Save me

Моя жизнь поделена на цвета. Зеленый — важное! Бирюзовый — школа. Розовый — организационный комитет Макстон-холла. Фиолетовый — семья. Оранжевый — питание и спорт. То, что я должен сделать сегодня: фиолетовым (сфотографировать Соен в новом прикиде), зеленым (купить ручки), бирюзовым (попросить у миссис Уэйкфилд учебные материалы для работы по математике). Самое приятное на свете занятие — отмечать галочкой в моем списке то, что сделано. Иногда я специально записываю задания, которые давно закончил, чтобы вечером их отметить. Для этого я использую незаметный светло-серый цвет, чтобы не чувствовать себя совсем жуликом. Если открыть ежедневник, можно увидеть, что мои будни состоят из зеленого, бирюзового и розового цветов. Но ровно неделю назад, в начале нового учебного года, я стал использовать особую ручку: Золотой — Оксфорд. Первая задача, выделенная новым цветом, звучала так: Взять у мистера Саттона рекомендательное письмо. Я провел пальцем по блестящим буквам. Остался всего лишь год. Последний год в колледже Макстон-холл. Мне совсем не верится, что впереди меня ждет что-то новое. Пройдет каких-то 365 дней, и я буду гордо сидеть на семинаре по политологии и слушать самых образованных в мире людей. Во мне все кипит от волнения при мысли о том, что уже совсем скоро я пойму, исполнится ли моя самая заветная мечта. Справлюсь ли я, смогу ли учиться. В Оксфорде. В моей семье еще никто не получал высшего образования, но я-то знаю: напрасно родители неохотно улыбнулись, когда я впервые объявила им, что хочу изучать философию, политологию и экономику в Оксфорде. Мне тогда было семь. Но и сейчас — десять лет спустя — мои намерения не изменились, а до цели уже и рукой подать. Мне по-прежнему кажется, что я сплю, ведь все зашло так далеко. Я то и дело ловлю себя на мысли, что до сих пор боюсь вдруг проснуться и осознать, что хожу в свою старую школу, а не в знаменитую Макстон-холл — самую престижную частную школу в Англии. Я взглянул на часы, висящие в классе над массивной деревянной дверью. Еще три минуты. Задания, которые мы должны сегодня выполнить, я сделал вчера вечером, и теперь мне оставалось только ждать конца урока. Я нетерпеливо дрыгал правой ногой, за что моментально получил кулаком в бок. — Ай. — Я зашипел и хотел ударить в ответ, но Хенсок был проворнее и увернулся. У него невероятные рефлексы. Думаю, все благодаря тому, что он еще с начальной школы брал уроки фехтования. Там ведь так и надо колоть — быстро, как кобра. — Прекрати дергаться, — сказал он в ответ, не отрывая взгляда от своего исписанного листа. — Ты дико нервируешь. Это меня удивило. Хенсок никогда не нервничает. По крайней мере не настолько, чтобы в этом признаться или как-то это показать. Но сейчас я и впрямь заметил в его глазах какую-то тревогу. — Прости, я уже не могу. — Я продолжил гладить кончиками пальцев золотые буквы. За последние два года я сделал все, чтобы держаться вровень с одноклассниками. Чтобы стать лучшим. Чтобы все увидели, что я достоин учиться в Макстон-холле. А теперь, когда начался процесс подачи документов в университеты, я просто умираю от волнения. И то что с Хенсоком, по-видимому, творится то же самое, немного радует. — Ну что, плакаты наконец доехали? — спросил Хенсок. Он покосился на меня, и черная прядь волос упала ему на лицо. Он нетерпеливо смахнул ее со лба. Я отрицательно покачал головой: — Еще нет. Сегодня после обеда обязательно привезут. — О’кей. Развесим их завтра после биологии? Я указал на соответствующую розовую строчку в моем ежедневнике, и Хенсок удовлетворенно кивнул. Я опять посмотрел на часы. Еле удержался, чтобы снова не начать дрыгать ногой. Вместо этого принялся потихоньку раскладывать разноцветные ручки. Они все должны лежать ровно в ряд, и это занятие занимает меня на какое-то время. Но золотую ручку я не убрал, а засунул под узкую резинку ежедневника. Я