На самом одиноком корабле Я приду к тебе с клубникой в декабре.
Pyrokinesis
Даня заметил, что за последние несколько дней поведение Миши изменилось — парень вёл себя несколько странно. Сегодняшняя выходка на дискотеке, хотя и была весёлой, оставалась для вожатого непонятной. Всё это местами походило на то, как четырнадцатилетки из второго отряда таскались за Русланом, изо всех сил добиваясь его внимания. Впрочем, Миша не был навязчивым, как будто сам не до конца понимал, что происходит, и действовал интуитивно, но осторожно. А Даня попросту недоумевал, чем заслужил настолько тёплое отношение к себе. Он же совсем обычный. Парень мельком взглянул на сидящего справа Мишу — в этот раз он как-то случайно оказался между Даней и Андреем Игоревичем, который сдержал обещание и пришёл в холл на первом этаже ещё до выключения света. Второй огонёк всегда проводился в середине смены — восьмой день, «экватор». И, как мог судить Даня, именно в этот день подавляющее большинство открывалось своим соотрядникам в полной мере. На этот раз открытие огонька объявлял воспитатель, а Вике предстояло замыкать круг. Когда свет погасили, в холле повисла такая тишина, словно в нём вовсе не сидел целый отряд полным составом. В вечернем мраке было видно только очертания предметов и людей, но воспитатель почему-то не торопился зажигать свечку. — Друзья, — вполголоса обратился Андрей к отряду и вожатым. — Прошла уже половина смены, осталось не так много времени, а это значит, что скоро закончится не только смена, но и лето. Я искренне надеюсь, что вы получаете удовольствие, находясь в нашем лагере, и что те из вас, у кого ещё есть возможность побывать здесь в качестве ребёнка, — глазами он бегло извинился перед Мишей и Владом. — Обязательно приедут в следующем году. А те, кто вот-вот ступит на дорогу взрослой жизни — найдут другие способы вернуться в «Солнышко». Наша вожатая Виктория настояла на том, чтобы сделать эту свечку тематической, а не аналитической, и мы с вашими вожатыми долго думали, какую тему выбрать, но в конце концов остановились на теме любви. Сразу внесу ясность, друзья, речь не только о человеческих взаимоотношениях, но и о любви в более широком понимании этого слова. Я, например, люблю свою летнюю работу, потому что только летом я обретаю смысл жизни — проследить за тем, чтобы все вы получили незабываемые эмоции, ценные воспоминания и в целом хорошо провели время, перед тем как вернуться в мир рутины, учебников, контрольных, экзаменов и прочих забот. Это, кстати, касается не только вас, моих детей, но и вожатых, которых впереди ещё ждут курсачи и дипломные работы. Короче говоря, я хочу сказать, что для меня любовь — это лето, а лето непременно включает в себя работу в «Солнышке». Словами не передать, как я ценю каждое мгновение, проведённое в этом лагере — да-да, даже те моменты, которые трудно назвать положительными. Ещё я хочу сказать, что для нас — воспитателей, вожатых, педагогов — очень важно получать от вас отдачу, потому что взаимность — это всегда хорошо, а когда видишь, что у тебя получилось заполучить расположение ученика или воспитанника, когда видишь, что этот подрастающий человек в чём-то преуспевает и отмечает твою роль в своём становлении — это просто бесценно. Думаю, вы слышали, что работа педагога — это самое неблагодарное занятие. Так вот, отчасти это правда, но для большинства, кто приходит в нашу профессию — если не сразу, то со временем — куда ценнее денег становится ваша благодарность. Люблю вас, мои солнышки. Сохраняйте в себе свет и пронесите его сквозь года. Я объявляю наш огонёк открытым. С этими словами Андрей чиркнул колёсиком зажигалки и поджёг фитиль, после чего передал свечу Мише. Парень с готовностью принял икеевскую свечу, которой предстояло пережить не только сегодняшний вечер, но и прощальный огонёк в конце смены. Он задумчиво разглядывал пламя и плавящийся воск. — Любовь… — проговорил он тихо. — Это очень странное чувство. Мы знакомы с любовью, должно быть, с малых лет, но почему-то начинаем придавать ей значение гораздо, гораздо позже. Если честно, я вообще не задумывался об этом, воспринимал как что-то само собой разумеющееся… Миша снова разговорился. Он очень боялся ляпнуть что-то лишнее, потому что тот трепет, который он испытывал, находясь рядом с Даней, опрёделённо значил очень многое, только вот чтобы понять и осознать это, требовалось время. Миша старался не затягивать