на день и на ночь.

***

по яблоку на каждый день. по косточке на каждую ночь. никогда не думали, почему день             — мужской, а ночь             — женский род? почему темнота вскрывает восход, если из глаз —             шар из звёзд? почему,             пока смежны рукав с рукавом,             струится волос за волосом? почему закатывает             огненный мяч за бескрасочный горизонт, а пустопорожнее             внутреннее тут же —       вперед? почему,       все поют, только на розовый глядя пух над землей       испокон в покон. почему теперь       все замолкли       о таком, Соломон? днем. в поле дети играли, и детям напевала твердь. они не видели, не гадали, не умели,       да и             незачем. любовники, не чуявши             за собою грех, облокотились об её ветхую             жердь. лишь одиноко-прибитые скомканы глупо кем-то, не работавши,       за куполом пальцем чертили, смирно       носом гудя . Та месса —       того дня прореха, той мессой завершились ночь и день. одни едины сутки. и на лугах играли       блики, и их ловили дети. любовники, залившись смехом, румянились в тени плакучей ивы, скрывавшей их       от света.             от луча. а одинокие —       напополам. черными чернилами очерчивали       контур золотого края. так песня разливалась над всеми. над гласами. над лугом, кующим изумруд в златую медом правку. над деревом,       поникшим             от безволья, пригнувшим тонкость рук к земле,       обнявшим тех, кто исчезал,       непризнанный никем. И только купол неба остался для нее             — из тех, кто не заслушал       мессу. всего лишь-то не смог. хоть для нее и есть,       реальность — не порок. и яблоко катилось по одному       из бронзовитых блюдец, свершая суд небес. и мирный день сгорал,             покой звенящий. и на восход-закате             послышался мотив, и каждый слушал приговор с печаткой       смерти. и бросили в огонь, что так сдавило ближнему глаза и шею, плечи. глоток еще,             один — все видели, горел тот детский простодушный мир. ночью. и голоса замолкли: детей пожарный блик       отвел с полей, любовников, разлучных       друг от друга, — сто лунный свет, а одинокие, само собой,       могли лежать             под дребезжанием, боясь забыть,       какой за ночью             проступает день. под шелест одеяний длинных,       за густотой ивовой меняют маски. день и ночь. играют роли             броско. любви служитель —       утехи властелин он одарил покоем тех,       кто прятался за ним.       замолкла тишина. все глухо спят,       противясь сну             с другой судьбою, где не скрывает             свет кого-то, где каждому —             добро, где ива,       ветвь одну подняв,             стекает соком в плошки, где луг хранит своей звезды       ланит,       не тратит на пустые берега, а купола             — не в мыслях,       на яву, очерчивают силуэт руки изнеженной под лучепадом, прославленным       с небес. вразрез с судьбою, ночь за днем       и день за ночью шагает в мольбище родном,             та тень, склонившая все ветви             к горю, скрывая, не знает ничего, кроме слезливого       людского моря, и луг притоптанный       ногой             примят       со двух сторон, и небосклон             — иллюзия, всего-то сонмище       над божеством             урок. и катится по черной нити полотна       то яблоко красивою звездой, решая роль             прожившего       пределы дня. яблоко —             вкуситель истязает, катит шарик судьб по блюдцу,       забывая, чьи лица тут       и имена. яблоку нельзя       себя вверять. у суток равны оба. и день, и ночь покатят яблоко       задорно, играючи споют и вместе на могиле       оттанцуют, Суламифь. закончат сутки,       как и принято,             одним и тем же: по косточке на каждый день, по яблоку на каждую ночь. ночь 17.12.2023 — день 18.12.2023