Я не признаю брюшной тиф!

      - Евгений! Это наша последняя встреча, и тебе более нечего мне сказать? - догнав, наконец, друга, спросил Аркадий.       - Есть. Но это всё драматизм, пыль, пустая болтовня. Дам тебе совет, на прощание, ведь и ты понимаешь, что мы уже не увидимся. Начинай вить своё гнездо. Катерина Сергеевна - славная барышня, она тебя ещё переменит. И будет у вас довольно приятный, может даже счастливый брак. А детей побольше наделайте.       - Да я и не думал!       - Вспомнишь ещё эти мои слова... - Базаров, стоявший спиной к собеседнику, поставил чемодан и развернулся. - Обняться, что ли?       Аркадий сразу же кинулся на шею дорогому другу. Слёзы невольно брызнули из глаз, но он попытался их сдержать и незаметно смахнул рукой. Всё-таки это романтизм.       Отпускать не хотелось. Если бы Евгений не снял рук юноши, то ему бы не позволили уехать.       Кирсанов вздохнул и с тоской смотрел, как его наставник и обожаемый приятель забирается в телегу.       - Прощайте, синьор! - крикнул Базаров, даже не обернувшись.       Этой ночью Аркадий не мог уснуть. То слишком жарко, то за окном слишком громко стрекочат светлячки, то кровать слишком жёсткая. Конечно же, к хозяйству Одинцовой это не имело никакого отношения. Раньше молодой человек не испытывал неудобств и не имел никаких претензий, да и после ничего не скажет хозяйке. Причина крылась в другом, и с каждым часом бессонной ночи он осознавал её всё чётче.       "Базаров!       Как он мог назвать меня, своего друга, изнеженным дворянином? Я ведь тоже нигилист. И какое право он имел решать за меня? Грязи я, видите ли, не выдержу... Драться не рвусь... Так зачем, если слово бывает сильнее любого удара? И что за вольные разговоры про меня и Катю? Тут он тоже за меня решил? Женит! Так я не люблю её! Катя, безусловно, девушка благородная, красивая, не без характера. И играет хорошо. Но это же не значит... Я и не выказывал... Задумался об этом впервые, по его же милости!" - Юноша рывком перевернулся в кровати, скидывая на пол успевшее надоесть одеяло.       "Ух! Зачем я стерпел оскорбление? Почему не ответил? Нужно было дать отпор и тогда... Хотя, какая уже разница. Теперь он уехал... Навсегда... Неужели...неужели мы больше не увидимся...?"       Одеяло, с позором изгнанное Кирсановым, вернулось на своё место. Однако он так и не сомкнул глаз, снова и снова задавая один и тот же вопрос.       Евгений был частично прав. Пребывание в компании застенчивой и милой младшей Одинцовой хорошо отвлекало от всех дурных мыслей. Распорядок их дня не изменился: по утрам они читали по-французски, вернее, один читал, а другая внимательно слушала, гуляли по восхитительному саду, собирались вместе на завтрак и обед, а вечерами играли в карты или слушали классическую музыку. И правда, проводить время с Катей было не в тягость, пусть уже и не так необычно, но вот при взгляде на Анну Сергеевну юноша сразу падал духом. Разум его невольно возвращался к Базарову, анализируя момент расставания тысячный раз. На самом деле, мысли постоянно крутились вокруг этого предмета, отчего он часто терял нить разговора или забывал, куда шёл. Даже природа и музыка потеряли свою прелесть.       Погостив у сестёр несколько дней и не выдержав, за завтраком он объявил:       - Я уезжаю!       Сказано это было так эмоционально и громко, что барыни вначале испугались, но, переглянувшись друг с другом, одновременно успокоились. Кирсанову не терпелось уехать. С самого утра, нет, даже с самой ночи он ждал, когда же сможет объявить о своём решении. Стоит ли говорить, что до конца трапезы он досидел лишь из-за правил этикета и банального уважения к двум прекрасным женщинам.       