подопечного. Заместитель в свою же очередь, тяжело дыша, посапывая носом, долго крутил в руках кухонную утварь, видимо находя этому некую замену ударов по лицу президента. Не сильно это ему помогало — отметил бы президент, замечая, что злой румянец все еще не сошел с щек вице-президента. — С дыхалкой проблемы, потому что ты надышался дымом или же все-таки дело в ладане? В него полетел венчик — это не стало неожиданностью, но удар пришел на переносицу, больно задев нос. Ему не повезло, что Аой в свое время начал заниматься бейсболом, — естественно, по наводке Аканэ-сан, которая увлеклась одной спортивной передачей по телевизору, — и присоединился к школьной бейсбольной команде, где натаскался в меткости. Очко он этим прямым попаданием несомненно заработал бы. Тэру чувствует, как остатки тесто для дораяки растекается по лицу, пачкая его красивые черты лица. Разлепляя глаза, он замечает, как на губах заместителя появляется довольная проделанной работой улыбка, на которой случайно задерживается взгляд. Он, аккуратно проводит пальцами по щеке, подносит их ко рту и облизывает. Не разрывает зрительного контакта. Аканэ сглатывает. — Сахара маловато. — Да ты совсем!..Рецепты от лучших Дораяки. Или пару способов от знатоков, как не спалить кухню (следовать строго инструкции)
Для начала необходимо замесить тесто. Важно! По возможности, не кидаться в вашего неприятеля неготовой продукцией — это может уменьшить количество блинов для стола. А нам нужно приготовить так, чтобы досталось каждому члену семьи! Дальше размешать тесто венчиком. Старайтесь не оставлять комочков, но при этом не мешайте слишком продолжительное количество времени. Теперь проверим густоту теста. Оно должно легко стекать с венчика, а не с лица вашего неприятеля. Налейте тесто на нагретую сковородку так, чтобы получился блинчик около 7 см в диаметре. Позвольте тесту самому растечься в кружочек, и вы получите идеально круглые дораяки. Обязательно следите за ними и, когда на поверхности блинчиков появятся пузырьки, переверните их на другую сторону. Пеките около 20 секунд, и тогда ваш завтрак не сгорит! Удачной вам готовки! Как же так получилось, что они умудрились оплошать в каждом из пунктов? — Ты ведь не спорил с Минамото-кохаем, — между делом, когда переворачивал блинчики, произнес Аканэ. Он не спрашивал, утверждал, не стараясь предать голосу хоть толику сомнений, видно, потому что давно знаком с Коу; знает, что младший Минамото юн, наивен, но не столь глуп, чтобы спорить с братом, где победой оного будет являться такая эмоция, как удивление. Такой спор гарантировал бы Коу неминуемый проигрыш. Аой филигранно, путем использования в своем деле лопатку и пару трюков из бейсбола, подкидывает блин, на секунду бросает взгляд на президента, и ловит обратно его в сковородку. Тэру бы сказал, что выглядит это как еще один балл на табло в пользу команды, за которую играл Аканэ, но название команды он не помнил или вовсе не запоминал, поэтому ограничился одним эпитетом: — Красиво. Или парой-тройкой… — А в горизонтальном положении ты такой же ловкий? …не эпитетов. Упала лопатка, неприятным звуком ударившись о паркет, да сковородка опасно скользнула в руках Аканэ, ее он, сумев удержать, поставил обратно на плиту, тем самым спасая дораяки от неминуемого столкновения с полом. — Что? — Что? Тише говорю будь, мелкие все спят давно, —деловито сказал Минамото, показывая глазами вверх, мол, там лежат, спят, а ты тут шумишь, нечисть ты проклятая, окатить бы тебя святой водой, да вот опробовать наводку из одного сериала никак возможность не представится. — Тише надо было быть тебе, когда решил придать многострадальную плиту огню, гений, — фыркнул Аканэ, поднимая лопатку. — А это, — помахав кухонным предметом перед лицом президента, продолжил: — издержки твоих своевременных поручений, президент. На часах пятнадцать минут четвертого, а я до сих пор выполняю обязанности вице-президента. — Дружеское