речь, но монолог всё равно получился длинным. — …наверное, для меня любовь — это музыка. Не то чтобы я прям музыкант, но я думаю, что нет такого чувства, которое нельзя сыграть. И я очень хочу когда-нибудь создать что-то такое, что и других заставит почувствовать то, что чувствую я. Написать песню, которая будет волновать сердца. Может, даже не одну. Миша заставил себя замолчать и поспешно передал свечку Дане. На секунду их пальцы соприкоснулись, и Миша почувствовал холод от кончиков пальцев. Очень захотелось взять его ладони в свои, чтобы согреть. Но, конечно, он ничего такого не сделал. Даня заметил, что касание продлилось дольше положенного, но заставил себя не думать об этом. Точно не сейчас. В дальнейшем огонёк проходил спокойно. Свеча горела и шла по кругу, словно свет от маяка. Ребята рассказывали о своём взгляде на любовь, и Даня в очередной раз убеждался, насколько они все разные, непохожие — и насколько неправильно, должно быть, выделять из них одного-единственного. На вечернюю, хотя скорее уж на ночную, планёрку Даня шёл под навязчивый аккомпанемент из собственных мыслей. За последние два года он привык быть с собой честным, поэтому сходу признался себе, что Миша ему нравится, во всех возможных смыслах нравится, а отношения с девушкой уже как минимум полгода висели тяжёлой ношей и практически изжили себя. В старших классах и на первом курсе он отчаянно пытался выстроить идеальную жизнь, как по шаблону, чтобы детская вера в то, что всё будет в двадцать, оправдала себя, вот только «по образцу» всё никак не получалось. Выходя из вожатской, Даня достал из кармана телефон и увидел входящее сообщение: теперь у них точно всё. Девушка писала, что ей надоело бегать за ним и намекать на то, что ей нужно внимание. Предлагала встретиться, как только Даня вернётся в город, и подробнее всё обсудить, но сразу сказала, что продолжать отношения дальше нет никакого смысла. Обида немного кольнула в области сердца, но всё-таки Даня почувствовал облегчение. В этот момент его догнала Вика и едва ли не силой утянула на аллею на развилке. — Дань, что у вас с Мишей? — немного обеспокоенно спросила она: было видно, что она собиралась с духом, чтобы задать этот вопрос. — А? — растерянно выдохнул Даня. — Что у нас с Мишей? Коллега немного смутилась и отвела взгляд. — Ну, вы просто сегодня так танцевали, мне показалось, что… ладно, проехали. — Нет уж, — возразил Даня. — Начала — так договаривай. Девушка вздохнула и как-то устало посмотрела на Даню, словно тот был надоедливым ребёнком. — Вы выглядели так, будто вам никто, кроме друг друга, не нужен, — проговорила она, не отрывая взгляда от его глаз. — А ещё вы были счастливы. Я знаю, что на сменах ты улыбаешься куда чаще, чем в повседневной жизни. А ещё я знаю, что ты до ужаса печальный. И не смей отнекиваться, мы достаточно знакомы, чтобы я могла определить, когда тебе плохо, а когда хорошо. Я просто сказать хотела, что тебе нельзя его отпускать, потому что с ним ты улыбался так, как никогда раньше. И он, кажется, тоже был счастлив. — Он мелкий совсем — попытался воззвать к разуму Даня, но получилось не слишком уверенно. Вика прыснула. — Две года разницы, Дань. Ты серьёзно? — Вика, но я не гей, — предпринял последнюю попытку парень. Сказал он это больше для того, чтобы свернуть её мысли в таком направлении. Он уже признался себе, что Миша ему нравится и как человек, и губы его он тоже был бы не прочь поцеловать. Только вот он не хотел обрекать Мишу на отношения с ним — по опыту предыдущих попыток, Даня мог сказать, что не является хорошим партнёром. Миша определённо заслуживает лучшего. — Ага, я тоже, — иронично кивнула Вика. — Вообще не аргумент. Какая разница, как это называется, если вас тянет друг к другу? Оттолкнув его, ты ведь не только себе жизнь усложнишь… — Я усложню ему жизнь, если повяжу с собой, — холодно и твёрдо отозвался Даня. — Я считаю себя хорошим педагогом, даже с учётом того, что я только на третий курс перешёл, но человек я так себе. Прибавь к этому затяжную депрессию и получишь совершенно херового партнёра. Блин, — он хмыкнул на выдохе. — Я даже как другу ему предложить ничего не могу. — Какой же ты всё-таки дурак, — беззлобно проговорила Вика, взгляд её был сочувствующим. — Хотя да, в девятнадцать все такие. — Можно подумать, в двадцать всё изменится по щелчку пальцев, — проворчал Даня. — Нет, — немного помолчав, ответила Вика. — В двадцать ты будешь точно таким же, только счётчик сдвинется на год вперёд. И, если верить Андрею, для тебя ничего не измениться и через год, и через два, и через три… Изменения происходят слишком незаметно, чтобы ты хоть что-то почувствовал. Это заметят другие, но не ты. И если из-за этого ты будешь снова и снова упускать возможности, то однажды пропустишь то, что могло бы осчастливить тебя если не на всю жизнь, то хотя бы на длительный срок. Даня вздохнул и устало привалился спиной к дереву. — Кошмар, Вик. Быть взрослым ужасно. — Ну, а ты как хотел? Неверленд пуст, все дети здесь.***