Тарантас тут же снарядили, лошадей покормили и одели в сбрую, а багаж будто сам собой перебежал из гостевой спальни.       - Аркадий Николаевич. Не изволите ли остаться? - пробормотала Катя. - Зачем вам так скоро покидать нас?       - Дела, Катерина Сергеевна. Спешу, очень спешу!       - Нам было приятно увидеться с вами. Приезжайте ещё. - улыбнулась хозяйка поместья.       - Непременно, Анна Сергеевна. - Аркадий легонько пожал руку Кати, отчего на щеках девушки вспыхнул румянец, которого, впрочем, никто и не заметил, и поклонился Анне Сергеевне.       Через пару минут от гостя не осталось и следа.       - Необычно это всё, Катя. - покачала головой Одинцова. - Разве вы ссорились?       - Нет, сестра. Боюсь, мы с ним не в тех отношениях, чтобы ссориться.       - Правда? Но мне казалось...       - И мне так казалось...       Они ещё недолго смотрели вслед давно скрывшегося тарантаса, пока не улеглась дорожная пыль.       А Аркадий тем временем подгонял возницу и смехом встречал тёплое дуновение ветра. Он то и дело вставал в повозке, рискуя упасть, и не мог налюбоваться солнцем, небом, лесом. Погода была чудесная. И на душе рекой растекались радость и азарт от предвкушения встречи с человеком, не выходившим у него из головы последние несколько дней.       - Барин, помилуйте, сядьте! - испуганно прокричал мужик на козлах, чувствуя, что тарантас трясётся.       - Ахаха, вперёд! Видел бы ты это, Евгений! - потряс он кулаком воображаемому другу.       Воспринявший это по-своему возница перекрестился и больше не оборачивался к барину до прибытия.       Когда Кирсанов приехал, родители Базарова встретили его очень радушно, хоть и выразили удивление, почему молодые люди прибыли по отдельности. Оказалось, что Евгений ушёл ещё вчера вечером в деревню, мужиков лечить, и о возвращении не упомянул. Пыл юноши как-то поубавился.       - Скажите, Аркадий Николаевич, - обратился Василий Иванович, - чем у вас в имении...       Разговор тёк плавно, мирно и, на удивление, очень интересно.       Осчастливленный приездом сына отец хвастался, что Евгений стал помогать ему в медицинском деле, рассказывал о методах, практиках и опытах над лягушками. Арина Власьевна улыбалась, суетилась, спрашивая, всё ли гостю нравится, принести ли ещё чего-нибудь, не пара ли чай разливать, и интересовалась, вместе с мужем, жизнью Базарова до приезда к ним.       "Золотые люди" - думал Аркадий, любуясь супружеской парой. Так обед и шёл. Борщ был ещё вкуснее и наваристее, чем в прошлый визит сюда, а вопросы так и сыпались, поэтому он не заметил, как прошло время и сопровождаемый скрипом двери вошёл Базаров.       Аркадий сразу вскочил, забыв напрочь все придуманные ночью аргументы и слова, и просто застыл напротив вошедшего, так и не выйдя из-за стола.       Базаров пару минут сохранял молчание. А потом, обратившись а отцу, спросил:       - Есть у тебя адский камень?       - Есть, - переводя взгляд с одного молодого человека на другого, сказал отец. - А на что он тебе?       - Ранку прижечь.       - Какую ранку? Где это?       - Вот тут, на пальце. Я приехал из деревни, откуда тебе тифозного мужичка привозили. Они вскрывать его собирались, я и попросил уездного лекаря. Ну, и порезался.       Иван Васильевич резко побледнел, сорвался с места и побежал в свой кабинет, не говоря ни слова. Вернулся он уже с адским камнем.       - Ради самого бога, позволь мне это сделать самому. - Надрывающимся голосом попросил отец.       Ошарашенный Аркадий подошёл ближе, пристально следя за действиями бывшего военного лекаря, будто это могло помочь, и спросил:       - А тиф передаётся... через кровь?       - Ранка небольшая. - Нервно сказал доктор. - Не стоит ли нам железом прижечь?       - Раньше надо было железом, - спокойно ответил Базаров. - с того момента четыре часа прошло. Если я заразился, то уж поздно.       - Евгений! Что ты такое говоришь?       - А то, что если я заразился, то finita la commedia!       - Ах! - Арина Власьевна в ужасе закрыла рот ладошками.       - И ты смеешь вот так выражаться? - Аркадий не на шутку разозлился и схватил Базарова за воротник его рубашки, пусть это и выглядело скорее странно, чем угрожающе.       - Ты... - процедил тот сквозь зубы.       - Да ещё и при матери? Где твоё чувство собственного достоинства? Где твоя смелость и решительность? Где твой нигилизм, в конце концов?!       - Да ты...       - Разве не этому ты меня учил? Отрицать, ломать ненужное и пустое, а полезное - использовать и ко всему относиться через эту призму?       - Да что ты от меня хочешь?! - заревел Базаров, перехватывая руки и подвигая своё лицо почти вплотную к его. - Отрицать смерть?!       - Отрицать тиф! Я, нигилист, и заявляю, что не признаю брюшной тиф!       Пару мгновений простояли молча, сверля друг друга взглядом, не отступая и не отталкивая. Они были так близко, что чувствовали разгорячённое спором дыхание друг друга.       Вдруг, Базаров отбросил руки Кирсанова, развернулся и ушёл в свою комнату, бросив на последок:       - Не имею ничего против.       Радости Аркадия не было предела, ведь он в первый раз вышел победителем из подобной ситуации, но всё это скоро сошло на нет, уступив место леденящему кровь ужасу. Он, не теряя времени, подошёл к Василию Ивановичу и основательно переговорил с ним по поводу необходимых лекарств, ингредиентов и всего прочего, что могло хоть как-то помочь выздоровлению, а также заверил обеспокоенных родителей, что всё оплатит, купит, найдёт и самолично привезёт врача. Растроганная Арина Власьевна бросилась на грудь Кирсанова, со слезами благодаря его и прося непременно помочь Енюше. Неловко поддавшись на неожиданное объятие, он вскоре высвободился и бегом направился на улицу, почти силком заставляя обленившихся мужиков работать на скорость, прикрикивая на них и обещая "дать на водочку".       - Ангел! Ангел! - твердил отец, обняв свою рыдающую жену, а она кивала ему и верила, что этот человек поможет, не бросит, потому что чувствовала: Енюша для него много значит.       Поиск всего необходимого занял больше времени, чем предполагалось. Загнав лошадей по пути в город (здесь всё-таки лучшие врачи), он посетил около пяти аптекарей, скупая и всё, что просил старший Базаров, и всё, что советовали ему продавцы, воспользовался связями своего отца, заглянув к одному его давнему другу, сослуживцу, который настоятельно рекомендовал некоего германского доктора, господина Гезунтайт, и распорядился позвать его. Времени судить о профессионализме не было, но, пристально рассмотрев упитанное, здоровое и почти светящееся лицо господина Гезунтайт, Аркадий рассудил, что человек, наверняка, порядочный, значит правильный и дело знает, да к тому же немец. Обговорив несколько моментов, в том числе оплату, предполагаемое время пребывания в доме больного и тип заражения, они отправились к апартаментам врача, чтобы он взял свои инструменты, снадобья и книги.       Вечер подходил к концу, и на холсте неба стали появляться тёмные, мрачные краски. Была летняя ночь и духота, мучившая жителей города, неприятно отдавала в голову несильной ноющей болью. Или это от нервов? Все болезни происходят от нервов, сказал, однажды, Евгений.       "Евгений..."       