Повинность

– И что, – сказал Имаи, глядя на него со странным выражением лица. – Пойдешь? Если бы это был кто угодно другой, Атсуши бы точно знал, что стоит за этим вопросом. Насмешка. Презрение. Опаска. А испытывающие другие эмоции просто не стали бы спрашивать, промолчали бы, предпочли не заострять внимание, а то и вовсе сделали вид, что ничего не заметили и не услышали. В общем-то, так бы поступило большинство его знакомых. Только не Имаи. Имаи не испытывал ни одно из этих чувств. Имаи было… просто любопытно. – Как будто у меня есть выбор, – хмыкнул Атсуши, подливая себе сам. Руки дрожали – от нервного возбуждения, от… злости. Себе-то можно было признаться. Он злился просто ужасно. – Ну… есть, вообще-то. Можем просто больше не ходить на эти дурацкие передачи. Это прозвучало так легко, словно Имаи и вправду рассматривал подобный вариант развития событий. – У нас контракт. Вообще-то. – Заметил Атсуши. – Мы обязаны участвовать в рекламных мероприятиях. – Тогда… Сменим звукозаписывающую компанию. Или вообще… организуем собственную. Со своими правилами. Атсуши посмотрел на него пристально: – Ты уже накидался, что ли? Имаи рассмеялся, мотая головой. – Не… нет, я… просто давно об этом думаю. – Он поймал ошеломленный взгляд Атсуши и пояснил: – Да надоело просто. Менеджмент вечно через жопу. Правила какие-то идиотские. Тратим кучу времени и сил на полную фигню… А теперь еще и это. Мы музыканты вообще-то, а не… Атсуши невольно поморщился, и Имаи осекся, пробормотал извиняющимся тоном: – Он ведь тебе даже не нравится. – Меня тошнит от одной только мысли, – сказал Атсуши с отвращением и выпил стакан залпом. Виски обжег пищевод, горячо и тяжело упал в желудок. Все, чего ему сейчас хотелось – это напиться до беспамятства. Желательно так, чтобы в ближайшие пару дней не пришлось даже думать о полученном письме. А особенно – о том, что его ждало в следующую субботу, ведь вряд ли до тех пор Имаи организует собственную звукозаписывающую компанию, чтобы избавить его от... повинности. Так это называла бывшая девушка Атсуши. Повинность. Она была айдолом и уже с подросткового возраста отчетливо представляла себе, как работает шоу-бизнес. Ее, поскольку она была девушкой, повинность не касалась – с этой стороны работал закон, так что если айдолы женского пола и оказывали услуги определенного рода влиятельным мужчинам, то по согласию и, как правило, собственной инициативе. Зато с мальчиками, юношами и тем более мужчинами все было… скажем так, проще. Ведь все знают, что мужчину нельзя изнасиловать или принудить к интимным отношениям. В законе даже понятия такого нет. Девушка-айдол могла потерять контракт, если находились подтверждения тому, что она не соблюла свою невинность. Парень-айдол в некоторых агентствах не мог даже претендовать на место в группе, если не соглашался на определенные условия. Когда Атсуши услышал об этом впервые, его замутило так сильно, что пришлось тут же закурить – табак унимал спазмы. И мысль о том, что он отнюдь не был самым несчастным ребенком на свете, ведь существовали эти мальчики, которых в одиннадцать-двенадцать лет отдавали в агентства в полную власть взрослых злонамеренных мужчин… Эта мысль долго потом преследовала Атсуши, делая его жизнь еще более жалкой. Но тогда он даже не подозревал, что сам, уже давно взрослый мужчина и состоявшийся музыкант, получит подобное… предложение. Началось все достаточно невинно некоторое время назад: Атсуши давно привык к комплиментам своей внешности от лиц любого пола, особенно от ведущих на телевидении – тут это было частью шоу, элементом игры, поддерживающим интерес публики к гостям телепередач. Практически сразу же, как только он перестал ставить волосы, внимание ведущих переключилось с его