Омерзение

… … … Игорь быстро пробегает пару лестничных пролетов, пропуская ступеньки, и оказывается у тяжелой деревянной двери. Звонит в звонок раз. Потом второй, третий, но ему не открывают. В руке трепыхнулся полиэтиленовый пакет, полный продуктов первой необходимости, когда он присел на карачки. Его зимняя куртка слегка вздернулась, и по спине пробежали мурашки от сквозняка в подъезде. Ну или от того, что уж очень ему не хотелось заходить в квартиру. — «Но нужно.» — мысленно порицал сам себя Лавров, проводя рукой под пыльным, грязным ковром. Маленький кусочек металла мазнул холодно по ребру широкой ладони, и впоследствии был ею же наощупь схвачен. Пакет в руке опять чертыхнулся, когда Игорь поднялся с пола и начал ковыряться в замочной скважине, нехотя, но торопливо. Дверные петли, давно никем не беспокоимые, заскрипели, открывая проход в сумрачный коридорчик. Только открыв дверь, Игорь тут же ощутил вывалившийся на него, почти осязаемый, затхлый воздух, перехвативший дыхание. Только переступив порог, он почувствовал запах гнили, металла и еще чего-то, такого привычного и омерзительного, Лавров невольно нахмурился. В квартире было едва ли теплее, чем на улице. На первый взгляд казалось, что квартира разграблена: на полу валялась пара вещей, нещадно вывернутых из шкафа-купе, два сиротливых, расклеившихся кроссовка и какие-то безделушки, некогда коллекционируемые живущим здесь. На полке не блестели обычно лежащие там ключи, их место занимали налоговые квитанции и уведомление о скором отключении коммунальных услуг. Сердце бухнуло то ли от злости, то ли от страха, заранее зная, что Игорь увидит в комнате. Стас опять за старое. Но на этот раз его удивили чуть больше — невнятное бормотание доносилось из ванны, дверь в которую была приоткрыта, оставляя на полу тоненькую полоску света. — Нечего… Незачем… Незачем… — несвязно бормочущий, Стас обнаружился сидящим на краешке потемневшей ванны. Его фигура, кривая, несуразная и тощая заметно вздрогнула при виде гостя, пусть и с большим опозданием. — Б…ратииш… Браатиш… — Растягивая гласные и запинаясь среди слова вымолвил Стас, улыбаясь другу, обнажая ряд потемневших зубов. Игорь молча стоял ледяной глыбой, собирался с остатком сил. Он не сказал бы, что ныне испытывал жгучую злость или неутолимую печаль, нет, так может было год назад, или полгода, когда он в последний раз видел Стаса, уверяющего, что исправится. Ему больше не хотелось кричать, ему не хотелось рыдать перед некогда лучшим другом. «Братишкой», как сказал бы он в ответ ему раньше. К нему потянулась костлявая рука, как у мертвеца, истерзанная и исколотая, покрытая еле заметными темными точками. «Не называй меня так», хотел было ответить Лавров на протянутую ему руку, но выдавил из себя только: — Давно не виделись. И в этом простом «Давно не виделись» сквозило такое отвращение… Нет, даже не так, ужасное омерзение. Будто Стас для него — чужой человек. Будто ему плевать на него. Просто не интересно. Но Стас — не чужой человек, и Игорю на него не плевать. А вот тот, чей живой труп сейчас покачивается на бортике ванны, раздетый почти догола, — да. Омерзительно от одного вида. Перед ним ничтожество, которое совсем не жалко. Даже животных на улице жалко больше, чем «это». — Ну Братииш… Что же ты?.. Игорь больше так не может. Он ставит пакет в коридоре, прямо на пыльный пол, и решает для себя кое-что. Навсегда. Он даже не знает, зачем приходил. Каждый раз, снова и снова, ведясь на глупую иллюзию, и так зная, что Стас, его Братишка, его любимый друг — давно мертв. А «это» в ванной даже отдаленно не Стас. Он не знает, почему верил злобному двойнику, которого даже Стасова родная сестра, Юляша, не узнавала. И ведь Игорь же был там, на их семейном застолье. Видел же, как испуганно маленькая девочка смотрела на этот труп в углу, как на заразного. Молчала забито и потом убегала в Стасикову старую комнату, прячась ото всех. Он не знает, почему не ушел до сих пор. Но зато знает, что у него осталось одно незаконченное дельце. Лавров выходит из ванной, когда живой мертвец вешается на него пыльной серой тряпкой. — Неет… Не уходи… Мы же так давно не вииделись… Лунный свет, проникая в окна, огибает грязный диван и старый шкаф в зале. Игорь сжал мертвой хваткой горло самозванца. А тот и не сопротивляется, только обмякает противным мешком в его руках, волоча ноги по полу, перед исчезновением обхватывая мягко запястья Лаврова костлявыми, почерневшими пальцами. Ему стоит помыть руки.