одолжение, Аой. — Везде мимо. Не одолжение это, а приказ, ты просить никогда не умел, сам знаешь. А мы с тобой не друзья никакие, — припечатал заместитель, наблюдая, как брови президента сдвинулись, а в зрачках металось отражение пламени — так перед самым началом бури двойная молния пронзает облака своим невыносимым блеском. Но молния никогда не ударяет в одно и то же место дважды, верно? Или ударяет? — Нет, не друзья, ты прав, — выдыхает Тэру, задумчиво постукивая по столу короткими ногтями. Приближается медленно, как будто змея какая, к нападению готовиться, а в глазах блеск нездоровый. Не заканчивает мысль, не продолжает предложение многообещающим «но», потому что правда это. Минамото одним быстрым шагом сократил короткое расстояние между ними до дюйма, на периферии сознания чувствуя, как заместитель подавил короткий вздох, вызванный этим приближением. Экзорцисту не привыкать справляться с нежитью, знает все слабости и болевые точки, умеет по назначению пользоваться катаной. С закрытыми глазами в состоянии отправить любое существо на дальний берег без возможности вернуться обратно. Не первый год он знаком с ними и так уж завелось не последний. Помнит, что на спине у него возле правой лопатки шрам, причина появления которого зачастую встречается с ним в кошмарах. Из-за картинок ярких мелькающих перед глазами он старается не смотреть на отражающую поверхность зеркала, а когда случайно задерживается взгляд вспоминает о звездном небе. Тот шрам, — чуть ниже правой лопатки, — это Бетельгейзе, имеет красный оттенок, и поражает своими размерами. Около поясницы Ригель — звезда-гигант, изученная вдоль и поперек дрожащими руками Коу, который помогал перевязывать рану. Вместе с еще двумя звездами (шрамами) второй величины они образуют характерную геометрическую фигуру созвездия Ориона — большой удлиненный неправильный четырехугольник. По середине его под небольшим наклоном расположены прямо вдоль позвоночника еще три звезды, образующие «пояс» Ориона. Кроме упомянутых, в созвездии Ориона есть еще десять звезд (шрамов). Однако и с учетом этого при небольшом усилии воображения можно в этой конфигурации звезд (шрамов) увидеть легендарного охотника Ориона, высоко поднявшего правой рукой огромную дубину, с переброшенной через левую руку львиной шкурой. Об этом однажды ему рассказал сам Аканэ, медленно проходя холодными пальцами по рубцам, от Бетельгейзе до самого Ригеля, ногтями царапая спину. Какая нелепица. В ту ночь они мало говорили, не зачем было, и даже так Аой на выдохе, обжигая горячим дыханием, трепался о звездах. — Орион — самонадеянный охотник, который убивал всех зверей без исключения. За это его и убили, используя укус Скорпиона. На небе эти созвездия как бы играют в прятки: как только появляется Скорпион, этот малодушный ублюдок скрывается за горизонтом в противоположной части неба. — Ты так считаешь? От резкого толчка он, сдерживая стон, закусывает губу до тупой боли, прижавшись к президенту, слегка запрокидывая голову, цепляется за пиджак Минамото. Вслед за этим, прогибаясь в пояснице, запускает пальцы в светлые волосы и шепчет прямо в чужие губы: — Тебя напоминает. И когда глава студенческого совета стал задерживаться возле зеркала чуть больше пяти минут, рассматривая спину, пришлось принять во внимание тот факт, что как экзорцист, в его деле существуют некоторые ошибки. Аканэ Аой — ошибка. Когда лопатка снова выскользнула из рук заместителя, президент мало обратил на это внимание, легким движением поймав чужие ладони. Он пихнул вице-президента к кухонной гарнитуре, прижав его запястья к поверхности стола. Где-то во временном отрезке между громкими возмущениями и слабой дрожью в коленях он услышал, как жалобно заскворчали блины на сковородке, которые мало беспокоили их обоих. Гори все ярким пламенем. Тэру не выдерживает, принимает поражение с высоко поднятой головой — тонет в бескрайнем море глаз первой школьной тайны. Тот в какой-то