необычной прически на лицо. В этом и заключалась его работа помимо пения – привлекать внимание людей, и Атсуши относился к этой обязанности так же, как и другой любой. С прилежностью и вниманием. Так что когда во время съемок очередной передачи очередной ведущий упомянул, что лицом Атсуши похож на красивую женщину… тот только вежливо улыбнулся и поблагодарил. Ему было даже приятно – не то, что его сравнили с женщиной, в этом плане у него еще оставались некоторые комплексы, с которыми он успешно боролся, – но в целом. Получать комплименты своей внешности приятно, даже если прекрасно помнишь, сколько времени проводишь перед зеркалом, чтобы наложить грим и отработать несколько выгодных ракурсов, с которых не кажешься совсем уж крокодилом... То, что эта ситуация повторилась через несколько месяцев, тоже не вызвало у него никаких подозрений: господин Тамори был комиком, он нашел удачную шутку, которая вызывала неизменную реакцию у публики, и использовал ее. Ничего необычного. Необычное случилось после эфира, когда кто-то из стаффа передачи забежал в гримерку, где переодевались участники группы, и вручил Атсуши записку. Тамори предлагал встретиться за кружкой пива в баре через некоторое время, что потребуется для завершения работы передачи. И даже это не напрягло бы Атсуши, некоторые вполне официальные мероприятия часто заканчивались неофициальными пьянками, правда, с людьми такого статуса им еще выпивать не доводилось, но в каком-то смысле это был хороший шанс на продвижение... Вот только Тамори приписал, что приглашает его одного. Без группы. Атсуши тогда молча показал записку Имаи, на что тот неопределенно хмыкнул и покачал головой. Это уже было тревожно, но в тот момент только потому, что Атсуши терпеть не мог оставаться в компании малознакомых людей один. Тем более – в компании одного из самых влиятельных людей в сфере шоу-бизнеса… А что, если придется говорить на какие-то серьезные темы? Принимать какие-то решения? А если без поддержки друзей он произведет плохое впечатление, и это скажется… ну, на чем-нибудь важном? Тревога едва не сожрала его заживо за те полтора часа, что оставались до встречи в баре неподалеку. Он пришел туда заранее и успел уже достаточно выпить в попытке успокоиться, прежде чем появился господин Тамори. И почти сразу же оказалось, что волновался он вовсе не о том. Тамори был весел и внимателен, подливал Атсуши виски, отвешивал комплимент за комплиментом и… ненавязчиво гладил по коленке, придвинувшись почти вплотную. Это было смешно. Атсуши не мог удержаться и хихикал почти все время, что они провели в баре. Он не чувствовал какой-то угрозы – господин Тамори был его ниже чуть не на голову и явно слабее, тем более… у него была слабость к Атсуши, а от этого он уже не мог отмахнуться. В него часто влюблялись или думали, что влюбляются, и мужчины, и женщины, и поначалу он еще чувствовал некоторую неловкость, если не мог ответить взаимностью. Но чем дальше, тем сильней начинал нуждаться в этом сам – в чужой любви, в восхищении, да хоть и просто – в сексуальном желании. Это помогало хотя бы на короткие мгновения ощущать смысл в собственном существовании. Атсуши старался вести себя ответственно, не давать надежды, если не собирался дать что-то кроме нее, но… Как же приятно было чувствовать себя желанным! Так что иногда он все-таки позволял себе расслабиться, как в тот вечер в баре. Он был пьян, даже весел от облегчения, что все оказалось не настолько ужасным, как он себе навоображал, и то, что Тамори сидел чересчур близко, улыбаясь и заглядывая в глаза, казалось Атсуши… даже трогательным? – Я все-таки не женщина, – сказал он мягко, когда тот попытался подняться ладонью выше по бедру, на что Тамори ответил классическим: – У каждого