Барабан

Мокрый ломанный асфальт хрустит под моими ногами. Разрез локтей неба загибается вытянутыми пальцами к горизонту и висит вдоль по улице. Тайлер скользит глухо стучащими подошвами тяжелой обуви на шнурках по мгле сверкающих точек через битое стекло луж. А я гляжу из-под ресниц на промокшие подвороты его штанин. Что-то металически хищное тяжелеет в кармане Дёрдена, и почти выскакивает из него при очередном повороте. - Тайлер? Он не останавливается. - Тайлер! Мои рабочие туфли в чехлах из матовой пыли учащают сердцебиение шагов. - Что это, Тайлер? Эй! Он встаёт, нос почти касается двери бара, и тянет ладонью послушный блестящий корпус, не спуская с него поводка пальцев. Тайлер смотрит на меня, а я на обтекаемые формы пистолета. Дёрден практически дышит мне в виски. - ..Зачем тебе.. Он исчезает в качающихся дверях с круглыми иллюминаторами окошек. Я стараюсь думать, но глаза фокусируются только на его губах. Вздымающаяся разинутыми в боевых подтрунивающих кличах ртами и крепкими деревянными мышцами толпа на последнем издыхании провожает удар костяшек кулака в челюсть. Лопатки спины бойца тяжело падают на холодный твёрдый пол. Я улыбаюсь из тени, смотря в затылок Тайлера из-под купола потных тел. - Не хотели бы задержаться, джентельмены? - доносится до меня сквозь прочую болтовню. И теперь я, довольно бесцеремонно толкаясь локтями, пробираюсь к ядру бетонного подвала, над которым зияет жёлтый и тонкий, как переработанная бумага, свет. - В моих руках прямо сейчас отгул от работы и ещё пара выходных для вас - Дёрден подзывает характерным жестом руки двух парней, вращая меж пальцами пистолет. И две фигуры с лёгким топотом вбегают и сбегают по лестнице, принося сперва 2 стула, а за ними круглый стол из бара. Тайлер, с блаженным видом оперевшись о второй, продолжает игриво перебирать в руках оружие, как вдруг оно всего в несколько шагов оказывается размашистым взмахом приложено к моему лбу. Дёрден оттягивает полумесяц ручки, глядя мне в глаза. - Последние слова? Я успеваю только оторвать губы друг от друга, как он спускает курок. Мои ряды зубов прижимаются друг к другу, напрягая струны скул, и занавешивают глаза бровями. Зажмуриваюсь, и чувствую пальцы Тайлера, убирающие с моего вспотевшего лба растрепавшиеся волосы. - Холостой. - голос резкой сеткой хвостиков букв отрывается от стен, а он смотрит на меня зрачками из-под бликов, ухмыляясь. Короткий нижний ряд ресниц, неровные сколы на зубах, он приобнимает меня локтем, прежде чем скрыться в заколотившем через десятки грудей восхищении бойцов. Незнакомая жёсткая ладонь ободряюще хлопает меня сзади по плечу, пока Дёрден, закрыв глаза, наощупь начиняет магазин пистолета бусинами пуль, добытыми из выпирающего кармана. Пустой. - Кто следующий? - и с неизменной нагловатой ухмылкой обнимает сильными руками спинку принесённого стула и разрез глаз веками, почти растекаясь по первой. Он был пустой. Мои спирали на кончиках пальцев слышат детский ропот зашуршавшей толпы. Надбровные дуги, расписанные синяками и покрасневшими царапинами хмурятся, изгибы рук прижимаются к телам. Тайлер прикусывает верх нижней губы, внимательно вглядываясь в массовку лиц, напоминающих одну живую массу мышц и комков крови, застывших, как желе. Стадо. - Я! Разрез рта ползёт по швам щёк. Из-за моей спины выныривает гребень позвонков одного из щуплых новичков. Дёрден укрывает левое колено правой ногой, и хлёстким движением закручивает пистолет вокруг своей оси. Тот, эффектно проскользив по овалу стола, укладывается в руки вызвавшегося. На вздёрнутое лицо парнишки ложатся лёгкие кружева сомнений. Они чернеют в складках очертаний его бровей и верхних век, чертят рельсы вен под костяшками кулака, прокатывают слюну по эскалатору кадыка. Мне кажется, что сквозь целлофан тысячу раз переработанного кислорода до меня доносятся лёгкие постукивания. Как кончики пальцев, прогуливающиеся по боку шкафа. Моя собственная сердечная мышца подбивает меня изнутри, сильно толкая грудную клетку. Я тоже. Стучу, как они. Как все их сердца. Нет, это бред. Пологая скорлупа дула наискосок упирается в правую бровь. Дрожащий ноготь соскальзывает скорее от некрепкой хватки, чем намеренно. Тонкий щелчок раздаётся эхом на весь подвал. Холостой. Бред, потому что первым всегда везёт. Тайлеру достаточно всего двух