III
Всю ночь проворочавшись в кровати, Чонгук так и не понял, где он свернул не туда, оказавшись в подобной ситуации. Мало того, что ему не стало стыдно (ну может капельку неловко уже после), что он застукал двух мужчин за подобным занятием, так ещё и возбудился! Чон давно для себя понял, что является геем, и вполне принял этот факт, как данность. Даже были некоторого рода отношения. Непродолжительные и бурные, но без последствий разбитого сердца или болячек. Куда больше его волновало то, что он продолжал стоять и смотреть на происходящее, будто порно себе спокойно просматривал дома, и Дилан, который не возмутился/разозлился/послал, а буквально приказал явиться в кабинет студенческого совета, упомянув про олимпиаду после того, как застукал за подсматриванием! Неужели они как-то причастны к тому, что Чонгуку отказали? Это месть? За что? Чон с ними никак не контактировал, чтобы перейти им дорогу, он вообще на два года младше, так что никаких точек соприкосновения между ними быть не может. Взвешивание всех «за» и «против» касательно решения пойти или проигнорировать слова Вана, закончились кругами под глазами и большим стаканом кофе, с которого началось утро. Чон посчитал, что сходит, как минимум спросить, что президент имел в виду насчёт олимпиады. Утро вообще не задалось, учитывая вчерашний день и бессонную ночь. Чонгук безбожно опаздывал, провтыкав в стену во время завтрака, обжёг руку, когда собирался в душ, перепутал носки, и теперь вялой походкой вышагивал по гравию перед зданием университета. Спасало только то, что у них довольно свободное посещение для тех, кто готовит дипломную работу или подготавливается к олимпиаде. — Чонгук! — Юна бежит со стороны кампуса юристов, откуда-то справа, окликнув одногруппника. — Подожди, меня попросили тебе передать, — девушка протягивает конверт и быстро удаляется, оставив обескураженного Чонгука один на один с посылкой. Сунув письмо в карман, Чон оставляет это на потом, будучи уже загруженным до предела. Временами, в течение ночи, ему казалось, что он всё придумал, а Ыну и Дилан привиделись на фоне усталости. А что? Он был расстроен, долгое время занят подготовкой, нервы сдали, вот и чудится всякое. Мотнув головой и усмехнувшись самому себе, Чонгук входит в мастерскую, резко тормозя и тут же просыпаясь. На месте его скульптуры нет ничего. Пустота. Даже накидка, которую он использовал для укрытия, исчезла. Какого… — Какого дьявола?! — взъярился парень, вылетая из кабинета и мечась в коридоре. Куда идти? В деканат? К охране кампуса? К куратору? Старосте?! — Гук! — с другого конца коридора раздаётся родной голос, и Чон моментально оборачивается на зов, распознавая в зовущем Мари. — Мари! Моя скульптура! — возмущённо указывая в сторону мастерской. — А, тебе не сказали? Её забрали Дилан и Ыну, — заулыбавшись хитро, поясняет девушка, — как ты мог не сказать своей лучшей половине, что президент и заместитель столь высоко оценили твоё творение? — притворно обидевшись, гундосит Мари. А? — О чём ты? — хмурясь. — Ну, хватит строить из себя идиота, — вздыхает страдальчески подруга, возводя очи к небу, — рассказывай! — складывая руки на груди. Чонгук вдруг краснеет до самой шеи, судорожно прогоняя воспоминания. Прокашлявшись, парень решает-таки выяснить, что вообще происходит. — Послушай, — Чонгук втаскивает Мари в мастерскую, усаживая на своё место. — Мне отказали вчера, — принимается рассказывать и попутно раскладывать свои вещи. — Пришёл оценщик, сказал, что мне надо «вдохновиться чем-то менее экстравагантным» и переделать работу. А я её месяц лепил! Мари, месяц! — Да знаю я, не вопи, но как тебе могли отказать, если сегодня утром сюда приходили Ван и Чха, забрать твою работу? — недоумевает девушка. Вообще-то Мари была единственным человеком в университете, кто разделяет политику Чонгука касательно неприкосновенности чужих работ. Она трепетно относится к творчеству, и поддерживает Чона с первого курса. Но Ван и Чха пришли лично, сказали, что Чонгук разрешил, подкрепив тем, что его заявка рассмотрена и одобрена. — Одобрена?.. — Чонгук садится напротив подруги, с сомнениями глядя в глаза. — Ни черта не понимаю… — Они с тобой не говорили? Утром никто не писал? — предполагает Мари. — О! — Чон ловко выуживает письмо, тут же раскрывая его и вчитываясь в текст: «Уважаемый Чон Чонгук, спешим сообщить, что ваша работа одобрена и принята для участия в ежегодной олимпиаде среди скульпторов «Вдохни жизнь». Просим предоставить конечный результат работы в четверг, в актовом зале, в 19:00. С наилучшими пожеланиями, администрация» — Что?.. — Чонгук встал со стула, поднимая шокированный взгляд на подругу, ёрзающую в нетерпении. — Что там, что? — та выхватывает письмо, быстро пробегаясь глазами по строчкам и в восторге восклицая после: — Поздравляю! Мари кидается обнять друга и заполошно принимается обсуждать как они отпразднуют его победу, а Чон всё пропускает мимо ушей, совершенно потерявшись в событиях последних суток. Замешательство, злость от провёрнутого за его спиной, любопытство смешиваются в такой буйный коктейль, что парень срывается с места, игнорируя оклики Мари, целенаправленно устремляясь в кабинет студенческого совета. Он вытрясет ответы лично из Дилана, если понадобится. Шок вытесняет все сомнения и стирает смущающий факт подглядывания, позволяя Чонгуку ворваться без стука, и с порога объявить о себе. — Ван! — разъярённым зверем, почти снеся дверь с петель. — Какого чёрта?! — указывая в направлении мастерской, откуда только что прибыл. В кабинете