свои недостатки! Это было смешно, и они смеялись, выпивали и смеялись снова… Ближе к ночи Тамори намекнул, что знает здесь неподалеку отличный отель с безупречным обслуживанием, а Атсуши покачал головой и ответил, что ему уже пора. Тамори не пытался его остановить или уговорить, они попрощались – вполне дружески, если подобным словом можно описать взаимоотношения едва знакомых людей с двадцатилетней разницей в возрасте… И Атсуши с легким сердцем отправился домой. Ему было даже лестно, все-таки настолько крупная рыба в его сети еще не попадалась. Неважно, что он был не заинтересован, сам факт чужой симпатии его очень воодушевлял, хотя в конечном итоге и перерождался в мучительный стыд за собственное несоответствие чужим ожиданиям. Правда, в этот раз Атсуши еще не успел дойти до последней стадии самобичевания из-за того, что никто из этих людей, которые хвалили его, делали комплименты и поддерживали в нем чувство собственной значимости, понятия не имели, какой он на самом деле – внутри. Это была обычная программа, тот порочный круг, с которого Атсуши уже много лет не мог сдвинуться и подозревал, что не сдвинется никогда: удовольствие от чужого внимания; раскаяние за получение подобного удовольствия; стыд за то, что старается казаться лучше, чем есть; отвращение к истинному себе, скрытому под смазливой внешностью. Менеджмент договорился о презентации нового сингла, они снова пришли в студию Music Station, и Тамори заглянул в комнату, где они переодевались, за полчаса до эфира. И поманил Атсуши за собой. Если честно, он слабо помнил их дальнейшую беседу, настолько был растерян и зол. Помнил, что Тамори завел его в какое-то небольшое пустующее помещение и, приятно улыбаясь, заявил, что Атсуши повел себя некрасиво, так и не связавшись с ним после их прошлого вечера вдвоем. И что он ждал от него следующего шага, потому что не собирался давить и быть грубым. И что-то такое еще… про то, что красивые люди часто зазнаются, но ни к чему хорошему это не приводит. Атсуши даже не смог ничего толком ему ответить, только стоял и таращился в изумлении, а когда Тамори наконец ушел (было ощущение, что они провели в подсобке не менее получаса, хотя на самом деле это и пары минут не заняло), почувствовал такой мощный прилив раздражения, какого уже давно не испытывал. Наверное, дело было не только в Тамори – у него в тот момент все шло наперекосяк. Проблемы в личной жизни, проблемы со здоровьем, усталость, какие-то мелкие бытовые неурядицы, которые сминались в один огромный ком и давили, давили так, что у Атсуши едва дышать получалось. И это еще. Какой-то чертов старикан, который решил, что его вежливость и сочувствие к чужим слабостям – повод продавить и получить желаемое. Да, Атсуши был зол. И, видимо, во время эфира вел себя не совсем корректно. Так что буквально на следующий день его вызвали в офис звукозаписывающей компании и устроили выволочку. Причем, судя по оговоркам тех двух, что его песочили, они прекрасно уловили суть проблемы и совершенно не были удивлены. Нельзя вести себя так нагло, говорили они. Ты подрываешь имидж и своей группы и передачи, на которую вас любезно пригласили. Ты выставляешь уважаемого человека в неприглядном свете, а это недопустимо. А что же тогда допустимо в подобной ситуации, спросил Атсуши. Допустимо – терпеть и лавировать. Сводить конфликт к шутке. Ну что вы как ребенок, Сакураи-сан. Как будто не понимаете, чего от вас ждут. И чего же от меня ждут, холодея, спросил Атсуши. В ответ на него только посмотрели как на полного идиота и порекомендовали не валять дурака, а взять и помириться с господином Тамори. Быть мудрее и думать о своей карьере, а не о гордости. В конце концов, Сакураи-сан, вы сами создаете себе определенный