нерешительной попытке пытается выбраться из захвата, но экзорцист по-настоящему способен зажать и удерживать на месте, не прикладывая особых усилий. Крепко сдавливает руки до некрасивых следов космоса, и сильнее наваливается, чувствуя, как парень шумно и сосредоточенно дышит. Президент утыкается носом в его шею, ведёт по ней, ловя судорожный вдох немного сверху, и собирает терпкий запах с кожи — запах выпечки, типографской краски недавно купленных книг и женских духов с ароматом лаванды. Аой едва заметно вздрагивает, когда Тэру касается губами, и напрягается всем телом; знает их предел и то, что они давным-давно нарушили все условности. Не один раз. Президент, соприкасаясь телом к телу до упора, до последнего сантиметра, резким движением вжимается коленом между чужих ног, окончательно прижимая к столу. Тэру почти умиляется, потому что Аой такой теплый настоящий. Легкий румянец покрывает его щеки от любого простого касания, и мозг плавится от осознания того, сколько раз Аканэ-сан могла бы это ощутить. Могла бы. — Очень по-дружески, президент, — не иронично отмечает Аканэ, стараясь сохранить голос ровным. Сложно было сконцентрироваться на чем-либо, когда тебя припечатывают к холодной поверхности стола; а на требовательные прикосновения, от которых кожа горела пламенем, и подавно. Разительный контраст температуры сводит с ума, может и больше, чем расцветающие, словно маковое поле под июньским закатом, поцелуи на ключицах. — А ты уже признавался ей! В вечной любви на французском? Это наверняка должно возбуждать, — жаркий шепот нежно касается ушной раковины. — На французском я могу только послать тебя. — Попробуй. — Ne t'arrête pas, idiot. И Тэру легко подается вперед, прижимаясь к горячим губам. Целует медленно нерасторопно, постепенно углубляя поцелуй, чувствует, как за это Аканэ кусает его нижнюю губу, придавая этому всему оттенки вкуса металла. Аой про себя называет это никак иначе, чем вендетта. Нежность — это про любовь, про бабочек в животе и прикосновений мокрых, скрытных за дверью общей спальни. А у них не любовь, от нее только соленые щеки, да близость опасная, которую они хоронят еще на задворках сознания от самих себя. У них сражение обоих сторон, сопротивление, плавно перетекающие в грубый поцелуй на кухне в три часа ночи, когда и мыслей лишних не остается совсем. Одна из капель крови струйкой стекает по подбородку Минамото и срывается вниз — эта случайность, так они говорят между собой. Заместитель хмурится, чувствую, как пальцы президента, освобождая его запястья, сжимают каштановые волосы на затылке, рукой, прижимая к себе и не давая отпрянуть вплоть до момента, пока не закончится воздух в легких. Сложно оторваться от губ, когда по телу разливается сладкая истома, начинающаяся где-то внизу живота и, с каждой секундой, поднимающаяся все выше и выше, не пропуская ни одну клеточку раскаленных до предела тел. Трение в области паха будоражит кровь. Хотелось большего… Где-то сверху послышался посторонний шум, заставив их замереть. Из комнат наверху раздались скорые приближающиеся шаги, маленькие шаги, нечастые — человек неторопливо спускался по лестнице вниз. Похоже, кто-то из младших проснулся — решил Тэру, и взгляд устремился на спокойного вице-президента, улыбка которого как предзнаменование ничего хорошего не предвещала. Аой, отодвигаясь, расправил плечи и вздёрнул подбородок, дерзко прищурив глаза, смотрел точно в глаза президента. Ждал. И, если так подумать, то бессмысленно, ведь при всей свойственной Минамото старшему решительности, он не собирался объяснять младшим, что за сцена им предстала на кухне ночью. Поэтому отступает на шаг от гарнитуры и парня, которого тридцать секунд назад в нее вжимал, раздвигая ноги, от чего думает, что это по-своему несправедливо. На Аканэ смотреть приходиться не моргая, — не дыша, — у того все еще грудная клетка часто поднимается и на щеках румянец остается. Скулы розовые и тёплые — Тэру