Отчёт Сороки

Генерал Барышев сидит в мягком кресле в хорошо обставленной комнате. От массы советских комнат эта отличается добротной мебелью, частью ещё дореволюционной. И тем, что квартира не коммунальная. В новом доме. Дом типовой, и только те, кому положено, знают, что звукоизоляция в этой квартире самая лучшая, какую смогли придумать инженеры. И специальные окна. Хоть пытай кого — соседи будут спать спокойно. Как и положено советским гражданам. Барышев небрежно держит в руках пару рукописных листов. — Я это прочитал, — говорит он, — отчёт слишком гладкий. Что в него не вошло? Молодой парень, к которому обращён вопрос, сидит на кровати. Он похож на студента какого-нибудь престижного вуза. МГУ, например. У него модная причёска и длинные изящные пальцы. Он то сплетает их, то снова расплетает. — Хорошо, что вы заметили и пришли. Если б я сам попросил о встрече… это было б подозрительно. Взгляд Барышева неожиданно теплеет. С почти нежностью он произносит: — Ну, Сорока, рассказывай. — Этот ваш Саша… Я всё ему показал, рассказал и дал попробовать, конечно. У него получилось. Мастером траха за ночь не станешь, но он в койке не эгоист, это главное. Это всегда ценят. Только лучше б ему на задания с медовыми ловушками не попадать. — Аргументы? — Он слишком искренний. И, хоть мы с ним не обсуждали, ставлю всю свою квалификацию на то, что до позавчера он был девственником. Не только по мужикам, но и вообще. — Аргументов всё ещё не слышу. — Он искренний в постели. И очень тактильный. Есть вероятность, что привяжется к объекту. И потом. Ни с кем не спать до… сколько ему там? Двадцать шесть? Двадцать восемь? С такой-то внешностью? Дело не в отсутствии возможностей. Это какие-то внутренние принципы. Которые, боюсь, теперь пошатнутся. Вы б его лицо видели. Барышев откладывается листочки на журнальный столик, достаёт из кармана пиджака пачку папирос, спички и закуривает. Думает несколько затяжек, стряхивает пепел аккуратно к металлическую художественно выполненную латунную пепельницу. Потом смотрит Сороке в лицо. — Ты мой лучший агент, Герман. Ты можешь соблазнить кого угодно, раскрутить на секс даже тех, кто с мужиками никогда не спал. Но лучший ты потому, что чутьё у тебя работает запредельно. Я знаю Сашу девять лет. И боялся именно такого расклада, — помолчав добавляет, — магнитофон отключён, можно спокойно поговорить. — Да я в общем всё уже сказал, — хмыкнув отвечает Герман-Сорока. Лицо его мрачнеет. — Его не снимут с задания? — Нет. Я был против того, чтобы посылать Сашу на такое. Но я далеко не всесилен, ты же знаешь. — С зажатой между пальцев папиросой Барышев трёт ладонями лицо. Оно внезапно кажется не то что пожитым, а откровенно старым. — Ни тебя снять с этой работы не могу, ни его оградить. Дряхлею. Лет пятнадцать назад не было во мне жалости. Сорока подходит, садится на корточки рядом с креслом, смотрит снизу вверх. — Каждый делает столько, сколько может. Нет причин переживать. Может он не сломается. А мне, — Сорока криво усмехается, — вообще жаловаться не на что. По сравнению с перспективой десяти лет без права переписки у меня тут курорт. Барышев сидит, прикрыв глаза. Потом размыкает веки и смотрит на Сороку в упор.