находятся и другие люди, помимо Ыну и Дилана. Кажется, второкурсники, бессменные подпевалы президента с заместителем. Те мышами застывают на месте, испугано глядя на студента, бесцеремонно прервавшего их. Все сидят за круглым столом, очевидно, обсуждая ранее какие-то дела. Дилан и Ыну восседают королями во главе, не удосужившись даже оторваться от документов в своих руках. — Чон Чонгук, зайди позже, мы заняты, — безликим тоном отзывается Ыну. Это только сильнее заводит Чонгука, что в два шага преодолевает разделяющее их расстояние, и грохочет ладонью прямо перед носом старших. — Нихера, я требую ответов! — Чон буквально источает ауру разозлённого до предела, и ему просто необходимо получить разъяснения сейчас же. — Пошли вон! — рявкает на сидящих за столом студентов. Те стремглав испаряются из кабинета, побросав свои бумаги. Дилан наконец отрывается от своего занятия и медленно поднимает взгляд на младшего: сосредоточенный, острый и пронизывающий до костей. Почему Чонгук раньше не замечал, какой Ван холодный и цепкий, когда ему это выгодно? Ах да, ему было плевать. — Чего ты хочешь? — склоняя голову к плечу и угрожающе прищуриваясь. — Вы забрали мою скульптуру, подкинули мне письмо, для чего? — выпрямляясь и складывая руки на груди. — Ты сформулировал отзыв? — внезапно звучит со стороны Ыну. Настолько неожиданно и искренне заинтересованно, что Чон сбивается с мысли. Он мимолётно бросает неуверенный взгляд на Чха, вновь возвращая его к Дилану и упрямо молчит, ожидая ответов. — Тебе задали вопрос, студент, — повторяя позу Чона. Дилан внушал если не страх, то опасность. Его либо боялись, либо им восхищались, возводя в ранг святых. Никому и в голову не приходило пререкаться с Богом, оспаривая его власть. Чонгуку же было безразлично, какое место занимает Ван в иерархии университета до этого момента. Однако если ему нужна конкретика, придётся играть по их правилам. — Сф-сформулировал, но сейчас мы не… — Отнюдь, — прерывает младшего, вскинув руку. Ван поднимается, жестом приглашая последовать за собой заместителя. Оба подходят к дивану, присаживаясь бок о бок. Президент вальяжно закидывает руки за спинку мебели и ногу на ногу, а Ыну уютно размещается рядом, кладя руку на бедро Дилана. Чонгук смотрит на них, как на сумасшедших, не иначе. Злоба внутри бурлит, здравый смысл вопит вести себя прилично. Криками вряд ли можно добиться чего-то стоящего, но становится тяжелее себя сдерживать, особенно, если те вздумали давить на него вчерашним. — Расскажи, что думаешь об увиденном, — с видом аристократа за беседой о погоде вопрошает Дилан. Ыну активно кивает, поддакивая, и указывает на место перед диваном, мол «вставай ближе». Чон никак не может скрестить образ Чха, сформировавшийся при первой встрече, с тем, что он видел вечером, и видит сейчас. Теперь заместитель предстаёт несколько наивным, очаровательным парнем, но на эту удочку Чонгук не клюнет — увольте. — Президент, я не понимаю, как связано то, что мою работу внезапно приняли и то, что…случилось вчера, — сконфужено отводя взгляд. За это с удовольствием цепляется Дилан, растягивая тонкие губы в ухмылке. — Тебе неловко? — отрицая возможность откосить от заданной темы, почти ласково тянет он, словно наткнулся на зацепку, ведущую к разгадке тайны. — Я уже сказал что… — Отвечай, — меняясь в лице с нейтрально-положительного на хищное, строго разлетается по помещению и прицельно ударяет прямо в голову Чонгука. Он всем телом внезапно ощущает странное удовлетворение от чёткого, жёсткого приказа. Сухо сглотнув, Чон кивает, надеясь, что это устроит старших. — Словами, — чуть смягчается Дилан. — Да, — всё ещё утыкаясь в пол глазами. Щёки припекает, стоит картинкам вечера всплыть в сознании, и Чонгук едва не молится, чтобы это осталось незамеченным. — Почему? Противно? — это уже Чха вступает в разговор. Почему-то именно сейчас он располагает к себе куда больше, чем Ван. С ним бы Чонгук предпочёл поговорить наедине, нежели в присутствии обоих. — Нет, просто…это личное, не моё дело. И вообще я случайно! — вскидывая голову и отражая всю искренность, на которую способен, глазами и жестами, выставляя руки вперёд. — Правда! Я шёл домой, услышал звуки…не знаю, что привело меня к кабинету, но я не хотел… — Чонгук, — обрывает сбивчивые оправдания, устав слушать, Дилан. Он поднимается с дивана, сокращая расстояние с младшим и, спрятав руки в карманы брюк, продолжает, глядя чётко в глаза парню. — У нас есть предложение для тебя. Чонгук даже сначала думает, что ему послышалось, но весь вид президента говорит о том, что Ван явно серьёзен, и сказал именно то, что услышал Чон. — У тебя проблемы с скульптурой, мы можем помочь, но за это будет своя плата, — загадочно доносит свою мысль президент, и вопрошающе замолкает, желая услышать ответ. — Не понял? — сводит брови Чон. У него уже голова пухнет от этого разговора и, если честно, появляется желание послать этих двух нахер. Его вообще как-то подозрительно мотает в присутствии старших. Пульс подскакивает, жар нарастает, словно температура поднимается, а глаза то и дело соскальзывают к проклятому дивану. Наверняка это последствия увиденного, но отрицать то, что ему было любопытно, даже чуточку понравилось — бред. И всё же он не собирается упрекать, шантажировать, издеваться. Он бы предпочёл просто разобраться с ситуацией с олимпиадой и свалить. — Дилан и я поможем доработать твою скульптуру, ты прекрасно выступишь во время олимпиады, заняв первое место, а затем станешь нашим третьим, — пружинисто подскакивая с подушек, подойдя