повернул ее колпачок, чтобы он смотрел вперед. Только так я чувствовал, что все правильно. Когда звонок наконец прозвенел, Хенсок быстро вскочил с места. Я с удивлением взглянул на него. — Не смотри так, — сказал он, вешая сумку на плечо. — Ты первый начал! Я ничего не ответил, лишь ухмыльнулся и собрал свои вещи. Мы с Хенсоком первыми вышли из класса. Быстрым шагом пересекли западное крыло Макстон-холла и свернули налево в коридор. В первые недели обучения я постоянно путался в огромном здании и не раз опаздывал на уроки. Мне было ужасно стыдно, хоть учителя и уверяли меня, что такое в Макстон-холле случается со всеми новенькими. Школа напоминала замок: пять этажей, южное, западное и восточное крыло и три отдельных корпуса, в которых проходили уроки музыки и информатики. Бесконечные повороты и ответвления, в которых легко заблудиться. А тот факт, что не каждая лестница приведет тебя на соседний этаж, некоторых мог привести в отчаяние. Но, поплутав несколько раз по школе, теперь я знал ее как свои пять пальцев. Я уверен, что смог бы найти дорогу к кабинету мистера Саттона с завязанными глазами. — Мне тоже надо было попросить мистера Саттона написать рекомендательное письмо. — Проворчал Хенсок, пока мы шли вдоль коридора. Высокие стены справа от нас были украшены венецианскими масками — арт-проект выпускников прошлого года. Я уже как-то останавливалась, чтобы полюбоваться этими затейливыми вещами. — Почему? — спросил я и мысленно наметил, что надо попросить убрать эти маски в надежное место, потому что в выходные мы развесим здесь афиши для вечеринки «Снова в школу». — Мистер Саттон хорошо к нам относится с тех пор, как мы в прошлом году организовали выпускной вечер, и он знает, какие мы активные и как вкалываем. И к тому же он молодой, амбициозный, и сам не так давно закончил Оксфорд. Господи, по щекам бы себя отхлестал за то, что эта идея не пришла в голову раньше. Я похлопал Хенсока по плечу. — Миссис Марр тоже училась в Оксфорде. И вообще, мне кажется, что там выше ценится рекомендация от учителя, у которого побольше опыта, чем у мистера Саттона. Он недоверчиво покосился на меня. — Ты уже жалеешь, что обратился к нему? Я пожал плечами. Мистер Саттон в конце прошлого учебного года случайно узнал, как сильно я мечтаю попасть в Оксфорд, и предложил спрашивать у него все, что меня интересует. И хоть его специализация отличалась от той, к которой я стремлюсь, он смог дать мне уйму полезной информации, которую я жадно впитывал и аккуратно заносил в свой ежедневник. — Нет, — ответил я наконец. — Уверен, он знает, что надо писать в рекомендательном письме. В конце коридора Хенсоку нужно было сворачивать налево. Мы договорились созвониться позже и быстро попрощались. Я посмотрел на часы: 13.25, и прибавил хода. Прием у мистера Саттона назначен на половину второго, и мне совсем не хотелось опаздывать. Я понесся вдоль высоких ренессансных окон, сквозь которые в коридор сочился золотой сентябрьский свет, и протиснулся через группу учеников, одетых, как и я, в темно-синюю школьную форму. Никто не обращает на меня внимания. Так заведено в Макстон-холле. Хоть мы все и носим одинаковую форму — бежевые брюки для мальчиков, юбки в сине-зеленую клетку для девочек, и темно-синие пиджаки для всех — невозможно не заметить, что я тут совершенно не к месту. Они все ходят в школу с дизайнерскими сумками, а мой рюкзак цвета хаки в некоторых местах прохудился настолько, что вот-вот порвется. Я делаю вид, что мне все равно, и стараюсь не замечать, что многие здесь ведут себя так, словно школа принадлежит им лишь потому, что они родились в обеспеченных семьях. Для них я невидимка, и я делаю все для того, чтобы так оно и было. Только не привлекай к себе внимания. До сих пор это работало. Опустив глаза, я прошел мимо школьников и повернул направо. Третья дверь слева — кабинет мистера Саттона. Между двумя