Мише пришлось переспать с мыслью о том, что он окончательно и бесповоротно влюбился, две ночи, чтобы принять её. Проснувшись двадцать четвёртого августа раньше соседей по комнате и без будильника, Миша почувствовал, как вместе с принятием не-вполне-правильных-чувств на него обрушилось осознание, что до конца смены осталось меньше недели. В пустом мужском туалете было прохладно из-за вечно открытого окна. Где-то рядом с корпусом щебетали птицы, а солнце заливало утренним светом спящий лагерь. Миша агрессивно чистил зубы и с каждым движением всё больше чувствовал отчаяние. Андрей Игоревич как-то раз — кажется, прошлым летом — сказал, что отчаяние толкает людей на бешеные поступки, потому что порождает сильную нефизическую боль, а она есть вечное топливо вечного двигателя внутри человека. Миша был не согласен: человека едва ли можно было назвать вечным двигателем, ведь все люди смертны, а значит, «двигатель» рано или поздно остановится. Зато о безумных действиях от отчаяния он полностью сходился во мнении с воспитателем. А конечность человеческой жизни только подогревала отчаяние — и, как следствие, отчаянные и безумные шаги. Именно поэтому возвращался в комнату Миша с твёрдо принятым решением: из остатка смены надо выжать максимум. Из их общения с Даней надо выжать максимум — потому что одной Вселенной известно, будет ли ещё шанс увидеться, поболтать, прикоснуться. Наверное, его поведение стало чуть навязчивее, но Миша искренне старался не становиться головной болью вожатого. При любом удобном случае он вызывался помочь с любой работой, потому что так у него появлялась возможность побыть с Даней наедине и насладиться незамысловатыми и ненапряжными разговорами с ним. Миша понял, что Даня всё-таки заметил изменения, когда, в очередной раз вызвавшись помочь принести из столовой полдник, он поймал на себе странный, нечитаемый взгляд внимательных серо-голубых глаз. Не подав виду, что что-то не так, он вскочил с места и первым зашагал к выходу из корпуса. Даня шагал следом, едва поспевая за Мишей. То, насколько много радости доставляло парню банальное присутствие вожатого рядом, вызывало недоумение. Даня мог примириться со своими чувствами, но видеть, как кто-то всё больше и больше проникается симпатией к тебе — особенно такой светлый человек, как Мишка… Даня вздохнул. Он был готов многое отдать, лишь бы парень никогда не переставал так лучезарно улыбаться, именно поэтому, подходя к столовой, вожатый поравнялся с ним и сказал: — Миш, слушай, — он немного понизил голос, показывая, что то, что он собирается сказать — не для широкой публики. — Поскольку ты тут последний раз в качестве ребёнка, предлагаю ещё раз нарушить правила и смотаться к речке. После отбоя. Миша замер и удивлённо посмотрел на вожатого. Иногда ему казалось, что не он один тут по полной попал, но Даня всё же был куда более сдержанным, поэтому сделать однозначные выводы никак не удавалось. Но Даня снова пошёл на риск ради него — причем на этот раз безо всяких причин! — Я согласен, — немного неловко рассмеялся Миша, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Время до отбоя потянулось мучительно медленно. Масла в огонь подливали внезапно разыгравшиеся зной и духота, какие обычно бывали перед дождём. Но всё-таки солнце спряталось за кронами деревьев, а на лагерь опустились спасительные сумерки. Миша никогда в жизни не ждал отбоя так, как сегодня. Когда он услышал сопение ребят на соседних кроватях, он тихо обулся и выскользнул из комнаты. Даня ждал его в холле, где всегда проходила свечка. Вожатская планёрка, по видимому, закончилась сегодня достаточно рано, и Даня не выглядел уставшим, разве что немного грустным. Они осторожно вышли из корпуса и пробрались к забору, в котором был проём общего пользования — обычно через него все ходили на большое спортивное поле, которое, почему-то