Крылья

      Лют стремглав неслась сквозь тучи и облака, все не решаясь опуститься вниз. В руке судорожно зажата короткая записка, которую хочется сжечь к чертям собачьим и в то же время хранить, как зеницу ока. Записка вызывала столь же смешанные чувства, как и её отправитель.       Адам был той ещё мразью и совершенно не соответствовал званию ангела. Он перетрахал множество шлюх; разбил сердце сотням, а то и тысячам, девушек. Унижал, насмехался, уродовал, относился ко всем, словно к мусору. Потому что имел на то право. Потому что был достаточно силён, чтобы ставить себя на ступень выше слабых.       Он всеми играл. И ей тоже. Множество шуток, намёков, дрянных посылов и ни капли искренности в словах. Порой Лют задумывалась: «А действительно ли он такой?». Да. Возможно, где-то на середине знакомства может и показаться, что это лишь маска, что Адам не хочет себя проявлять так, что он лишь жертва, вынужденная поддерживать нахальный образ, однако нет. Первый человек действительно был мразью, ломающей чужие жизни, словно они ничего не стоят, и он, черт возьми, этим наслаждался. Ему нравилось видеть слезы, нравилось вырезать грешников, как овец. Да, он любил насилие.       А ещё он любил музыку. Хороший рок, не важно какого авторства, был его отдушиной. Золотые глаза загорались едва ли не детским восторгом, когда он брал в свои руки гитару или слышал действительно хорошо исполненные партии. Он мог слушать любимые песни без остановки, никому не позволяя прервать живой мотив. А ещё он играл. Тихо и одиноко. Несмотря на прекрасный талант Адам никогда его не афишировал. Это было нечто бо‌льшее для него. То, за чем хотелось наблюдать бесконечно. И Лют могла.       А ещё Адам любил побрякушки. Другим он мог и голову оторвать за такое название его любимых колец и цепей, однако Лют миловал, наказывая лишь огромными лекциями о том, что чернёное серебро искусной формы никак не может быть «побрякушкой». Он носил любимые перстни ежедневно, скрывая формой. Цепи же и более массивные печатки с разнообразными камнями и узорами надевал лишь в моменты, когда вместо привычной истребителям формы облачался в простую одежду.       Адам любил. Да, себя. Да, музыку. Да, побрякушки. Да, не её.

***

      Владелец записки, которую ангел несла с собой, просил о встрече. Это настроживало. И пугало. Адам никогда не просил — приказывал, заставлял, требовал, но не просил. «Никогда ничего не проси. Особенно у тех, кто сильнее. Если правильно покажешь себя, то сами все предложат, и сами все дадут».       Лют прекрасно знала о жизненном принципе наставника и разделяла его. Сделки, обоюдные договоры — что угодно, но унижение молящего. А сейчас Адам шёл против собственных вековых устоев, ломая себя, а вместе с тем, ломая и Лют.       Она летит вниз. Небеса незаметно сменяются Адом. Маршрут давно отпечатан в её сознании — слишком часто она ему следовала. Вот только тогда Лют была не одна. Адам неизменно летел рядом, порой вырываясь вперёд и отбрасывая пошлые шутки. Сейчас его рядом нет. Нет, потому что она летит к нему.       Разум уже давно подсказывал, что именно случилось. Она знала, что вероятнее всего Адам переродился демоном. Знала, но не верила. Не хотела.       Однако картина того, как совсем недавно ангел лежал на земле, избитый и пронзённый клином множество раз, настаивала, что Адам мертв. Никто не смог бы выжить после подобного. А он смог. Вот только какой ценой?       Лют, как и её наставник, ненавидела и грешников, и демонов. Сама мысль о том, что Адам стал одним из этих тварей выбивала всю почву из-под ног. Не мог же он… Да просто не мог!       Впереди вырисовывалась знакомая фигура, чьи черты давно были заучены наизусть. Лют рванула вперёд. Тёмная одежда, привычная Адаму, когда он не в форме истребителя; растрепанные по всей голове волосы и золотой блеск глаз. Он не изменился. Ни капли. Это вселяло надежду, давало толчок двигаться быстрее. Возможно Адам просто не хочет афишировать свое спасение перед Раем, вот и назначил встречу в Аду? Возможно, у него здесь есть незаконченные дела или специально внедрённые ангелы? Возможно… — Ну здравствуй, Лютик.       Грустная улыбка, пропитанная горькой иронией над самим собой мелькает на лице. Этого достаточно, чтобы Лют мгновенно осмотрела наставника вновь. В нем ничего не изменилось, все было прежним, вот только… — Где твои крылья, которые так нравились мне?