Аркадий боялся. Что бы он там ни кричал, в попытках воодушевить и отстоять, сколько бы не храбрился, животный ужас не покидал его ни на секунду. Стоило только отвлечься от забот, как по спине пробегал холодок, а во рту становилось удушающе сухо. Он казался сам себе рыбой, выброшенной на берег и бездумно барахтавшейся, не в силах помочь ни себе, ни другим.       Луну было хорошо видно. Её яркий лик озарял всё вокруг, и Кирсанов, наблюдая за ним, силился понять, что он ему предрекает: жизнь или смерть.       - Аркадий Никалаевч! - с акцентом позвал доктор.       - Едем.       Аркадий приехал на следующий день, немного позже обеда. И, приказав слугам осторожно перенести всё в дом, сразу же повёл господина Гезунтайт к Базарову.       Во время осмотра Евгений не сопротивлялся, даже помогал, чем сильно удивил немца.       Пообщавшись с коллегой, пусть и официально не практикующим уездным лекарем, господин Гезунтайт объявил: заражение определённо есть, но, так сказать, без активных симптомов, то есть болезнь ещё не вошла в полную свою силу и очень хорошо, что за помощью они обратились именно сейчас.       - Всё поправимо! - воскликнул немец, чем по-настоящему ободрил всех обитателей дома.       Работа закипела. Василий Иванович с доктором согласовывали количество непонятного серого порошка на стакан воды, хозяйка поставила целую кастрюлю чая на липовом цвету, Аркадия отправили в погреб за малиновым вареньем, в общем, никто не сидел без дела.       И первые дни прошли довольно хорошо. Енюшу насильно отпаивали, заставляли лежать в кровати, ведь доктор прописал постельный режим, кормили чуть ли не с ложечки. Комнату проветривали три раза в день, предварительно закрыв дверь и подоткнув под больного одеяло, чтобы избежать зловредного действия сквозняка, но не допускать застоя отравленного воздуха. Рядом с кроватью, на столе, всегда стояло два стакана: один с чистой, но не холодной водой, и второй, с липовым чаем.       Всё это исполнял Аркадий Кирсанов, пожалуй, единственный человек, который не боялся поднести к Базарову ложку супа или, путь и с небольшим применением насилия, влить в него очередную порцию чая. Даже довольно смелого и крупного лекаря-немца, поначалу пытавшегося взаимодействовать со своим подопечным, Евгений в один момент отпугнул. Про родителей и говорить нечего. А Аркадий просто понимал Евгения как никто другой. Им даже не нужно было говорить, одного взгляда или движения хватало, чтобы понять: нравится, не нравится, хочется ещё или нет. Да и юноша не торопился покидать комнаты больного, постоянно ища предлог зайти, проверить, посмотреть, подать, спросить и так далее до бесконечности. Домочадцы были безмерно благодарны, а Арина Власьевна даже иногда ласково называла его Аркаша.       Вечером третьего дня у болеющего был озноб, и всю ночь он провёл в тяжёлой, полузабывчивой дремоте. А наутро кровь пошла носом.       Господин Гезунтайт уверял, что ситуация ухудшается в связи с обыкновенным течением болезни, что это было ожидаемо и, наоборот, говорит о том, что тиф протекает как и должен, без нововведений, а значит, шанс есть. Но в доме всё равно стало тише. Будто тучи сгустились. Аркадий всё больше времени проводил рядом, подле кровати, читая или смотря в окно, так как Евгений лежал, отвернувшись к стене, а на любые вопросы о самочувствии отвечал: "Лучше".       Но лучше не становилось.       - Аркадий Никалаевч. - Отвлёк от размышлений доктор.       Юноша встал, посмотрел на Базарова. "Спит", заключил он и вышел в коридор, притворив дверь.       - Аркадий Никалаевч, я бы вам не советовал так долго посещать больного. Знаете, тиф ещё не до конца изучен...       - Но вы ведь сказали, что болезнь развивается как и положено.       - Так, так, и знайте, я не отказываюсь от своих слов. Но, стоит учесть, что излечиться от тифа не так просто... Не смотрите же так на меня, Аркадий Никалаевч... Я лишь хочу сказать, что положение довольно тяжёлое... Скажите, есть ли у больного причина жить?       - Что? - перед глазами сразу пронеслось лицо Одинцовой и диалог, случайно подслушанный в саду. Его губы дрогнули.       - Судя по вашей реакции, могу подтвердить, что прогнозы недостаточно удовлетворительны. Вам ведь дорог этот человек. Я хочу предупредить, чтобы вы были готовы к любому исходу. - он неловко похлопал по плечу и поспешил ретироваться. Стеклянные глаза собеседника заставляли чувствовать вину.       Кирсанов зашатался в сторону своей спальни.       У Базарова начался бред.       Наутро голова болела нещадно. Неудивительно, если не спишь несколько дней подряд.       По пути к Базарову Аркадий наткнулся на безутешную мать и вымученно улыбнулся. Она лишь кивнула, вновь принимаясь помешивать готовящийся обед.       Из комнаты, пропахшей микстурами, доносились голоса.       - ...пока ещё голова в моей власти. Завтра, послезавтра, разум в отставку подаст, ты и сам знаешь. Я и не сейчас уверен, ясно ли выражаюсь. Мне всё казалось, что собаки красные вокруг меня бегали. Понимаешь меня?       - Помилуй, Евгений... Говоришь, как должно.       - Отправь ка ты нарочного к Одинцовой, Анне Сергеевне, знаешь такую? Помещица. Пусть передаст, Евгений Базаров кланяться велел и говорит, что умирает. Отправишь?       - Конечно, отправлю... Да разве ж можно, чтоб ты умер... Где же тогда справедливость?       - Этого я не знаю. А нарочного пошли. Теперь же я к своим собакам... Странно! Хочу подумать о смерти, а не получается, пятно какое-то вижу... и больше ничего...       Василий Иванович удручённо вышел из комнаты, не заметив Аркадия. Тот прошёл внутрь.       Немного проветрив и поменяв стаканы с водой и чаем, он опустился на колени перед Евгением. Лихорадочный румянец на щеках, неяркие красные пятна на теле, учащённое дыхание и невнятный шёпот. Слипшиеся и сальные волосы, капельки пота на лбу, скатывающиеся в морщины от беспрерывно движимых бровей. Изредка дрожащие ресницы и бегающий взгляд.       Аркадий раньше и подумать не мог, что увидит Евгения Базарова, радикального нигилиста, умнейшего человека, сильного и здорового телом в таком полуживом состоянии. Он нервно сглотнул.       Провёл, едва касаясь, по волосам, и вдруг понял, что теряет его. Что завтра Базаров уже может не проснуться, что никогда, возможно, не придётся им вновь поговорить и поспорить, что такой человек уйдет из его жизни. Он физически ощутил холод надгробного камня, услышал панихиду по умершему, увидел бледное, покойное лицо друга с посмертным макияжем и, против воли, сравнил воображаемый образ с лихорадочным лицом Евгения.       Ком застрял в горле.       Заглушить эмоции не удалось. Крупные, горячие слёзы потекли по его лицу. И Аркадию ничего не оставалось, кроме как бесшумно рыдать у постели умирающего.       Тело содрогалось в конвульсиях, билось в истерике, и остановить это он был не в силах. Влага застилала глаза, отняв способность видеть и осознавать: всё его существо сфокусировалось на кровоточащей ране где-то в районе сердца. Чтобы не разбудить хрупкий сон больного, он сжал простыню на кровати до белых костяшек.       Фальшивые улыбки, с блеском отыгранные за последнюю неделю, энтузиазм и оптимизм, непоколебимая уверенность в лучшем исходе - всё, что поддерживало счастливый самообман, рухнуло на плечи одномоментно, раздавливая последние остатки надежды.       - Ж-женя... прошу... н-не бросай меня... - тихий шёпот, прерываемый всхлипами, донёсся до Базарова.       - Я... не смогу... не хочу так... Не хочу тебя отпускать...       Сколько времени прошло, никто не заметил. Да и это было неважно. Аркадий много плакал. Он не понимал глубинную причину горя, не задумывался о ней, как и не задумывался никогда о своих чувствах к тому, чьё здоровье сильно волновало. Вскоре уснув, так и остался на полу, лишь опустив голову на край кровати.       Базаров плавно повернулся, оказавшись напротив спящего. Слёзы Аркаши произвели на него неизгладимое впечатление. Это был первый раз, когда Аркадий Кирсанов, неутолимый и всегда радостный, энергичный юноша, представал столь слабым и... искренним перед ним. Поддавшись порыву, приятель многого наговорил и, пусть сам не сознавал своих ощущений, Базаров, в до одури странных и абсолютно новых эмоциях, яростно вслушиваясь в откровения, сумел всё понять. Аркаша, ещё недавно бывший излюбленным ребёнком, совсем не познавший жизнь, носит в груди такую прочную, будто сталь, любовь. Да ещё и к нему, к цинику и грубому нигилисту! А он что? Сам ещё не разобрался. Что такое любовь? Химическая реакция! Так и что с того, что реакция... Ах, да что такое! И если у него любовь, то Одинцова была что? Наваждение? Или результат его полного одиночества? Приятно однако ж понять, что мысли о ней не задевают более ничего во мне. Всё, отрезал. Это хорошо. А про Аркашу... Может, это не так уж и плохо... Весь этот романтизм...       Базаров ещё долго думал, с удивлением открывая в себе новые двери, что собственноручно захлопнул, выкинув связку ключей. Хоть большая часть так и осталась неосвещена в этот раз.       Самочувствие его значительно улучшилось. Боль прошла, адские собаки пропали и обещали не возвращаться никогда, жар постепенно сходил на нет. Наконец плотный, беспробудный сон увлёк раздражённый разум на заслуженный отдых.       Оба мирно спали, восстанавливая силы организма, пока Василий Иванович не соизволил неаккуратно открыть дверь, скрипом разбудив Аркадия.       Под умилённую болтовню отца они и ушли, не забыв, при этом, вновь проветрить.       Евгений быстро шёл на поправку. Чуть почувствовав улучшение, он норовился встать, отмахивался от лечения и, в своей обычной манере, комментировал действия отца.       Василий Иванович засиял. Пролелки Базарова напоминали ему натуральное поведение сына и вселили твёрдую веру в ближущееся выздоровление. Арина Власьевна, уловив настрой мужа, усерднее принялась за дела, стараясь не показывать слезинок счастья, а господин Гезунтайт с важным видом смешивал микстуру, много кивал и повторял, что с самого начала говорил о естественном течении болезни и о возможности благоприятного исхода. Аркадий был просто счастлив. Заходя в комнату с тарелкой фирменного борща, он застал друга в процессе поднятия стула над головой.       - Евгений! - чуть не вылив содержимое посуды на себя, он нахмурился, смотря на всё ещё больного, но не смог отыгрывать строгого надзирателя, стоило нахальной улыбке появиться на лице Базарова.       - Чего изволите, Аркадий Николаевич? Я весь в вашем распоряжении.       - Прямо таки весь?       - Полностью.       - Чтож, тогда откройте рот и, будьте добры, - он ухмыльнулся, поднося полную ложку ко рту собеседника, - съешьте весь суп до последней капли.       Базаров недолго колебался и, сверкнув глазами, обхватил столовый прибор губами. Когда Аркадий посчитал, что времени проглотить хватило, он потянул ложку на себя, а она не поддалась. Базаров же только посмеивался, не желая отдавать инструмент.       - Так не пойдёт, Евгений. Если уж ты, выражаясь собственным языком, полностью мой, то настоятельно прошу не баловаться.       Евгений сделал серьёзное лицо.       - И отпустить ложку.       - Неужели вам от меня нужен только кусок алюминия, а, Аркадий Николаевич? - в тоне сказанного уловливались провокационные нотки.       - Ты удивляешь меня. - немного опешил он.       - Чем же?       - Своими расспросами, конечно. - показалось, что его пытаются вывести на чистую воду.       - Отчего бы и не спросить? Однако, ты не ответил.       - И что ты хочешь от меня услышать?       - Правду. - серьёзно ответил Базаров, смотря прямо в глаза другу.       - О.. О чём ты? - он отвёл взгляд.       - Не прикидывайся, я знаю твою проницательность; поди сам давно догадался, Аркаша.       По лицу Аркадия пробежала тень страха, быстро сменившаяся смущением и неловкостью. Стыдно было признавать, но его щёки немного покраснели.       - Так ты не спал... - начал он тихо, вдруг зачерпнув новую порцию супа и стремительно впихнув её в рот неожидавшему такого провокатору. - Зачем тогда спрашиваешь? Смеёшься?       - Кх, кх, - откашлялся Евгений, радуясь, что борщ не горячий, - и не думал.       - Ч-чего? - Кирсанов потянулся проверить температуру, но его руку перехватили.       - Не брежу я! Не тешь свой страх. Думаешь, я рад о тебе каждую минуту думать?       - Т-ты...       - Ух! Нерешительный. - он отбросил руку и отвернулся.       - Неправда! - вскричал было Кирсанов и, поддавшись злости, чувству чести и зудящему желанию внутри, налетел на Базарова, прильнув к его губам. Опомнившись, он подпрыгнул, случайно встал на опрокинутую тарелку, поскользнулся и с грохотом упал на пол.       - Ай-яй...       Евгений засмеялся раскатистым, громким смехом, позволяя возникшему напряжению выплеснуться в виде хохота. Аркадий тоже засмеялся, красный как рак, угловато поднимаясь и возвращаясь на стул. Он ни о чём не жалел. Пару мгновений спустя они замолкли, посмотрели друг на друга и синхронно отвернулись.       - Позволишь мне...       - Кому нужны эти формальности... И так, понятно, что... да. Но будет сложно.       - Самое сложное позади.       Дрожащей рукой Аркадий потянулся к ладони Евгения, как вдруг дверь открылась и в комнату влетела Анна Одинцова. За её спиной стояла обеспокоенная Катя и, по всей видимости, ещё один врач.       - Евгений Васильевич, вы нездоровы? Ко мне приехал наручный с известием, что вы...       - Умираю? Боюсь, вы опоздали. Аркадий меня уже вылечил.       Анна Сергеевна не без изумления выдохнула, проходя глубже в комнату.       - Прекраснейшая новость. Скажу по правде, мы с Катей очень за вас переживали. Что за болезнь вас так обеспокоила, можно ли узнать?       - Да так, тиф.       - Ах! - вскрикнула Катя. Старшая Одинцова с ней молчаливо согласилась.       - Не стоит, болезнь миновала. Теперь я в полном здравии.       - Тогда, могу ли надеяться на ваш и ваш, Аркадий Николаевич, визит в ближайшее время?       - Нет. - сказал Аркадий, обратив на себя всеобщее внимание. - Евгению нужно до конца выздороветь. А потом мы едем ко мне, в Марьино. Мы сможем навестить вас примерно через месяц.       Базаров усмехнулся и подумал: "С ним не пропадёшь."       - Очень будем ждать.       Сёстры уехали. Господин Гезунтайт, польщённый прекрасным случаем своей медицинской карьеры и щедрым вознаграждением, отправился обратно в город. Родители Базарова благодарили Бога за дарованное избавление, ещё больше уверовав, а Аркашу считали почти за второго сына.       В жизни Евгения Базарова началась новая глава, совершенно непохожая ни на что другое, ранее случавшееся с ним. Чистый лист. Без отрицания, нигилизма и закрытых дверей.       Аркадий Кирсанов возродил его, дал смысл жить. И сейчас он протягивает руку, улыбаясь от всей души. А Евгений протягивает свою в ответ.