дверьми в коридоре стояла массивная деревянная скамья. Я перевел взгляд с нее на свои часы и обратно. Оставалось еще две минуты. Будучи не в состоянии выдержать ни секунды больше, я решительно разгладил брюки, поправил жакет и проверил, на месте ли галстук. Затем подошел к двери и постучался. Ответа не последовало. Вздохнув, я уселся на скамью и стал смотреть по сторонам. Возможно, он решил принести себе что-нибудь перекусить. Или пошел за чаем. Или за кофе. На это предположение меня натолкнула мысль, что утром мне не следовало переедать. Я и без того был слишком взволнован, но мама наготовила слишком много, не хотелось ее обидеть… Когда я снова посмотрел на часы, то увидел, как трясутся мои руки. Половина второго. Минута в минуту. Я снова оглядел коридор. Никого. Может быть, я постучал недостаточно сильно. Или (от этой мысли у меня участился пульс) ошиблась. Вдруг наша встреча назначена не на сегодня, а на завтра. Я лихорадочно расстегнул молнию рюкзака и достал оттуда ежедневник: все верно. С некоторым недоумением я закрыл рюкзак. Обычно я не такой рассеянный, но мысль, что при подаче заявления что-то пойдет не так и из-за этого я не поступлю в Оксфорд, сводила с ума. Я заставил себя успокоиться, затем решительно встал, подошел к двери и снова постучал. На этот раз я услышал шум. По звуку было похоже, будто что-то упало на пол. Я аккуратно открыл дверь и заглянул в комнату. Сердце у меня остановилось. Я правильно услышал. Мистер Саттон был на месте. Но… он был не один. На письменном столе сидела девушка и страстно целовала мистера Саттона. Он стоял у нее между ног, прижимая к себе ее бедра. В следующей миг он схватил незнакомку крепче и притянул ближе, на край стола. Она тихо застонала, когда их губы снова слились, и зарылась руками в его темные волосы. Я не мог понять, где заканчивается один из них и начинается другой. Я очень хотел отвести взгляд. Но не получилось. Не получилось, когда он залез руками ей под юбку. Не получилось, когда я услышал его тяжелое дыхание и когда она застонала «Боже, Грэхем». Когда я наконец опомнился от шока, то не мог вспомнить, как передвигать ногами. Я споткнулся о дверной порог, и дверь распахнулась и ударилась об стену. Мистер Саттон и девушка отпрянули друг от друга. Он резко обернулся и увидел меня испуганного. Я открыл рот, чтобы быстро извиниться, но единственным, что смог выдать, был сухой кашель. — Доен, — ахнул мистер Саттон. Волосы у него были растрепаны, верхние пуговицы на рубашке расстегнуты, лицо красное. Он показался мне таким чужим, совсем не похожим на моего учителя. Я почувствовал, как краснеют щеки. — Я… простите. Я думал, мы договорились… Тут девушка повернулась, и фраза застряла у меня в горле. Я раскрыл рот, и леденящий холод пронзил мое тело. Я уставился на нее. В ее бирюзовых глазах читалось не меньшее удивление. Она резко отвернулась, потом посмотрела на свои дорогие туфли на шпильке, скользнула взглядом по полу и наконец беспомощно остановилась на мистере Саттоне — Грэхеме, как она только что называла его и стонала. Я знал девушку. Особенно ее золотистый, идеально завитой хвост, постоянно болтающийся передо мной на уроках истории. На уроках мистера Саттона. Школьница, которую только что тискал мой учитель, была Со Джиен. Моя голова закружилась. Кроме того, я боялся, что в любой момент меня могло стошнить. Я таращился на них обоих и пытался стереть из головы эти последние минуты — но это было невозможно. Я прекрасно все понимал, мистер Саттон и Джиен тоже все понимали, это стало видно по их шокированным лицам. Я сделал шаг назад, протянув руку, мистер Саттон тоже шагнул ко мне. Я снова споткнулся о порог и еле-еле удержался на ногах. — Доен, — начал он, но шум в ушах становился все громче. Я развернулся и бросился прочь. Я слышал, как мистер Саттон снова окликнул меня, на сей раз громче. Но я просто бежал. Дальше. Еще дальше.