ближе, озвучивает предложение Чха, обыденным, совершенно спокойным тоном. ЧЕГО?! Чонгук настолько выпадает из реальности от итога разборок, что ему удаётся лишь ошеломлённо пропустить смешок сквозь губы. Старшие же стоят напротив, как ни в чём не бывало, уставившись на Чона, сканируя реакцию. Негативной не следует, истерики не наблюдается, обморока не предвещает. Всё идёт строго по плану, а значит, у Чона просто нет выбора, кроме как сказать «да». — Нет, — придя в себя, протестует студент, отпрыгивая к стене. — С ума сошли?! — расширившимися глазами таращась на парней. — От чего же? — кажется, искренне недоумевая, спрашивает Ыну. — Ты разве не гей? — забавно задумавшись и глядя в потолок. — Как… — он не то, чтобы скрывал свою ориентацию, но это не значит, что каждый гей согласен на тройничок вот так сразу. Или даже не сразу! — Послушай, — Дилан надвигается на Чона, зажимая того в углу, — мы озвучили тебе идеальное решение твоей проблемы. Ты либо рвёшь жилы и делаешь две скульптуры, либо отказываешься от своей цели выиграть олимпиаду, просто приступая к подготовке диплома, либо соглашаешься с нашими условиями, — перекрывая путь отхода рукой возле головы Чонгука, освещает ситуацию Дилан. И он до бесячего прав. Олимпиада важна Чонгуку, как доказательство собственной значимости, профессионализма, которого он смог достичь за время обучения. Кроме того он потратил не малое количество сил на подготовку и был фактически уверен в своей победе. Может, есть шанс, что они передумают и просто помогут? — Если я… — Дилан заинтересовано приподнимает подбородок, старательно ловя глазами взгляд Чонгука, пока тот упрямо смотрит в ноги. — Если я соглашусь, то вы поможете выиграть? — собравшись с силами, Чон заглядывает в чёрные бездны этого дьявола-президента, улавливая в них одобрение. Это странным образом действует на всё тело, что отзывается лёгкой вибрацией. — Именно, умничка, — дразняще поддевая подбородок, лукаво растягивает губы Дилан, и отстраняется. — Ждём завтра в восемь в мастерской моего отца, адрес скину, свободен, — Дилан разворачивается на пятках, подхватывая машущего в прощании Ыну за руку и уводя из кабинета. Чонгук же сползает по стене на корточки, сипло выдыхая и осознавая, что сильнейшим и самым позорным образом завёлся. Снова.III
Удивительным образом Дилан и Ыну не соврали в своём предложении ни на йоту. Вечером на следующий день — после двухчасовой истерики на плече Мари и бутылкой пива наперевес, успев вдоволь повозмущаться на двух заносчивых придурков и устать от восхищённых возгласов подруги — Чонгук обнаруживает себя в мастерской семьи Ван. Там же находилась и его скульптура — целёхонькая и невредимая — чему Чон оказывается безмерно рад, кинувшись проверять своё творение. Семья Дилана могла позволить себе светлое, просторное помещение с множеством инструментов и мест для работы. Повсюду стоят мольберты — с картинами и без, — вместительные полки и стеллажи с красками и кистями, в углу организовано небольшое место для отдыха с большим комфортабельным диваном и журнальным столиком. Там же разместили кофе машину и сладости. Чонгук, оторвавшись от скульптуры, убеждённый, что всё на месте, заинтересованно осматривается. Ему нравится находиться здесь. В помещении витает приятный аромат хлопка и чистоты. Большие окна днём наверняка пропускают много солнечного света, а вечером же открывается красивый вид на город. Огни мерцают, создавая неповторимую картину и привлекая к себе внимание. — Кофе? — любезно предлагает Ыну, подкравшись сзади. — Н-нет, спасибо, — едва уловимо дёргаясь. — Тогда приступим к работе, — хлопает в ладоши старший, и они действительно принимаются за работу. Почему скульптуру привезли в дом Дилана, что занимался в основном картинами, осталось загадкой, но в первую очередь волновал результат и…плата, о которой — Чонгук почти молился, чтобы о ней забыли — парни попросят. Ван терпеливо и подробно рассказывает про свои идеи, как они могли бы улучшить творение Чонгука, предоставляя эскизы в демонстрации придуманного, а Ыну дополняет вариантами претворения в жизнь: материалы, время и ход работы. Чха и Ван спланировали всё от и до. Чонгуку же остаётся только лишь кивнуть, когда в конце презентации Дилан показывает конечный результат их работы в будущем, заставив ахнуть. Чон не без изумления осознаёт для себя то, что слушать старших приятно. Они чётко говорят по делу, работают настолько слажено, что кажется, он — один человек, просто раздвоился и без слов выполняет всё по списку. Их речь структурирована, а посыл ясен и без подробностей. Чонгук на этом моменте понимает, почему их боготворят в университете, но никогда им об этом не скажет. Много чести. Они приступают к выполнению задуманного немедленно, и работа спорится потрясающе легко и плавно. Чха готовит дополнительные материалы, что им понадобятся, Дилан готовит площадку для работы, а Чон изучает план ещё раз. В конце концов, таким образом проходят три дня и наступает четверг — день показа работ. Чонгук с раннего утра нервничает, как сумасшедший, но воспоминания о приложенных усилиях, времени, проведённом в мастерской под чутким взором старших, позволяют успокоиться и отбросить никому не нужные волнения. Дилан и Чха оказались не такими мудаками, которыми показались по началу и им удалось даже мило поболтать в перерывах между работой. Чха умеется очаровательно смеяться, заражая своим весельем окружающих, а Дилан предстал крайне заботливым молодым человеком, что почти угадывал потребности своих гостей, угощая