амбивалентность.

когда руслан смотрит на илью у него закипает кровь и хочется блевать радугой и блестками, такой уж коряков слащавый мальчишка с глупым взглядом, что кишки в морской узел затягиваются и дурно становится. бабочки варятся в едком желудочном соке, а руслан ком в горле проглатывает, нервно пальцами по подоконнику постукивая и голову в сторону отворачивая, давясь сигаретным дымом, пока коряков весело смеется, закрывая рот рукой, второй держа только что пошутившего максима за плечо. быть так до омерзения сильно влюбленным в парня из параллели — худшее, что можно было придумать, да руслану подобного и в голову не приходило никогда, ровно до того момента как илья в первый же день в колледже ошибся группой и ворвался с опозданием не в ту аудиторию. а там все как-то по нарастающей пошло: в коридоре пересекались, в столовой за одним столом часто сидели, общие друзья появились, в конце-концов стали тусить в общей компании; и вот уже руслан первым делом с утра идет к расписанию смотреть где у корякова сегодня будут пары, чтобы в очередной раз на переменах как бы невзначай подходить и врать что-то о том, что и не думал пересечься, а илья смеялся и предлагал как всегда вместе с ним и максом в столовую сбегать или на перекур. и руслан соглашается, потому что не сможет себе позволить упустить шанс лишнюю минуту постоять рядом с коряковым, стараясь сохранять спокойствие и общаться в привычно немного агрессивной и якобы незаинтересованной манере, будто его кто-то заставляет с коряковым общаться, хотя от волнения глаза все чаще закатывались и шея дергалась с хрустом. честно, руслан бы что угодно отдал лишь бы вернуться в август, не париться о пустяках, жить в свое удовольствие и думать лишь о том, где найти деньги на бутылку флэша и пачку чапы с вишней, а не о том, как бы он прямо здесь и сейчас в кабинке колледжного туалета, наплевав на все нормы морали, облапает полноватое мягкое тело синеволосого друга, пока тот будет вздыхать его имя прямо на ухо и царапать его широкие плечи в перерывах между поцелуями, не в силах совладать с собой. хорошо, что руслан находится еще в более менее здравом уме, вовремя переключая непристойные мысли, вот только легче не становится, ведь как бы тушенцов не старался, илья никогда не будет уделять ему столько же внимания, как другим своим друзьям. руслан смотрит на то, как илья по-дружески касается максима и слюнями захлебывается, потому что так же хочет, чтобы коряков его за плечо держал, локтем в бок толкал, обнимал на прощание. но пока довольствуется только легкими кивками и улыбкой во все кривые тридцать два, которую обожает до дрожи в коленях, но ни за что не промолчит и не сможет не пошутить про коряковские зубы, зная, что тот стесняется этого ужасно, но поделать с собой ничего не может, такой уж он человек мерзкий. от того и тошно и вывернуться наизнанку хочется, закрутиться в темную штору как делал в детстве, когда от злой бабушки прятался, сжаться до размера котенка и забиться в какой-нибудь угол, лишь бы снова не открывать свой поганый рот раньше, чем опомнится. даша всегда говорила, что у руслана защитный механизм такой — агрессия и оскорбления, а тот не верил до последнего, ссылаясь на то, что просто у него чувство юмора такое, да и по природе своей он людей презирает; а потом в его жизнь ворвался илья, такой весь идеальный для того чтоб высмеять, но от чего же так, сука, больно каждый раз колкости про него говорить? и вот опять сидит после пар на лавке у колледжа, курит, а в голове лишь один мальчишка из параллели и его глупое лицо все в родинках, и хочется вздëрнуться от того, что улыбку сдержать не может, думая о нём постоянно, а в груди всё щемит и ноет и череп вот-вот разлетится на осколки от всех этих противоречивых чувств. сколько раз руслан старался бороться с самим собой, наконец пересиливая себя и не подходя к илье на переменах? сколько раз он удалял инстаграм, лишь бы не тратить часы на сталкеринг чужого профиля? а сколько раз, сам того не понимая, целых две пары отсиживался на этой самой лавке, только для того, чтобы увидеть, как пришедший ко второй смене коряков домой пойдет и так невзначай рядом прибиться, проводив его до дома?.. — эй, ты чего тут? — знакомый, такой до безумия любимый голос отвлекает от витаний в облаках, и руслан дёргается, роняя наполовину стлевшую сигарету в снег. тушенцов моргает, чтобы прийти в себя и видит коряковское сияющее улыбкой лицо в расстоянии полуметра, ибо тот согнулся, чтобы на одном уровне быть, — всегда так делает. у руслана тут же сердце замирает, и он в момент забывает о чем его вот только что спросили, хорошо, что илья на этом внимания не заострил. — блять, руслан, совсем больной что ли? — не услышав, да и не дав возможности для ответа на первый вопрос, илья тут же второй задает, толкая руса носом теплого ботинка в ногу, обутую в легкие летние вансы с голой щиколоткой. — у тебя что ботинок нет? на улице минус тридцать, ты головой думаешь вообще? — минус двадцать