хочет изучить все линии и родинки на его лице, и потратить на это чуть больше оставшейся жизни. Но лимит времени исчерпан, а шаги становятся все настойчивей. Через секунду в помещение ворвется Коу и застынет в нерешительности, потому что, наверное, это довольно неожиданно застать сэмпая в разгромленной кухне в три часа ночи в двусмысленной позе со своим старшим братом. Тогда и новых проблем не оберешься и врать придётся искусно, по-актерски так, чтоб поверили. А Аой все лыбу давит, да скалиться, и глаз не отрывает, считает отступление Минамото своей личной победой, и будто бы одними губами шепчет что-то про самонадеянного охотника; и только за это его можно подвесить к потолку четками и оставить внимать картинку интерьера кухни вверх-ногами, но опять же — времени на это нет. Тэру прикрывает глаза от безмерной усталости, с намерением хотя бы секунды две не видеть, как эмоция удивления появится на лице младшего. Но через секунды две — тишина. Она кажется такой же плотной и серой, точно кошма на полу. С воли не доносятся неясные звуки боязливой и осторожной ночной жизни города, они безличны и не колеблют ни устоявшейся тишины, ни мыслей президента. На мгновение посчитав, это своей легкой передышкой, он с удивлением понял, что безмолвие подозрительно затянулось, и даже шипение сковородки стало неразличимым. Первое, что попалось в поле зрения, когда он открыл глаза, это блеск карманных часов, в окантовке золотой каемочкой. И время на них точное, до миллисекунд.Время в Токио Япония 03:42:33 День, UTC+9 (GMT+9, JST) Суббота, 4 апреля 20xx года!
Аканэ стоит у окна, в обрамлении лунного света, с часами, висящими на одном пальце. Беспечный, как будто у него есть все время мира. Он в своем облике низшего хранителя часов — перчатках, да маске, чем-то напоминающею клюв совы, — походил как никогда на приведение, отражение той самой луны. От избитых сравнений брови сами собой сдвинулись к переносице, а на лице застыла вымученная улыбка с долей иронией. Невеселый смех застревает где-то в горле. Ореол каштановых волос вокруг его головы, глаза, поблескивающие в темноте медью от горящей внутри него злости, и кожа, словно из белого мрамора; только мешающий, оттеняющий эту красоту воротник длинного тёмно-синего плаща с капюшоном был лишним. Снять бы его. — Надо поторопиться, у нас меньше пятнадцати минут. Как только первый, хмуря брови, произносит эту фразу весь неведомо таинственный образ исчез прямо на глазах. Что в помещении, что вне его — все застыло без движения, даже Коу оцепенел у двери в кухню, так и не дотянувшись до ручки. А чувства нервозности при виде школьной тайны во плоти постепенно превращается в неприязнь. — Ты использовал свою сверхъестественную способность на моем брате? — тон становится ледяным, беспрекословным, им воздух порезать легко, но Аканэ на это лишь легкомысленно плечами пожимает: — Ты бы хотел, чтоб он это все увидел? — Аой многозначительно обводит комнату взглядом, и лишь на секунду задерживается на губах президента: — По-моему ты что-то говорил о сюрпризе, я не прав? Для Минамото старшего огромных усилий стоит взять себя в руки и не потянуться за катаной, которая в такой удобной близости от него находилась, что аж пальцы покалывает от приятного напряжения. Но и без наводок нечисти, что сейчас преспокойно себе разгуливает по их дому, понятно — это единственное, что ему остается, если, конечно, он не хочет объясняться с младшим. — Сказали бы спасибо. — Тем временем продолжал Аканэ, подходя к плите ближе и с лёгким разочарованием подмечая, что блины то все сгорели до угольков. Повезло, что эта была последняя партия. «Надо было газ слегка подкрутить» — сокрушенно произнес себе под нос Аой, качая головой и выбрасывая в мусорку сожженный завтрак. — Уверен, конечно, в вашей скорости, но за… — на короткой паузе он повернулся к президенту всем корпусом — …кончить за две секунды Вы бы не успели. — Аканэ. — Уберите четки, я вас прошу!