кротких соприкосновений упругой загорелой кожей ладоней, и мрак клуба уже подхватывает овации. Я даже не двигаюсь с места. Негласное правило. Говорил же. Недурно для первого раза. Влажный кончик языка опаляет губы Дёрдена, а пальцы без единого колебания гладят кромкой оружия висок. Не успеваю моргнуть, как они отпускают леску курка. Я вижу свои вмятые бессонницей глаза в отливающем патроне. Такая крохотная незатейливая конструкция, а работает безотказно. - ТВОЮ МАТЬ! - я взвизгнул, как девчонка, мои локти заскакали у ключиц, закрывая мышцами предплечья лицо. У моего лба вырастает рукотворный крест, сквозь резные отверстия которого я гляжу на Тайлера. Уголок патрона, звенящий, словно церковный колокольчик, отзвонив у потолка, почти у самой лампочки, опускается на гладь пола. Дёрден, распластавшийся плечами по столу, распрямляется, почёсывая голову. А потом его рот заплетается в уморительное выражение. Невозмутим и остроумен. Грёбаный фокусник. - Да он просто психопат! - восторженно выкрикивает голос одного из членов клуба. Как бы я не был по-странному зол, но смотря на Тайлера, мои покрытые рубцами губы способны только колоть кожу больной улыбкой. Он глядит на меня, глядит, и я чувствую, как в мои лопатки начинают упираться руки толпы. Я стою у края диска стола, а Дёрден сидит на уровне моей груди, протягивая пистолет. - Опять? - Сядь. - Серьёзно? - СЯДЬ. Не отвертеться. Если горе от ума, значит счастье от мозгов, размазанных по потолку. Ощущаю каждое подпрыгивающее движение носка своего ботинка, зубами мышц ноги вцепившегося в воротник колена. - ДА УСПОКОЙСЯ ТЫ НАКОНЕЦ! РАССЛАБЬСЯ! Его щека дёргается, а кулак размашисто свистит по столу. Я знаю, он бы его опрокинул. Не думай. Рыскаю кончиком треугольника языка по пологим полям дёсен. Совсем как с щёлочью. Иногда, сидя за бетонированными стенами многоэтажки, мне чудилось, что поплывшие буграми пухлые губы Тайлера на моей руке снова шипят и пузырятся. Повторение материала. Закрепление. Экзамен, на котором ставят печать твоей ещё мокрой черепной коробкой. Смачиваю ротовую полость, держа холодный квадрат дула у подбородка. Кафельная плитка. Теперь к правому виску. Синяя, на дне четырёхугольника клетки бассейна в арендованном подвальном этаже, и вода по шею. Всё равно на брови шрам. Паршивая, потому что холодная. Не жалко. И губами чувствуешь в ушных раковинах щиплющую соль. Но у нас в ванной в цветочек. В ванной, в аварийном доме на бумажной улице. Километра два в город из мёртвого района заваленного мусором с опилками и кусты за стоянкой, вьющиеся как колючая проволока. Бар. Мы там же, откуда начали. Пустой свинец, лишь проводящий по краю пира смертельной эрекции. Я, и ещё несколько ртов испускают свистящий выдох, покачивая буйками голов. Тайлер провожает меня взором из-под поднятых бровей. Оружие палит каждую минуту, развешивая по столу серые флажки оболочек чьих-то подразумеваемых бессовестно глупых смертей. Я даже не считаю. Я даже не смотрю. А потом кому-то наконец везёт. БАМ. И растрёпанные ресницы, расправленные спины и щёлкающие фаланги накрывает недвижимой скатертью. Замерший муравейник. Застывшее на небе солнце. Если выпустить из железной переноски патрон на улице, тебя досыта нашпигуют глушащим любое животное людским оружием. Если выпустить пулю в бойцовском клубе, рот каждого захлопнется. Объектив круга сужается. Лужа бордовым прибоем гладит топот ног. Один из бойцов наступает на ладонь упавшего, и та омерзительно хрустит. Они больше не похожи на людей. Шевелящиеся восковые фигуры, устремлёнными к потолку копьями стоящие посреди вязаной холодной мглы ящика-подвала. Никакого сожаления, матовые взоры покрыты стеклянной плёнкой. Твёрдой и сухой, как ногти на пальцах. Как у чучел. Так оглушительно тихо здесь не было ещё никогда. - Саморазрушение - топор. - силуэт Тайлера проступает из темноты, как из высыхающих чернил. Я вижу его блестящие глаза, будто надувшиеся, как пенящаяся на масле яичница, и совсем не моргающие. Дёрден облизывает уголок рта и заканчивает: - Мы - люди без головы. - Саморазрушение - топор, мы - люди без головы! - выкрикивает он, и закрытое помещение заполняется давящим гулом. И теперь мне кажется, что голос Тайлера повсюду. - Саморазрушение - топор, мы - люди без головы! Будто чьи-то ногти выкручивают громкость на комбике, разливая