имидж. Имейте смелость и принимать последствия. После этой поездки в офис Атсуши заперся дома и пил несколько дней подряд, чувствуя себя все хуже и хуже с каждым глотком. А потом пришло это письмо. На бумаге ручной работы, написанное кистью очень красивым каллиграфическим почерком. Господин Тамори официально приглашал его к себе домой на приватный ужин. И, судя по выбору слов, проигнорировать приглашение уже никак бы не вышло. Тамори, который открыл ему дверь дорогого дома в престижном районе Токио, выглядел домашним и совершенно безобидным в клетчатой фланелевой рубашке и очках с едва затемненными стеклами, прикрывающими незрячий глаз. – А, – сказал он, кивая и отступая от двери. – Атсуши-кун. Я уже боялся, что ты не придешь… и кому тогда я готовлю… – Вы готовите? – не смог сдержать изумления Атсуши, и Тамори разулыбался, махнув на него рукой в притворном смущении. – Да ну, одно название. Только ради тебя… я слышал, ты любишь домашнюю еду. – Люблю, – подтвердил Атсуши смущенно, чувствуя, как сердце от волнения колотится едва не в горле. Он прошел вслед за хозяином по коридору, который вывел на просторную кухню-столовую. На столе уже были сервированы закуски, маринады и мелкая жареная рыба, а в кастрюльке на плите готовилось что-то мясное, и ароматы плыли такие, что в животе тут же требовательно заурчало. – Голодный? – хмыкнул Тамори понятливо. – Ну садись, садись. Подожди немного, уже скоро… Он отвернулся к плите, взял длинную ложку и добавил: – Поговорим пока. А то, мне кажется, ты как-то превратно понял ситуацию… Желудок тут же стиснуло льдом, Атсуши закусил губу, впился пальцами в обтянутый скатертью край стола так, что костяшки побелели. – Я никогда и никого не добивался угрозами, – размеренно продолжал Тамори, помешивая в кастрюльке. – Тем более, в твоем случае… Ну, чем я могу угрожать? Что перестану приглашать твою группу на передачу, и вы лишитесь телеэфиров? Мы оба знаем, что это маловероятно: пока вы на волне, ваше агентство будет пихать вас в каждую щель, чтобы побольше заработать… Звякнула, сигналя о выключении, рисоварка, и Тамори выключил газ под кастрюлей, вытер руки полотенцем и принялся перемешивать горячий рис. – Конечно, я мог бы придумать какую-нибудь гадкую и очень прилипчивую шутку о тебе, – он усмехнулся, кивая сам себе. – Что-нибудь такое, что люди бы вспоминали каждый раз, как твое красивое лицо появлялось перед ними на плакате или экране… – Считаете, того, что вы каждый раз сравниваете меня с женщиной, недостаточно? – Атсуши даже не понимал, что ему сейчас дается трудней: не сбежать со всех ног из этого дома и даже как-то пытаться участвовать в безумной беседе или удержать клокочущий внутри гнев и не кинуться на Тамори с кулаками. Тот обернулся с изумлением. – Тебя это правда задевает? Надо же… Я думал, что делаю тебе комплимент. Прости старика, я ведь действительно еще не встречал настолько красивых мужчин, так что не очень-то понимаю, как себя вести с такой диковинкой… Он посопел, раскладывая исходящий паром рис по чашкам. – К тому же… по твоему виду… Я бы не сказал, что в первый, во второй… да и в третий раз ты был оскорблен. Выглядел ты всегда польщенным. Даже довольным. Особенно тогда, в баре… – Я старался быть вежливым. Тамори тихо рассмеялся. Мясо уже благоухало на тарелках, выставленных на стол. – Атсуши-кун… Я хорошо разбираюсь в людях. Это одна из особенностей моей профессии. Я комик и часто довольно чувствительно прохожусь по тем или иным болезненным местам. Так что я прекрасно вижу, когда человек обижается на мои слова… а когда – злится на мои действия. Он наконец сел напротив, кивнул на выставленные перед Атсуши тарелочки и судочки. – Угощайся… и не бойся, я не подмешал в еду ничего такого. Ты не проснешься