не влезло на территорию лагеря. Но направились они не к полю, а свернули на уже знакомую Мише тропинку. Тем же маршрутом они ходили репетировать вальс — это было всего несколько дней назад, а казалось, будто прошёл минимум месяц. На берегу было тихо, поверхность реки и окружающие деревья словно были пропитаны безмятежностью и покоем. Небо сегодня было удивительно чистым — а ведь Миша был уверен, что после душного дня пойдёт дождь — по тёмному полотну кто-то рассыпал блёстки разных размеров. В августе всегда хорошо видно млечный путь — Миша это знал, потому что с детства любил смотреть в небо, мечтать и размышлять. — Я заметил, что ты какой-то грустный, — осторожно сказал Миша, когда они уселись на мягкую прибрежную траву. — Послезавтра конец смены, — пожал плечами Даня — на самом деле его мысли занимало кое-что другое, кареглазое и лохматое, сидящее рядом, но близившийся последний день смены только усугублял положение. — Завтра последний день, а потом отъезд. Расставание — это всегда грустно. — Это же не навсегда, — попытался ободрить его Миша. — Ты же в следующем году тоже поедешь вожатым? — Да, — Даня невесело хмыкнул. — Но тем же составом мы уже никогда не встретимся. Это самая грустная часть вожатства. — Я очень восхищаюсь вами на самом деле, тобой, Викой, Андреем Игоревичем, — Миша улыбнулся, глядя на чёрную серебрящуюся гладь спокойной реки. — Вы так преданы своему делу… Да и вообще вожатые и воспитатели — удивительные люди. Это же невероятно — за такой короткий промежуток времени создать настолько сильную привязанность внутри отряда. Я не помню ни одной смены, чтобы хотя бы пара человек не заплакала во время отъезда. — Это магия лагеря, — с загадочной улыбкой проговорил Даня и откинулся на траву, подложив под голову руки. Миша тут же упал рядом с ним, и они уже вместе принялись разглядывать ночное небо, иногда переговариваясь.***
Прощальный день с самого утра начался в суматохе. Все отряды готовили номера, вожатых то и дело дёргали на быстрые репетиции или по рабочим моментам, а дети находились в странном состоянии: те, кто уже не первый раз ездил в лагерь, прекрасно знали, что конец смены несёт с собой неподъёмную тоску, а те, кто был здесь впервые, чувствовали её приближение кожей, но пока не понимали, что это такое. Утром вожатые и воспитатель подняли первый отряд за час до официального подъёма и объявили срочный сбор в холле, где начались ожесточённые споры о том, что им всё-таки делать. Миша, заспанный после слишком уж короткого сна из-за ночной вылазки, зевнув, негромко сказал, что можно спеть под гитару. К счастью или нет, в этот момент случилась тишина, в которой его предложение прозвучало более, чем отчётливо. — Да, Андрей Игоревич, у вас же есть гитара! — подхватила идею Вика. — Я посредственный гитарист, — поморщился воспитатель. Потребовалось время, чтобы уговорить Андрея сыграть на сцене, после чего встал вопрос о выборе песни. Немного подумав, Миша предложил «Доброе сердце» — ту самую песню, которую включал перед экваторной дискотекой Анатолий. Вика немного скривила лицо, увидев название группы, но песня ей тоже понравилась. Андрей Игоревич, бегло посмотрев акустическое исполнение этой песни, поворчал, но вздохнул и дал своё добро на подготовку этого номера. Обязанности воспитателя временно были делегированы и поделены между Викой и Даней. Первая репетиция прошла сразу после завтрака, на который Андрей Игоревич не пошёл. По праву «кто быстрее, того и тапки», первый отряд ввалился в репетиционную сразу после завтрака. У всех, включая самого воспитателя, были открыты тексты на телефонах. С первого раза исполнить песню, конечно не удалось, но под конец их небольшой репетиции они определились, кто когда вступает, и кавер стал походить на что-то приличное. Следующая репетиция состоялась после обеда, на тихом часу — для этого им пришлось уйти на спортивное поле, чтобы не разбудить ненароком малышей. Миша не видел Даню с завтрака и успел соскучиться, поэтому едва не запрыгал от радости, когда через двадцать минут на поле пришли вожатые. Вернее, один конкретный вожатый. Его вожатый. День шёл вроде бы и размеренно, но при этом время всё равно утекало сквозь пальцы и оказывалось под ногами. Сидя на импровизированной скамейке из бревна рядом с Даней, Миша впитывал каждое мгновение, слушал его голос, украдкой разглядывал непослушные, отросшие за несколько смен волосы и черты