по бокалом ушей жужжание. Я чувствую, что меня подбрасывает. - Саморазрушение - топор, мы - люди без головы! - выкрикивает кто-то позади меня. Я оборачиваюсь, но вижу только горящие, как свечи, десятки взоров из ползающей тени. Кто-то из угла повторяет хриплым голосом: - Саморазрушение - топор, мы - люди без головы! А затем десятки, тысячи, миллионы сверкающих чернотой зрачков сливаются друг с другом в единую сетку биллиона солнечных систем, покрытых сыпью вздымающихся, как волны, кулаков: - САМОРАЗРУШЕНИЕ - ТОПОР, МЫ - ЛЮДИ БЕЗ ГОЛОВЫ! Толпа ревёт. Саморазрушение - топор. Мы - люди без головы. Саморазрушение. Топор. Мы - люди. Без головы. - Тайлер, какого чёрта! - кричу я, чувствуя, как в мою разинувшуюся пасть забирается воздух. Он не слушает, лишь ставя ударение на последней гласной блеснувшей в моих руках гладкой сталью. Убийственный. Холодное оружие ложится в мои линии жизни так хорошо, что я на секунду представляю себя упаковочной коробкой. Бойцы затихают. Я - застрявшее в клетке рёбер сердце Джека. - сядь. Подо мной стул, вокруг меня ватный синтепон из распухших и взбитых лиц. - Иначе они бы не заткнулись. И я слежу за его языком, что выглядывает из-за бортов рта. - Ой, да брось ты его уже! А Дёрден, как видно, за моими руками. Но пистолет я не отпускаю. - Я не завязываю тебе рот. - и острый огонёк сигареты горит зрачком в его холодных радужках. Складки пальцев прижимаются к складкам губ, кольцами вертя по проводу горла струи дыма. - ГОВОРИ! - рявкает Тайлер. Он подбирает мышцы чуть выше подбородка кончиками зубов и прикусывает левую щёку изнутри. Я вдыхаю. - КАКОГО ЧЁРТА?! ЧТО ТЫ ТАКОЕ ЗДЕСЬ УСТРОИЛ?! - Мои болезненно выпуклые воронки глаз кидаются на тело - Господи, ГОСПОДИ! Пожалуйста, давай хотя бы вызовем ему скорую, одна скорая, и мы тут ни при чём, мы ничего не знаем… - Мои голосовые связки скулят. - Он хоть дышит? Дёрден склоняется над столом, и белёсая полоска сигареты в его руке почти касается края уха. - Это был его выбор. - ВЫБОР?! Так, всё, хватит, хватит с меня этого идиотизма! - Так, так, заткнись, хватит пищать под ухом. Он много для тебя значил? Был твоим лучшим другом? Приятелем? Ты хоть знаешь его имя? Ты понимаешь, что через биллион-другой лет грёбаное солнце разорвёт, и люди, их идиотские достижения, искусство, наука, история, жизни, вся эволюция будут стёрты из вселенных навсегда? Ты осознаешь, что ты просто ходячий кусок кожи, натянутый на мышцы и кости? Мы все просто передвигающаяся и ежедневно перерабатывающая сама себя биомасса, и где в этом приговоре ты увидел пункт о «личной» жизни? Проблемы? У будущего перегноя для земли? Будущего обеда новых поколений? А где же сейчас твоё благосклонное отношение к смерти? Где сейчас то самое блаженство осознания, что то, что только что ходило и говорило, навсегда стало строительным материалом? Он принесёт столько пользы этой умирающей горошине посреди звёзд. Столько, сколько при жизни ни за что бы не смог. Представьте себе крота в человеческом черепе. Респектабельная балаклава была бы. - ОТПУСТИ, ТВОЮ МАТЬ, ОТПУСТИ! СКОЛЬЗИ! Мой нос под углом 90 градусов изучает ползучее мебельное покрытие. Деревянный календарь-отсчёт о собственном долголетии. Напоминает червей. - Слушай, знаешь что? - Либо на курок нажмёшь ты, либо нажму я. Мои ноздри расширяются, воздух вылизывает жаркий запах металла, разрезавшего ткань кожи, как швейная игла. Мягкий кончик языка касается обратной стороны нижних пластин резцов, на уровне рефлекса прожёвывая одно конкретное имя. Упругие вытянутые пальцы, сложенные солдатиком, бьют край стола. А чувствуется, что по моей щеке. Мы оба недалеки от этого. Сумки из крокодильей кожи с неудобными ручками и ценниками. Гниющие на полках броненосцы, черепахи, соболи, хорьки, кролики, лисы. Животный мир удивителен. Скоро на белоснежных полках магазинов с разноцветными ценниками будут стоять консервы из представителей культуры потребления. Своё мясо всегда усваивается лучше. Сегодня я дойду до точки. - СТРЕЛЯЙ, СТРЕЛЯЙ, МАТЬ ТВОЮ! И я стреляю. Я один под крышкой коробки подвала, по остывшему полу которого гуляют уличные полосы света. Над перевёрнутыми позолоченными раскалённым небесным телом стульями летают родинки пыли. И гладкая сталь пистолета в моих ладонях прижимает к полу. А может, это просто пуля в голове?