вкусной едой или подавая нужные инструменты быстрее, чем Чонгук или Ыну успевали попросить. А в последний вечер перед олимпиадой вообще произошло страшное. Чонгук пришёл несколько заранее оговорённого времени и застал президента за рисованием объёмной по масштабам картины. Холст был ростом с художника, но то, как Ван исполнял своё искусство, заворожило Чона и тот просто столбом стоял при входе, впитывая образ старшего всеми фибрами души — напряжённые мышцы спины красиво изгибались при движении руки, на которой виднелась сетка вен, лёгкие домашние брюки мягко скользили по стройным бёдрам, а лицо было умиротворённо-спокойным — пока его не отвлёк заискивающий шёпот Ыну прямо в ухо: — Он хорош, правда? — ладонь игриво прошлась по пояснице, и Чонгук почти довольно промычал, кошкой выгибаясь под невесомым касанием. Тогда-то и понял, что стоит сбросить напряжение, что рождали эти двое в замкнутом помещении, но пока придётся потерпеть. — Готов, претендент? — с долей насмешки интересуется Дилан, обнаружив Чонгука при входе в актовый зал, где предстоит представить свою скульптуру уже через час. — Кажется, да, — потирая руки об ткань джинс. — Увереннее, мальчик мой, мы вложили в тебя столько сил, не подведи, — ладно, всё-таки Ван придурок, но надо отдать должное умеет смещать фокус внимания на себя. Вопреки переживаниям Чонгук одерживает безоговорочную победу и, с ноткой скептицизма, к себе замечает, что ищет глазами в зале конкретных парней, чтобы увидеть их гордые взгляды. Это уже заставляет серьёзно сомневаться в адекватности собственного поведения и рассудка, а потому Чон быстро скрывается в своей мастерской, желая перевести дух. Но не тут-то было. В мастерской обнаруживаются президент, собственной персоной, а звук защелкивания замка недвусмысленно намекает, что за спиной Чона стоит заместитель. — Присаживайся, Чонгук, — по-звериному склоняя голову к плечу и стреляя взглядом не предвещающем пощады вот вообще, мягко, но безапелляционно приказывает Дилан. Перед президентом стоит барные стул, на который Чон послушно усаживается с видом пойманного в ловушку. — Дил- — Чш-ш-ш, мальчик мой, помолчи с секунду, — касаясь указательным пальцем губ младшего, прерывает Ван. — Ыну, — приглашает ближе, и заместитель оказывается между ног Чонгука так быстро, что даже чувство сохранения не успевает среагировать. Руки Чха скользят по бёдрам, обтянутым джинсой, а Дилан сзади связывает руки Чонгука ремнём, прикусывая кожу на чувствительной шее. — Тебе понравится, Чонгук, будь уверен и доверься нам, — с нажимом проводя по грудным мышцам со спины, что рефлекторно напрягаются в ответ. — Мне казалось, мы заслужили твоё доверие, — искусителем проникает в сознание голос Вана и неумолимо склоняет на свою сторону. Ыну тем временем ведёт ладонями от колен прямо к паху, глядя при этом в глаза с позволяя увидеть, как прямо там, в этом тёмном взгляде, зажигается огонь. Чонгук, как загипнотизированный наблюдает за Ыну, улавливая, что Дилан оглаживает его ключицы, плечи и легко массирует основание головы. Это приятно, это расслабляет и заводит. Ыну касается ширинки и медленно освобождает член от ткани, приятно дуя на покрасневшую головку. Ван приникает к шее и влажно целует, руками удерживая млеющего Чонгука. Ощущения смешиваются между собой и нарастают, вытесняя здравый смысл. Тело чутко реагирует на прикосновения, глаза закатываются без участия Чона, дыхание учащается планомерно. Ыну касается языком ствола, поднимаясь вверх и токается языком в уретру, помогая себе рукой, пока вторая скользит под футболку и царапает торс младшего. Чонгук инстинктивно вздрагивает на это и Дилан усиливает хватку, между тем обхватывая подбородок младшего. Чонгука ведёт, словно Ыну и Дилан два кукловода, что вознамерились как следует поиграться и дёргаю за ниточки. Глотка заместителя горячая, мокрая и узкая, давление усиливается и Чон не сдерживается от вздоха, звучащего столь поощерительно, что Ван усмехается самодовольно и шепчет в ухо: — Наблюдай за ним, Чонгук, посмотри, как он старается, — намекая на заглатывающего по основание Ыну. Чха давится, но не отстраняется. Языком оглаживает длину и сгладывает отчего Чонгук поражённо выдыхает «ох». Мысли — перекати поле, что с лихвой покрывают чувства, волной накрывающие Чона. Ван задирает футболку и заставляет зажать её край между зубами. Тянет руки к Ыну и тот понятливо облизывает пальцы, выпустив член. Рука продолжает неспешно надрачивать, пока другая мнёт бедро Чонгука и Чха охотно всасывает пальцы в рот, не жалея, смазывая те слюной. Удовлетворившись результатом, Дилан ласкает соски и скручивает их под хриплый стон Чона. Это почти разрушает — теснота жаркого рта и скользкого языка вкупе с острыми прикосновениями к чувствительным соскам. Чонгук, не выдерживая пытки, пытается толкнуться, но Дилан давит локтями на плечи, вынуждая замереть. Руки Чона стремительно затекают от крепкого ремня и всё тело прошивает необходимость двинуться, встать, толкнуться в рот Ыну, схватиться за волосы Дилан и впиться ему в губы, но всё, что позволено — не двигаясь наслаждаться. Чонгук скулит, когда Чха показательно начинает себя гладить и ускоряет движение головой. Член исчезает в глотке, а звуки давят своим звучанием на виски. Жар в теле нарастает, Дилан вновь возвращается к шее, кусачими поцелуями помечая до самого уха и прикусывает мочку, горячо выдыхая. Чонгук надломлено хнычет, когда судорогой скручивает живот и сперма брызгает на язык Чха, что быстро отраняется и позволяет заляпать своё лицо семенем. Кажется, именно на этом моменте Чонгук заканчивается, как человек. — Это было небольшое промо, Чонгук, ты знаешь адрес и время, подготовься, как следует. Мы будем ждать, — сквозь толщу оргазма слышится вкрадчивый голос Дилана, пока Ыну заботливо приводит Чона в порядок. А затем президент ослабляет ремень и делает то, от чего член снова призывно дёргается — встаёт на колени перед Ыну и, слизав сперму Чонгука дочиста, жадно целует того, толкаясь языком, как можно глубже. Их поцелуй короток, но столь горяч в своей похоти, что Чон готов хоть сейчас идти за ними послушной псиной. Больше не сказав ни слова, президент и заместитель покидают лужицей растёкшегося Чонгука, уверенные, что встреча случится скоро.III