лица, старательно запоминал всё в мельчайших подробностях. У Дани день проходил не в меньшем напряжении. Всё, включая подготовку номера, казалось до ужаса спонтанным и оттого нервным. Помимо подготовки официального мероприятия, вожатые занимались приготовлением прощального огонька — это собрание за ночь перед отъездом было особенным, его нельзя было запороть. Вике пришлось воспользоваться связями, чтобы организовать вечернюю доставку пиццы и нескольких бутылок лимонада, кроме того они ещё с экватора делали памятные кулоны для своего отряда, так что в этот день не было и минутки, чтобы присесть и отдохнуть. Но оно того стоило. Закрытие последней смены проходило на открытом воздухе, как и «Экватор». Сцена и плац были украшены в духе новогодних праздников: мишурой, дождиком, гирляндами — подняв взгляд, можно было увидеть, что фонари от верхушки и вниз по столбу тоже умудрились обернуть мишурой и гирляндами. Должно быть, не обошлось без помощи электриков — невольно подумалось Мише, когда он только заметил украшения. Прожекторы, колонки и диджейский пульт на этот раз, видимо, переносил кто-то из педсостава — никого из мальчишек первого отряда по этому поводу не дёргали. Концерт начинался после полдника, ужин сегодня было решено чуть сдвинуть на более позднее время, а отбой откладывался до часа ночи. На время концерта стулья из столовой были вынесены и расставлены в ровные ряды на плаце. Ряды каждого отряда были помечены лентой особого цвета, первому достался приятный голубой оттенок. Лента проходила через спинки стульев, как бы связывая всех их вместе. «Сто процентов — идея Вики,» — подумал Миша, прежде чем опуститься на крайний стул рядом с Владом. Номер первого отряда значился в списке выступающих последним, хотя обычно заключительным номером был полуофициальный гимн лагеря, под который, как правило, проливались первые реки слёз. Похоже, этот год действительно был исключительным. Миша с искренним наслаждением смотрел все номера, подготовленные вожатыми и отрядами, видел, когда что-то шло не по плану, и упивался даже этими моментами, изо всех сил пытаясь урвать последние счастливые воспоминания. Он чувствовал, будто злая проводница выталкивает его из поезда уходящего детства на станцию под названием «взрослая жизнь», а он всё хватается за двери тамбура. Грустно? Конечно. Страшно? Не то слово! Самым интересным номером Миша выделил для себя небольшие сценки вожатых под лозунгом «топ самых ярких воспоминаний смены», в которые были включены как и общелагерные мемы, появившиеся на смене, так и локальные отрядные приколы. Когда подошла очередь первого отряда взбираться на сцену и рассаживаться на ней, уже начало смеркаться. Андрей Игоревич сидел по центру, на пару с Анатолием подключая свою электроакустику к колонкам. Позиции на сцене они распределяли едва ли не перед самым концертом, поэтому возникла небольшая путаница. Миша сидел вместе с Владом слева на краю сцены и внутренне ликовал, потому что рядом с ним незамедлительно опустился Даня. Через пару мгновений к ним подскочил «дядя Толя» и вручил микрофон Мише как сидящему по середине. У остальных тоже были микрофоны, и парень доподлинно знал, что Анатолию пришлось подсуетиться, чтобы раздобыть их в количестве шести штук: обычно для выступлений использовалось не более двух-трёх. Андрей наконец закончил возиться с подключением и на пробу сыграл несколько аккордов, а затем заглушил струны ладонью и проговорил в микрофон, закреплённый на стойке: — Друзья, мы подготовили для вас нечто особенное сегодня. Перед тем, как мы начнём, я хочу сказать несколько вещей. Первое: песню выбирали мои ребята сегодня утром. Второе: я довольно посредственно играю на гитаре, особенно если мы говорим о подготовке песни с нуля в сжатые сроки — я предупредил. Третье: я безумно рад, что нам позволили выступать последними и закрывать последнюю смену этого лета — вы должны понимать, что это действительно особое право. Или особое лево, — он смешливо прищурился и внимательно посмотрел на хихикающих зрителей. — В любом случае, мы очень надеемся, что вы проникнитесь этой песней так же, как наш первый отряд: эстафету приняли естествоиспытатели! Все на сцене с готовностью подхватили внезапную импровизацию и, как никогда, громко отчеканили: — Запомните: выживут только мечтатели! — Итак, мы начинаем. «Доброе сердце», друзья! Зрители на пару секунд разразились подбадривающими аплодисментами, а когда