вообще-то, и да я думаю, — на то, чтобы взять себя в руки тушенцову всегда пары секунд хватало, потому отвечает сразу, по привычному спокойно и даже с презрением каким-то. — и ботинок у меня нет. — целых джинс тоже? — коряков смотрит на руслановы покрасневшие голые колени, что были обнажены рваными джинсами и руки на груди складывает недовольно. — и целых джинс тоже, — тушенцов улыбается, больно уж забавно илья злится, встает с насиженного места и поправляет куртку, оттягивая ее вниз покрасневшими от мороза руками. — не боишься домой один идти? темно уже, вдруг украдут. — вдруг переводит тему, продолжая издевательски широко улыбаться. — а ты так проводить хочешь? — спрашивает аккуратно, потому что знает что любое не так сказанное слово может превратиться в насмешку, а по голосу все еще ясно, что обижается, правда не ясно на что. наверное на русланову бестолковость и упорство. — а ты пизди поменьше и не отставай. руслан идет в сторону коряковского дома, по пути закуривая, а илья еще пару секунд на месте стоит, как обычно пытаясь понять шутит ли руслан или правда с ним пойдёт, но потом всё-таки догоняет друга(?) и просит сигаретой поделиться. руслан давно заметил, что илье всегда нужно время, чтобы каждое его слово обдумать и от части это раздражало, потому что это будто было очередным подтверждением, что тушенцову никогда не светит быть на одной волне с коряковым, но с другой стороны он прекрасно понимает, что сам в этом виноват, от того и так хочется голову об стену разбить, чтобы наконец начать говорить попроще, но он уверен, что скорее уйдет в буддизм и примет обет молчания, чем даст себе хоть малую возможность проявить слабость и сказать даже одну фразу без сарказма, уж тем более позволит нежности какие. пусть уж лучше илья думает, что руслан его недолюбливает, чем догадается о его чувствах и отвергнет его. дорога до дома ильи занимает минут десять от силы, они уже полдороги прошли в тишине полной и, честно, тошно становится и неловко по полупустой темной улице идти вот так вдвоём молча, слыша только то, как снег хрустит под ногами. илья идет и о своем думает, кажется, а вот руслан сейчас коньки отбросит не ясно от холода или от стресса и душевных терзаний. потому решает тишину нарушить. — пиздец как я замерз, — говорит еле слышно, можно сказать ворчит сам себе под нос и руки трет друг об друга, но илья обращает внимание и усмехается почему-то. — а тебе ведь еще домой идти совсем в другую сторону, да? — ага, надо было тебя одного отправить, я ебал. — а я и не просил со мной идти, — коряков шарит по карманам и достает из них черные перчатки, тут же протягивая их руслану, — на, хотя бы руки согреешь. — себе оставь, я-то ладно, а вот тебе руки еще пригодятся, ты ими хотя бы лекции пишешь в отличие от меня, — руслан посмеивается, смотря на илью, а тот цокает языком и глаза закатывает, но со старшим видимо согласен, потому что сам перчатки надевает. — какой же ты… невыносимый, конечно, как с тобой вообще люди общаются, — ворчит илья, и встаëт перед русланом, загораживая ему дорогу. — не понимаю как я тебя переношу, — хватает тушенцова за руки и его сцепленные вместе ладони своими накрывает, чтобы теплом от перчаток согреть. илья не смеет руслану в глаза смотреть, потому что стыдно и страшно, но рук не расцепляет, а тушенцов готов сквозь землю провалиться. сердце вот-вот выбьет грудную клетку, а в живот будто горячей воды налили. стоит как вкопанный с раскрытым ртом, но ни слова сказать не может, лишь смотрит сверху вниз на синюю макушку, опустившего голову, ильи и дышит глубоко от волнения. — прямо-таки не понимаешь? — вдруг спрашивает полушепотом, будто и не хочет, чтобы его услышали. — не понимаю, руслан, — илья наконец голову поднимает и смотрит тушенцову в глаза и тут же краснеет весь от этого взгляда больших карих глаз, полных какой-то печали неясной. отворачивается в сторону напугано и продолжает: — знаешь, мне говорили, чтобы я с тобой не общался. и я бы с радостью, наверное… но почему-то опять к тебе сегодня подошёл, когда ты там на лавочке сидел. — говорит тихо и спокойно, что непривычно было, ведь илья почти всегда был громким и перевозбужденным. — да? а я не хотел тебя ждать после шараги… но почему-то все равно на ту лавке сел. даже не заметил как стемнело, если честно, — тоже совершенно спокойно и вполголоса говорит, все рассматривая чужой профиль. — замерз так, что кажется ноги отвалятся, но домой не пошел, тебя проводить хотел. — в горле ком стоит, тушенцову аж физически тяжело в подобном признаваться. а илью это так поражает, что он снова поворачивается, смотрит удивленно и руки наконец расцепляет, делая шаг назад. — хочешь я тебя домой пущу? отогреешься чуть-чуть. мама не будет против. — было бы не плохо, — руслан смотрит в зеленые глаза напротив и улыбается, но не так как обычно, а нежно и по-доброму что ли, а илья тает от этой улыбки, готовый вот вот в лужу под ногами растечься, слава богу еще пока что держит себя в руках. — тогда пошли? — пошли…