«Какой же пиздец» — крутится в голове Чонгука на протяжении следующих трёх часов, пока он, как послушный мальчик, наводит марафет и готовится к встрече со старшими и морально, и физически. На проводе уже с час висит Мари, на ультразвуке пище о том, ка она счастлива за друга, а Чонгук вообще не въезжает как он, нахуй, до такого докатился вообще. — Я ни черта не понимаю, как они смогли такое провернуть и с какой, блять, стати я сейчас туда поеду, — на автомате демонстрируя подруге футболки, на каждую из которых она кривит изящный носик, делится Чонгук. — А ты поедешь, — недобро прищуриваясь, утверждает Мари. — Естественно, — само собой разумеющимся тоном. — Вот эту! — вскрикивает подруга. — И как они вообще меня смогли уломать, я же мог сказать «нет», — не реагируя на подругу, продолжает Чон, но футболку откладывает. — Они хороши, а тебе повезло, поэтому не смей просрать этот шанс, жду подробностей, ковбой, о приключениях вашего замечательного трио! — салютует и, чмокнув в экран, сбрасывает вызов. — Совершенно не представляю, как я мог повестись, — уже в пустоту заканчивает свои рассуждения, обращая-таки внимание на подобранный аутфит, сокрушённо бросая «вот сука». Мастерская Дилана встречает приятным полумраком, несколькими горящими свечами, приятным ароматом расслабляющих масел, кажется, лаванда и пачули. В центре, где обычно стоит мольберт и стойка для красок, сейчас красуется широкий и даже на вид мягкий матрас, застеленный белым постельным бельём с подушками и воздушным одеялом, а рядом всё та же стойка для красок. Чонгук проходит вглубь комнаты, поражённый увиденным, но по-настоящему захватывает дух — открывающийся вид на вечерний город и заходящий диск солнца. — Вау, — шепчет впечатлённо. — Рады видеть, что тебе пришёлся по душе наш маленький сюрприз, Ыну всю душу вложил, — мягко звучит сзади, и Чонгук оборачивается тут же, несколько скованно кивая в приветствии. Ыну и Дилан — оба в белоснежных халатах — подходят ближе, не скрывая своей заинтересованности, разглядывают образ Чона. Обтягивающая футболка, что чуть открывает вид на полоску голой кожи и рваные джинсы, что подчёркивают мясистость бёдер. Дилан жадно облизывается, а Ыну соблазнительно закусывает губу. — Привет, — шелестит Чха, приближаясь и невесомо касается груди кончиками пальцев, чтобы пройти мимо и спиной упасть на матрас. Чон провожает того взглядом и дёргается от подкравшегося сзади Дилана. Старший укладывает руки на тазовые косточки, чуть царапая оголённые участки тела, а губы влажно ведут дорожку по шее, что ещё помнит прикосновения этого человека. — Блять, — горячо выдыхает Чонгук, уже чувствуя, что ноги становятся непозволительно быстро ватными. — Это только начало, — насмешливо фыркают в ухо, и подталкивают к Ыну ближе. Чонгук возвышается над полностью голым парнем, шаря глазами по стройному телу, что пригласительно раздвинул ноги и лениво ласкает сам себя. В свете пламени от свечей кожа Чха кажется бронзовой, а на лице красиво играют тени. — К-как…это будет? — собрав ускользающие крупицы сознания, спрашивает Чон. — Увидишь, — загадочно тянет Дилан, сбрасывая халат с плеч, а Чонгук судорожно хватает воздух ртом. Они приступают тягуче медленно, отчего Чонгук почти дымится, но не решается поторопить. Ыну сверкает глазами снизу, а Дилан постепенно оголяет Чона — избавляется от футболки, ласково пробегаясь пальцами по торсу и груди, прикусывает плечо, пока расстёгивает джинсы, и Чонгук может ощущать его возбуждение, что упирается в бедро. Чон, словно прикованный, следит за Ыну, что кусает губы, водит кулаком по члену, гладит себя свободной рукой по талии, животу, ласкает соски, и придушивает, смыкая пальцы на шее. От этого представления, совместно с касаниями Дилана, слюна выделяется в рекордных количествах, а по телу пробегается волна возбуждения, устремляясь к паху. Внезапно Дилан отстраняется, чтобы придвинуть стойку с красками и следующее, что чувствует Чонгук — прикосновение мокрой кисточке в краске к своей спине, что холодит и щекочет кожу одновременно. Он шумно втягивает воздух через нос и едва заметно дрожит. Дилан вырисовывает на нём узоры, незаметно подавая сигнал Ыну, и тот поднимается тоже, хватая другую кисточку со стойки. На теле появляются разводы жёлтого, синего и красного, что рождают одним старшим известную картину, а Чону остаётся только удивлённо следить за происходящим, не смея и пошевелиться. Дилан вкладывает кисточку в руку Чонгука и тот сжимает её трясущимися пальцами. — Прикоснись к искусству, — наставляет Ван, забирая кисть Ыну и убирая на место. Член наливается кровью, поднимаясь неминуемо, и вот уже Чонгука толкают на кровать к Ыну, подсечкой по задней стороне коленей. Он нависает над Чха и тот улыбается самодовольно, тянется к щеке младшего и трепетно гладит, заставляя прикрыть