Старания

Я захотел выйти в свет. Ради этого три дня не изучал сюжетов Кафки, не погружался в мутные воды Къеркегора. На третий день начал чувствовать запахи и обнаружил, что воняю рутинным отчаянием. Снял пижаму, тщательно вымылся. Намывался до тех пор, пока естественный запах тела полностью не сменился ландышами. Утренние, весенние цветы. Начал готовиться к выходу: очки, рубашка, подштанники. На дворе снегом припорошило гололёд, а дома жарко. Хожу варюсь в подштанниках, ищу брюки. Нашёл в бельевой корзине — чёрные в белом. Капля дегтя… Надел пропахшие старым бельём брюки, понял, что вспотел. Эльфы ландыша норовили улизнуть, и я едва поймал последних двух бунтарей за крылышки — едва ли толще радужной кожицы мыльного пузыря. Наверное, им стало больно, но об их удобстве я в тот момент думал меньше всего. — Сидеть тут смирно! — приказал я сердитым голосом. У эльфов сделались плаксивые лица, но по карманам пошли безропотно. «Стоило оно того?», — прошипел один сквозь придушенные рыдания. Да уж, перегнул. Шапка. Куртка. Ключи. Что-то упускаю. Смотрюсь в зеркало. Тьфу ты! Без улыбки поперся! Снимаю куртку. Начинаю искать по старым книгам и фотографиям. Ну как я мог забыть! В ней-то, в улыбке, вся соль. В обществе других между выражениями лиц проводятся незримые параллели и пересечения, после чего люди расходятся по своим личным жизненным тропкам, обогащённые радостью и утешением друг друга. Предвкушаю, как буду со всеми вежливым и понимающим. Будет приятно размять мои бедные скулы пробегающими по ним взглядами одобрения и благодарности — иначе говоря, мне срочно требуется кому-нибудь улыбнуться и несколько улыбок получить в ответ. Вот тут-то я пожалел, что в пылу труда перестал убираться в квартире. Повсюду валялись пакетики из-под суррогатной веры или каши быстрого заваривания, жестянки чернушного кофе, пластыри для заклеивания третьего глаза — у него от непомерного всматривания часто бывал конъюнктивит, хорошо, что моя зимняя шапка это скрывала. Под ними обнаруживались гримуары, раскрытые на нужной странице, чтобы легко было вернуться к нужной строчке одновременно в десятке черных книг. Естественно, в некоторых корешках завелась плесень — а вы думали, почему так трудно найти коллегу в моём деле? Нет, мне положительно требовалось выйти к людям, любым нормальным людям, не подозревающим, от роду не познавшим зла… Они наложат на меня свой нежный отпечаток, рядом с ними легче дышится, ибо тот, кто не вкусил страданий, не распространяет их. Так показали наблюдения — и вокруг этого крутилась моя безвылазная работа. В ящиках стола, на котором я выводил рецепты противоядий и выпаривал облака для получения эссенции их полёта, среди прочего хлама обнаружился лишь заношенный обрывок улыбки. Я отнёс его в кучку белья на заштопку и взялся разгребать секретер. Когда я снял все упаковки несвежего постмодерна, из-под шапки бежал пот, так что пришлось сбросить и её. Чтоб вы понимали, на свежий постмодерн не хватало средств, но я не отчаивался и анализировал, разлагал спектрографом что есть… Наконец из глубины полки пыхнуло скопившейся там пыльцой сирени. Чихнул. Проморгался и выдохнул с облегчением: у меня в пальцах трепетала моя улыбка. Это была старая школьная улыбка — конечно, она теперь пришлась мала, к тому же мне давно ещё оторвали от неё уголок, так что она выходила скособоченной. Клей на ней, естественно, подсох. Я попытался прилепить её ландышевым мылом — жалкая временная мера, но что поделать? Хороший органический клей я потерял ещё на третий год захламления своего жилья, а новый не решился себе позволить. Вроде, держится. Иду в прихожую, натягиваю куртку. В зеркале видно хмурое лицо с узкой и кривой усмешкой. Выгребаю из верхнего ящика обувной тумбочки пару канцелярских прищепок для заметок. Осторожно прищемляю себе брови как можно выше. Из-под пластыря посреди лба течет единственная слеза. Так. Шапка. Где я забыл шапку? Снова поиски. Наконец оделся и покинул квартиру — впервые за месяц, что ли. Иду. Распространяю подкисший, но всё же ландышевый запах. Осторожно пальцем держу улыбку на особо ветреных участках, стараюсь не помять ещё больше. Чувствую, что мнётся. Утешаю себя тем, что в старые времена ямочки на щеках считались милыми. Иду. Пришёл. Улыбаюсь набекрень, с одной брови прищепка отвалилась — но на другой-то держится! Впустили. Говорят: — А ты чего такой негативный?