на плаце повисла почти идеальная тишина, Андрей начал: — Детство — разноцветное пятно… Первый куплет воспитатель пел в одиночку, и только на пред-припеве к нему присоединилось несколько голосов. Припев горланили уже все вместе. Второй куплет пел Андрей и ещё несколько ребят — постепенно к ним присоединялись остальные, но на пред-припеве голос снова стал одиночным. Последний куплет они ещё на первой репетиции раскидали между отдельными ребятами из отряда. Последний пред-припев достался Владу и Мише. — …бездна черная, но я лишь у-лы-ба-юсь! На репетициях Миша не волновался и довольно чисто пропевал свои слова, но когда дело дошло до выступления, голос его немного дрогнул — зато получилось в разы эмоциональнее. — …когда-нибудь вы станете немного добрей! — финал песни пропели все вместе, а последнюю строчку Андрей выдохнул в микрофон один: — Станете немного добрей! «Зал» едва не взорвался от бурных оваций, некоторые даже повскакивали с мест. Когда зрители немного поутихли, Андрей поправил микрофон в стойке и немного хрипло проговорил: — Спасибо, друзья! Я думаю, все мы после смены в нашем любимом «Солнышке» становимся капельку добрее, потому что получаем здесь недостающие свет и тепло, насыщаемся ими перед тем, как вернуться к нашей обычной жизни. Я хочу, чтобы каждый из вас как можно дольше не забывал об этом и сохранял в себе те положительные эмоции, которые получил на смене. А станет грустно или тяжело — всегда вспоминайте о нашем «Солнышке». Ещё раз спасибо, это была потрясающая смена! С нетерпением будем ждать вас всех следующим летом! А, ну и конечно, не забывайте: выживут только… На этот раз девиз первого отряда скандировали уже всем лагерем. Со сцены первый отряд уходил с улыбками, несмотря на то, что некоторые уже успели пустить слезу. После их выступления на сцену забежал директор лагеря и объявил смену официально закрытой, после чего отправил второй и первый отряды расставлять стулья в столовой, а остальных по возможности помогать. Ужин прошёл в небывалой для смены тишине — все ребята, даже самые младшие, переговаривались очень тихо, словно боялись громким звуком разрушить какой-то волшебный момент, хотя этот приём пищи ничем не отличался от прочих. Дискотека была довольно обычной, Миша даже расстроился. Хотя нет, не так… Миша расстроился, потому что за всё время так и не сумел отыскать в толпе Даню. Тот ему, конечно, ничего не обещал и не был обязан, но Миша всё же надеялся, что они смогут потанцевать напоследок вместе. Хотя бы один раз. К полуночи вожатые стали постепенно уводить свои отряды по корпусам. Первый и второй разошлись одновременно, потому что Руслан и — внезапно — Андрей Игоревич почти в один голос объявили о сборах. Ну, конечно! Им ещё предстояло поделиться впечатлениями внутри отряда на прощальной свечке. Стоило первому отряду войти в корпус и пройти по коридору до уже ставшего родным холла, причина, по которой они весь вечер не видели вожатых, стала ясна: на столе стояла стопка коробок с пиццами, несколько больших бутылок кока-колы и пара пачек чипсов и печенья. — Сюрприз! — немного комично воскликнули Даня и Вика, заметив удивлённо толпящихся ребят. — Мы с Викой подумали и решили, что сначала поедим, а уже потом погасим свет и пустим наш огонёк в последний обход. В этот момент из своей комнаты вышел Андрей Игоревич с гитарой в руках. — Думаю, никто не будет против музыкального сопровождения. Ребята растянулись по холлу, весело переговариваясь. Пиццу и лимонад вожатые выдавали подобно соннику: одна порция — в одни руки. Когда все расселись, уплетая пиццу, Андрей заиграл какую-то мелодию и негромко запел. Миша окончательно признал, что за все годы посещения «Солнышка», эта смена была самой-самой особенной, невероятной и запоминающейся. Сыграв несколько песен, некоторым из которых подпевала часть ребят, Андрей окинул взглядом холл и, удостоверившись, что все дети покончили с едой, сказал: — А теперь я хочу сделать кое-что, перед тем как ваши вожатые удивят вас ещё одним сюрпризом. Давайте сядем поближе друг к другу, — он махнул рукой, призывая ребят сесть в круг, как на огоньке. — Теперь я хочу, чтобы вы все взялись за руки или другим образом ухватились друг за друга. Дело в том, что мы с вами сейчас пустим волну, по которой поплывёт кораблик. Но кораблик этот непростой — этот кораблик везёт очень ценный груз. И если кто-то из вас вдруг расцепится, то кораблик потонет и не довезёт