глаза. Матрас прогибается сзади, и Дилан щёлкает крышкой смазки, щедро выливая ту на ладонь, чтобы разогреть и прикоснуться к Чонгуку. Чон не успевает за происходящим совершенно, но Ыну помогается, мягко накрыв кулак Чонгука с кисточкой, направляет инструмент к своей груди и Чонгук даёт себе волю, раскрашивая тело под собой цветами красок, что Дилан протягивает Ыну. Пока Чха и Чон заняты рисованием, Дилан разогревает смазку в пальцах, наблюдая за ними. Чонгук очерчивает красным цветом ключицы, спускается к солнечному сплетению, и уводит линию к паху, пока Ыну учащённо дышит и его живот сокращается от прикосновений кисти. — Умнички, — насквозь удовлетворённо звучит от Дилана и он убирает предметы рисования из рук парней. — Займись им, детка, пока я подготовлю нашего Гуки, — рокочет Дилан следом, а по Чонгуку хлёстко проходится жгучая ревность к прозвищу, что обращено не ему. Не успевая обдумать столь рациональное чувство, он отдаётся поцелую, с которым к нему приникает Ыну. Его губы тёплые, мягкие и гладкие, Чха умело работает языком, проталкивая тот почти сразу, и всасывает в свой рот язык Чона, удовлетворённо мыча. Чонгука разрывает от ощущений, когда Ван оттягивает ягодицу и смазывает вход ароматной смазкой с пальцев и, сжимая задницу, приступает к, сука, риммингу. Дилан вкручивает мышцу внутрь Чона, разминая анус, мнёт, уже обеими руками, ягодицы и подключает большие пальцы рук. Чонгука разве что не подбрасывает, а Ыну цепляется за плечи, коленями фиксируя талию. Ноготки ощутимо скребутся по разгорячённой коже, пока зубами Чха прикусывает нижнюю губу, чтобы оттянуть, и вновь углубляет поцелуй. Чонгука потряхивает, руки дрожат, а бёдра инстинктивно подаются назад, чтобы насадиться сильнее. Оба в краске, распалённые задуманным, предвкушая дальнейшее и Чонгук кожей ощущает, как руки обоих парней исследуют его тело, ласкают, разминают, и буквально насильно подчиняют своей воли. Чонгук в их руках, словно податливая глина, гнётся, трется вставшим членом об живот Ыну, размазывая собственный рисунок, и скулит, нуждающийся в большем. Голова пустеет, и всё существо концентрируется на руках, языках, звуках, прикосновениях, телах, что дарят наслаждение, топя в нём без предупреждения. Чонгук чувственно всхлипывает, когда Дилан прокручивает два пальца, касаясь простаты, и Чон почти заваливается на Ыну, если бы не руки того, что поддерживает, понимающе улыбаясь: — Такой чуткий, малыш, — урчит Ыну, и Чонгука всё-таки подкашивает, он вгрызается в трапециевидную мышцу Чха, всасывая до покраснений и глухого вскрика старшего. — Тц, а он кусачий, Дилан, — зажмурив один глаз, обращается к любовнику Ыну. — Это замечательно, детка, — Ван уверенно дёргает Чонгука на себя, и вводит третий палец, продолжая растяжку. Это не больно, но чувство растяжения, так обожаемое Чоном, сводит с ума, заставляя лёгкие работать сверх меры. Перед глазами раскрасневшийся Ыну снова медленно надрачивает себе, раскрашенный красным цветом, что красиво контрастирует с его цветом кожи, и почти волшебно выглядит в свете свечей, а сзади трахающий пальцами Дилан, что горячо дышит ему в ухо, разбрасывая по коже мурашки. — Ну, — дёргая подбородком и Ыну кошкой поднимается, прогибается и накрывает ртом колом стоящий член Чонгука, не заботясь о том, что он в краске, отчего тот резко дёргается, откровенно не вывозя столь одуряющих ласк. — С-сука! — скулит повержено Чон. — Вот так, всё хорошо, Гуки, — свободной рукой успокаивающе гладит грудные мышцы, поднимаясь выше, и обхватывает шею пальцами, — Ты в порядке? — звучит вполне участливо и искренне, и Чонгук быстро кивает. Горло пересыхает от стонов и мычания, что выбивает из него Дилан, а Ыну и вовсе вышибает дух своим видом и манипуляциями ртом. Толчки замедляются и Дилан, вытащив скользкие пальцы, хватается за талию, облизывает ушную раковину, прикусывая мочку напоследок. — Будь послушным мальчиком и развернись, — Чонгук поплывшим мозгом думает, что обращаются к нему, но Ыну отрывается от члена, выполняя просьбу Вана и ложиться на спину вновь, демонстрируя пробку с кристаллом, подтянув ноги к груди. — Вот бля, — неосознанно вырывается из уст Чонгука, и Дилан согласно хмыкает. — Поможешь ему? — уже точно обращаясь к Чонгуку. Чонгук послушно склоняется над Чха, и осторожно извлекает пробку под тихий стон парня. — Он у нас гибкий, можешь не стесняться его сгибать, — советует Дилан и Чонгука прошивает осознанием, что ему дают добро на то, чтобы трахнуть Ыну, пока его будет… — А я возьму тебя, малыш, — пристраиваясь сзади, заканчивает мысль Чонгука Дилан. Президент расставляет ноги Чона шире, наслаждаясь крепкой спиной и собственным творением на ней, и они одновременно входят под аккомпанемент стонов, разлетевшихся вихрем по комнате. Тени от свечей подчёркивают мимику и изгибы, аромат лаванды и пачули туманит рассудок, помогая расслабиться и, когда оба оказываются полностью внутри, парни сипло выдыхают, синхронностью удивляя даже невозмутимого Вана. Чонгук загнанно дышит, и видит в глазах Ыну такой спектр удовольствия, что самого чуть накрывает чужим восторгом от происходящего. Происходящее настолько чувственно, осторожно, медленно, тягуче, что всё патокой растекается внутри и снаружи, обволакивая собой. Дилан на пробу толкается, и Чонгук подстраивается под ритм, хныча от стимуляции и сзади и спереди. Ыну сдавливает член Чона, играясь мышцами, покусывает розовые губы, вплетает руку в волосы, другой впиваясь в предплечье. Чонгук тянется к старшему, вовлекая в поцелуй и чувствует жжение от