утром с больной головой и обесчещенный. Атсуши невольно фыркнул, придвигая к себе тарелку с мясом. Есть и правда хотелось зверски. – Ну правда. Я таким не занимаюсь. Обычно смазливые мальчики сами предлагают полный спектр услуг… И я предпочитаю, когда мне отдаются с энтузиазмом, особенно люди, которые... Которые мне очень нравятся. Атсуши молча жевал, глядя в тарелку. Вкусно. Черт возьми, это и правда было вкусно. И лучше было думать об этом, чем представлять себе то, чем Тамори занимается с безотказными айдолами. То, чем бы они могли заняться вместе, нет-нет-нет, только не это. Пожалуйста, пожалуйста, такое вкусное тушеное мясо… – Ты… и правда не рассматриваешь возможность секса с мужчиной или … тебе просто не нравлюсь я? – он внезапно подался вперед и положил тяжелую ладонь Атсуши на запястье. – Я так плох? Атсуши поднял взгляд, понимая, что не может вымолвить ни слова. Любой ответ погрузит его в эту ситуацию еще глубже, и… черт его знает, как тогда выплывать. Тем более… признаваться себе в этом было противно, но ему совсем не хотелось обижать вот такого Тамори – домашнего, раскрывшего все карты… Откровенно желающего. Он ведь был прав – комплименты льстили Атсуши. Чужие эмоции, даже если они несколько наиграны, его радовали даже сейчас, после всей разыгравшейся до того драмы. А прикосновение горячей ладони к руке рождало внутри такую бурю противоречивых чувств: от самого примитивного телесного удовольствия, на которое было щедро его жадное из-за вечного тактильного голода тело, до острого отвращения от осознания, кто именно его трогает. – Я… – сказал он через силу, – не могу. Тамори все так же внимательно вглядывался в его лицо, не убирая руку. А освободиться самому почему-то казалось совершенно невозможным, хотя тот даже не сжимал пальцы и никак его не удерживал. – Я не могу, – повторил Атсуши, опуская взгляд. – Есть… человек… Из-за него я не могу с вами. – Ты в него влюблен? – Да, – ответ выскочил сам, помимо воли и, наверное, поэтому прозвучал так искренне, что Тамори со вздохом распрямился, отпуская его, и принялся за еду сам. – Ну что ж, – произнес он, когда с рисом и мясом было покончено. – Я рад, что мы все прояснили, Атсуши-кун. И чтобы ни у кого из зрителей не осталось превратных впечатлений от нашего общения, я отправлю тебе приглашение быть гостем в одной из ближайших передач «Waratte Iitomo». – Хорошо, – пробормотал Атсуши, чувствуя себя странно несчастным и даже виноватым. – Простите… простите пожалуйста. – Ну что ты, – Тамори рассмеялся. – Мне просто отказал самый красивый мужчина на свете. Не то чтобы я серьезно на что-то рассчитывал… Но тому человеку, в которого ты влюблен, очень повезло… или нет. Судя по твоему несчастному виду, он или не отвечает тебе взаимностью, или даже не в курсе дела. Так что я могу даже немного позлорадствовать. – Ну и как? – спросил Имаи через несколько дней, то ли отчаявшись дождаться от Атсуши новостей, то ли только вспомнив о его трудностях. – Нормально, – ответил он. И, поймав напряженный взгляд Имаи, все-таки пояснил: – Сказал, что… влюблен в другого человека. Этого оказалось достаточно, чтоб он отстал. Имаи моргнул и отвернулся, кивая. А Атсуши с усталой тоской подумал, что вот кому совсем не доставляет удовольствия знать, что в него кто-то влюблен. Даже наоборот, казалось, Имаи испытывал каждый раз дискомфорт, только об этом заходила речь. Так что Атсуши старался лишний раз не упоминать об этом. Тамори мог злорадствовать сколько угодно, но Атсуши не чувствовал себя несчастным по этому поводу. По какому угодно, но только не по этому. Он ведь знал, что тут у него есть взаимность. Может, не в том смысле, какой в это слово вкладывает большинство людей, но… Атсуши было достаточно. Наверное.