его. Все послушно взялись за руки, кто-то положил руки на плечи своим товарищам, кто-то приобнял. Миша, волей случая сидевший совсем рядом с воспитателем, устроил одну свою ладонь на плече у Андрея, а другую с надеждой и некоторым опасением протянул Дане. Был какой-то иррациональный страх, что Даня не возьмёт его за руку, но страх оказался напрасным. Это было самое тёплое и чувственное прикосновение за всю его жизнь. Вика с другой стороны от Андрея тоже положила руку ему на плечо, а другой ухватилась за ладонь Эли. Когда круг полностью замкнулся, Андрей начал играть. Песня была неспешной и проникновенной. Миша вслушивался в каждое слово с упоением, а сам думал о том, что если бы потребовалось, он бы обязательно дождался Даню и в декабре, и в январе, и в феврале, и даже ещё попозже — и неважно, пришёл бы тот с клубникой или без. Закончив играть, Андрей почти с гордостью посмотрел на каждого в холле. — Какие вы у меня молодцы, теперь ценный груз обязательно дойдёт до той — или того — кому он предназначается. Даня неслышно, но изумлённо выдохнул. От этой песни у него пошли мурашки по коже, а мишина рука в его руке… от этого нешуточно перехватывало дыхание на протяжении всей песни. — Андрей, — позабыв о формальности, которую вожатые, как правило, старались соблюдать при детях, обратился к нему Даня. — А это чья песня? — Моя, — просто ответил воспитатель и широко улыбнулся. — Это мой подарок первому отряду. Солнышки мои, вы первые, кто услышал эту песню и помог кораблику преодолеть шторм и бурю. — Она точно будет популярна! — воскликнул кто-то и этим запустил волну комплиментов в сторону Андрея. Даня с сожалением выпустил ладонь Миши, подошёл к Вике и что-то шепнул ей на ухо. Вожатые удалились, но тут же вернулись со стопкой миниатюрных, буквально пять на пять, конвертов из крафтовой бумаги. На каждый конверт была наклеена этикетка из цветной бумаги. — Ребята, сядьте, пожалуйста в круг, — мягко обратилась к отряду Вика. Андрей Игоревич отставил гитару к стене и устроился поудобнее. Миша придвинулся чуть ближе к центру, и постепенно круг снова был организован. Даня опустился на место, к которому ближе стоял — почти ровно напротив Миши — и зажёг многострадальческую свечу из икеи. Вика щёлкнула выключателем и села рядом с ним, положив конвертики в круг рядом с ними. — Итак, — тихо заговорила она, взяв стакан со свечой в руки. — Сегодня мы с вами последний раз собираемся вот так. На нашей прощальной свечке я хочу, чтобы каждый поделился самым ярким воспоминанием смены и сказал что-нибудь искреннее. Я начну… Миша, честно, не слушал ни Вику, ни тех, кто говорил следующими. Он вскользь услышал про то, что вожатые подготовили им небольшие подарки — кулоны с разными растениями в эпоксидной смоле, но после сосредоточился на Дане, сидевшем напротив. Видно было плохо из-за сумрака холла, но Миша хотел вдоволь наглядеться перед тем, как они разбегуться, возможно, уже навсегда. Из мыслей он вынырнул лишь тогда, когда Андрей Игоревич пихнул ему в руку стакан со свечой. Сначала парень даже не понял, что настала его очередь говорить, и с десяток секунд молчал. — Я… кхм… это была самая лучшая смена в «Солнышке», — он сделал небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями. — Впервые я приехал в этот лагерь шесть лет назад, когда был совсем маленьким и только-только перешёл в пятый класс. Не скажу, что я с первого взгляда влюбился в лагерь, нет, в то лето происходило и хорошее, и не очень, но… всё же я вернулся в «Солнышко» — и в следующее лето, и в лето, следующее за ним, и потом тоже… и, знаете, ни разу не пожалел. Но эта смена для меня последняя, к сожалению, я вот-вот перестану быть ребёнком, и в следующем году я не смогу вернуться сюда в той же роли. Когда я садился в автобус в этом году — даже не так — когда я собирал сумку, я пообещал себе, что возьму от своей последней смены всё, что смогу, что увезу с неё гораздо больше эмоций, чем сможет поместиться не то что в мою сумку — но самый большой чемодан в этом лагере. И, если честно, я и подумать не мог, что эта смена превзойдёт мои ожидания… Он мельком взглянул на Даню и, заметив, что тот внимательно смотрит на него, тут же повернул голову к воспитателю, сидящему слева. — Начну с конца: я никак не думал, что Андрея Игоревича удастся уломать на песни под гитару. Дело в том, что в прошлом году я тоже был в первом отряде, вожатым которого вот уже несколько лет