шлепка по заднице. Дилан свистяще выдыхает, крепко ухватившись за тазовые косточки, и буквально натягивает на свой член Чонгука, что скулит в рот Ыну. Чха царапает спину, размазывая краски и оставляя разводы, смешивая цвета с потом горячего и влажного тела, и Чонгук вновь проходится укусами по тонкой шее, ключицам, прихватывает челюсть, облизывает щёки, и возвращается к губам. Языки сталкиваются, Ыну стонет глухо, Дилан почти рычит сзади и ускоряется сильнее. Шлепки тел мычание и стоны смешиваются, чтобы обрушиться смущающей волной на Чонгука, но Дилан резко прекращает движения, выходит, вынуждая Чонгука потянуться за отстраняющимся, но рука на пояснице тормозит его. — Ыну, — приказным тоном прерывает поцелуй Ван. Чха всё быстро понимает и опрокидывает Чонгука на спину, седлая бёдра. Белое постельное бельё окрашивается смешением цветов и всё выглядит почти нереально, но в настоящий момент Чонгука возвращает Дилан, входит в растраханый анус Ыну и вскидывает бровь вверх, глядя на Чона, что кажется, отлетел на тот свет. Чон, не веря в предложенное, уточняет скромно: — Уверен? — Чонгук, будь любезен, душка, вставь член в Ыну, — обманчиво елейным голосом просит Дилан и Чонгук, совершенно ведомый, приставляет головку к анусу, что уже заполнен. Ыну помогает толкнуться, и Чон натурально распадается от потрясающего чувства сдавливания. Чха опирается спиной о грудь Дилана и обхватывает его голову руками, утягивая в поцелуй. Дилан начинает двигаться. Постепенно, плавно и Чонгук почти воет от картины перед ним и ощущений. Тени от свечей пляшут свои ритуальные танцы по телам двух парней, что сливаются воедино, Ыну чувственно выгибается, линии рисунка будто танцуют на его теле, а сильные руки Дилана обхватывают тонкую талию до покраснений. Чха отстраняется с пошлым чмоком и запрокидывает голову, с восхитительным превосходством глядя в глаза Чонгуку. Он стонет откровенно и своими руками заставляет сжать свои бёдра Чонгука. Чон вдавливает в мягкую кожу подушечки пальцев и почти глохнет от стонов удовольствия, что разлетаются по помещению и бьют прямо в пах. Дилан немного ускоряется и после пары-тройки толчков выскальзывает вместе с Чонгуком. Тот скулит разочаровано вновь. — А теперь финал, мальчики мои, — Ыну, поражая своей понятливостью (или они договорились, как знать), поднимает Чонгука за руку и разворачивает спиной к себе, вместе с ним падая на подушки. Чон почти позорно вскрикивает, но тело разомлевшее и размятое во всех местах, беспрекословно подчиняется. Ыну обхватывает член Чонгука, стимулируя головку и чуть царапая её ногтём, что заставляет каждый раз вздрагивать, пока Дилан, смазав пальцы смазкой вновь, погружает пальцы внутрь Чона, повторяя растяжку. Чонгук всхлипывает, цепляясь руками в бёдра Ыну под собой, извивается, насаживаясь на пальцы, и чувствует, как слёзы от одновременной стимуляции эрогенных зон скатываются по вискам. Ему очень хорошо, голова потрясающе пуста, а тело лёгкое и разморенное, словно он пару часов к ряду лежит на столе искусного массажиста. Ыну мягко фырчит в ухо, покусывая ушную раковину, целует в шею и шепчет всякие пошлости. Похвала мёдом растекается в груди, Чонгук млеет в руках старших и не верит в происходящее, а когда Дилан нависает сверху, направляя член Ыну и свой в анус Чонгука, толкаясь осторожно, Чон возносится на небеса, разбито хныча. Дилан склоняется ниже, целуя успокаивающе, проводит языком по губам, углубляя поцелуй. Чонгук натурально задыхается от ощущений. Ыну щипает соски, мнёт грудь и царапает мышцы живота, заставляя мышцы сокращаться и сдавливать два ствола в себе. Ритм толчков размеренный, неспешный и почти ленивый, но ощущения острые, простреливающие позвоночник и пускающие ток по венам. Ноги начинают дрожать одновременно с ускорением Дилана, что переходит к плечам, оставляя притупленно-болючие укусы, спускается к предплечьям пробуя кожу на вкус. Чонгука трясёт в руках парней. Ыну поворачивает его голову и впивается в губы, а Чон уже не в состоянии отвечать просто высовывает язык, позволяя творить с собой бесчинства. Толчки почти срываются с ритма, разрозненно задевая чувствительные точки и стимулируя простату. Чонгук сипит в попытке закричать, когда Дилан особенно сильно толкается и смыкает челюсть на правой груди. Руки Чонгука намертво вцепляются в волосы Вана, прижимая к себе и все трое изливаются оглушённые оргазмом. Член Чонгука пачкает свой и живот Дилана, а Ван и Чха заполняют горячим семенем до краёв Чона. Дыхание совершенно не собирается приходить в норму, перед глазами пляшут белые блики, а в ушах стоит звон. Тело обмякает моментально, отказываясь двигаться, а Дилан сползает на бок, утягивая и Чонгука за собой. Чона окутывают конечности, и он чувствует ласковые поцелуи от Ыну сзади в шею и от Дилана в лоб. Какое-то время все молчат, восстанавливаясь, а затем Дилан заботливо обтирает обоих любовников принесённым полотенцем в миске с тёплой водой. Ыну помогает Чонгуку завернуться в одеяло, юркая под бок и, утыкаясь носом в щёку, вырубается тут же. Чон, закрыв глаза просто лежит, осознавая произошедшее. Совершенно ясно одно — ночь выдалась потрясающе незабываемой во всех смыслах этого слова, а Мари отключится от впечатлений при рассказе. — Как ты? — из раздумий вырывает ласковый шёпот Дилана, что совершенно непривычно слышать от обычно холодного и безразличного к чужим жизням человека. — Мой словарный запас скуден для того, чтобы описать испытываемое сейчас, — со смешком отвечает Чон. — Будем считать, что это «хорошо», — посмеивается президент. — Ты отлично справился Гуки, — от обращения тепло растекается по внутренностям, баюкая точно так же, как баюкает лёгкий массаж головы от президента студенческого совета университета, до которого некоторое время назад Чонгуку было откровенно плевать. Теперь же, кажется, что слово «незаинтересованность» не совсем подходит к тому, что ощущает Чонгук по отношению к представителям вышки его учебного заведения.III
Следующий месяц они почти не видятся. Чонгуку понадобилось гораздо больше времени осознать и принять случившееся, чем он сам от себя ожидал. Ему до сих пор не верится, что это было в действительности. Дилан и Ыну оказались удивительно чуткими партнёрами, что после секса и глубокого, восстанавливающего сна, позаботились до конца. Чха приготовил сытный и вкусный завтрак, забалтывая до смерти (Чонгук не переставал изумляться, что Ыну умеет так ярко выражать эмоции!), Дилан любезно подвёз до дома, пожелав хорошего дня и уточнив ещё раз, всё ли с Чонгуком в порядке. Они дали ему пространство и время, не наседая в университете, пусть порой Чон и ловил лукавые взгляды обоих, если им удавалось столкнуться в коридорах. Стоит ли говорить, что Чонгук даже пару раз обнаружил себя на собраниях студентов, что проводят время от времени Дилан и Ыну, для информирования студентов о последних новостях. После такого поворота Чонгук всерьёз задумался, что секс не прошёл бесследно и он честно признался себе, что…повторил бы. Мари буквально сошла с ума, стоило Чону вернуться домой и позвонить подруге с рассказом. Подробности Чонгук благоразумно опустил, но и без того подруга визжала дикой фанаткой, поздравляя наперебой с глотками кислорода, чтобы продолжить верещать. — Ты грёбанный везунчик, Чон Чонгук! — расширяя сильнее большие глаза и почти срывая голос, кричала Мари в тот вечер. — Брось, это был просто интересный опыт, — краснея щеками, отмахивался Чон. Особенно сильно волновали сны. Они ему снились настолько правдоподобные, что по утру приходилось менять и постельное и нижнее бельё. В такие дни Чон прятался в мастерской до победного, отмазываясь от подруги желанием поработать над скульптурами, чтобы не наткнуться на президента или заместителя, но всё равно, стоило закрыть глаза, и память услужливо подкидывала картинки проведённой ночи. — Мне надо развлечься, — не выдержав пыток собственной головы, ноет Чонгук одним утром, рухнув мешком с картошкой за стол в столовой. Мари воодушевляется мгновенно. Ему бы столько энергии. — У меня есть два пригласительных на выставку, — выуживая билеты из кошелька, хвастается подруга. — Я счастлив за тебя, и? — бурчат в ответ. — Совсем мозг отключился? — недовольно-риторически. — Пошли со мной! — Мари стучит кулаком по поверхности столешницы, и это вибрацией отдаётся в виски. — Блять, прекрати, умоляю, — вскидывается Чон, — ладно, во сколько? — решив, что всё равно терять нечего, а с выставки девушку можно утащить в клуб, отвлечься и отдохнуть. Они приезжают за десять минут до начала и проветриваются у входа в роскошную галерею, болтая ни о чём. Мари всегда умела забалтывать и разряжать атмосферу и сейчас Чонгук благодарен ей за это как никогда. Улица пышет жаром после дневного палящего солнца, но вскоре это сменится приятной вечерней прохладой, а пока остаётся отстранённо наблюдать за проезжающими автомобилями и людьми, спешащими по своим делам. Устав стоять, Мари тащит Чона под руку в зал, приговаривая, что скоро начнётся показ работ молодого, подающего надежды художника, что подготовил несколько произведений искусства для выставки. При этом лицо у девушки довольное до противного, но Чонгук любит эту вертлявую непоседу и послушно выслушивает биографию деятеля искусства, половину пропуская мимо ушей, но кивая с умным видом. Как только они входят в большой тёмный зал, взгляд натыкается на полотно, что размещено в центре на имитации кровати. На белой ткани разводами нанесены краски, где-то видны чёткие отпечатки рук, а где-то мазки размазаны, словно… — Вот сука… — ошеломлённо вырывается у Чонгука, и он замирает на месте, не замечая, как Мари скрывается в толпе. Как там звали этого художника?.. — Рад видеть тебя на моей выставке, сформируешь отзыв об увиденном, чтобы озвучить его нам в более интимной обстановке? — на талию опускаются знакомые ладони, а затылок обдаёт лёгким, тёплым выдохом, что вырывается вместе со словами. Чонгук пропускает поражённый смешок. — У тебя кинк на отзывы? — поддевает младший, не двигаясь с места и позволяя рукам скользнуть на живот. Дилан кладёт голову на плечо Чонгука и мягко посмеивается. — Что если так? — Это странно. — Может быть, так что? Согласен? — Чонгук разворачивается в кольце рук, оказываясь лицом к лицу с президентом и кокетливо интересуется: — Это завуалированное приглашение на свидание? — дёргая бровью вверх. — Это прямое приглашение на свидание с намерением на более тесное знакомство с последствиями в виде отношений на троих, — голос Ыну звучит внезапно, но не скрывает за собой радости его обладателя. Заместитель выглядывает из-за плеча Дилана, тепло улыбаясь. — Мы были бы рады твоему согласию, Чонгук. Видеть яркие эмоции привычно холодных старших всё ещё что-то новенькое, но желание узнать, чем ещё его смогут удивить эти парни, подталкивает медленно, благосклонно кивнуть, легко подтверждая: — А я рад согласиться, — и больше эмоционального Ыну Чонгука изумляет трогательная улыбка президента, что соблазнительно шепчет в губы «замечательно», чтобы следом накрыть их нежным поцелуем под бархатный смех Ыну.III