является Андрей Игоревич. На моей памяти ещё никому не удавалось уговорить нашего воспитателя поиграть для отряда — не то что для всего лагеря. Легендарное событие, знаете ли, — Миша обменялся усмешками с Андреем и продолжил: — Второе: в этом году невероятно повезло со всем отрядом в целом. Те, кто никогда не ездил в лагеря — я знаю, что такие здесь есть — даже представить не могут, насколько, а ведь от этого зависит общее впечатление от смены. Так что желаю всем, кто планирует вернуться сюда через год, а некоторые и через два, чтобы вам снова повезло и вы снова попали в дружный коллектив, который сможет за короткое время стать вам родным. В-третьих, я правда старался брать по максимуму от каждого дня, и каждый день мне запомнился по-особенному — так что сложно выделить какой-то один. Я очень рад, что мою идею названия и девиза вы встретили с энтузиазмом, это нереально ценно для меня. А ещё… Миша уставился на пламя свечи, не в силах оторвать взгляд, потому что то, что он собирался сказать… — …это личное, сокровенное даже. На этой смене со мной случилось то, чего никогда раньше не случалось, — он набрал побольше воздуха и с придыханием проговорил: — Я влюбился. По-настоящему. У меня до этого были такие… короткие истории, попытки в отношения даже, но я ни разу не влюблялся. Так, чтобы до спазмов под рёбрами — точно никогда. Поэтому эта смена не только прощальная, но и действительно особенная для меня. Всем огромное спасибо за неё, это лучшее завершение лета из всех возможных. Выживут только мечтатели, и мы с вами — обязательно. Только передав свечку следующему и получив от Андрея переданный по кругу конвертик, Миша осмелился поднять взгляд. Даня всё ещё смотрел на него. Миша сжал между пальцами шершавую крафтовую бумагу. Понял или не понял? Страшно было узнать. Узнать хотелось. Парень снова одёрнул взгляд и решил тихонечко открыть конверт. В смоле застыл голубой колокольчик, тесьма была в цвет цветку. Недолго думая Миша надел кулон на шею и легко, но мечтательно улыбнулся, спрятав глаза в ковёр. Даня всё прекрасно понял. Уже давно, разумеется, но в тот момент, когда Миша, смущённо залипнув на свечу, проговорил заветное, его сердце пропустило удар. Он обменялся с Викой многозначительным взглядом и снова приковал всё своё внимание к парню. Он до конца слушал его, слышал каждое слово, но, как только он замолчал, в уши забился белый шум. Остаток огонька прошёл как в тумане, и даже свою речь Даня говорил будто на автомате. Отпустило его только под конец. — …я хочу, чтобы вы знали: я горжусь каждым из вас и очень надеюсь, что вы сумеете пронести тот свет, о котором мы с вами сегодня пели, сквозь года и не утратите его, какие бы удары ни готовила вам судьба. И, конечно, буду рад, если в следующем году мы снова встретимся в «Солнышке». Объявляю наш прощальный огонёк… — Даня не успел договорить, как воск затушил фитилёк, дошёдший почти до самого дна, и в холле воцарился кромешный мрак. — Вот видите, как сегодня совпало. Объявляю прощальный огонёк закрытым. Мы с вами обязательно выживем, я в это верю. Все одобрительно зашуршали по ковролину, обозначая аналог аплодисментов. — Сейчас, когда я включу свет, попрошу не расходиться, мы с Викой и Андреем Игоревичем хотели бы прояснить небольшой организационный момент. Даня встал, включил свет и, отшагнув от выключателя продолжил: — Те, кто уже бывал в лагерях, наверняка слышали о «королевской ночи» — это последняя ночь в лагере, разумеется, всем хочется пошалить, но в «Солнышке» эта традиция строго запрещена, особенно момент с разрисовыванием товарищей пастой, зелёнкой и маркерами, — со стороны некоторых ребят послышались тихие разочарованные возгласы. — Я понимаю ваше недовольство, но таково правило, и введено оно ради общей безопасности: вдруг у кого аллергия на компоненты — откуда вам знать? Именно поэтому после вечернего туалета все пасты сдаются нам. Мы пересчитаем. Тут Вика поднялась и вставила свои «пять копеек»: — Сейчас вы пойдёте чистить зубки и ляжете спать, подъём завтра, хоть и сдвинут на час, всё-таки будет рано, а некоторые из вас ещё даже вещи не собрали. Даня будет занят уборкой здесь, поэтому пасту будем собирать я и Андрей Игоревич. Надеемся на ваше понимание, — она немного лукаво взглянула на удивлённо застывшего Даню и добавила: — Возможно, кто-то хочет помочь с уборкой? Вика посмотрела прямо на Мишу, уже прекрасно зная, кто именно хочет помочь. Даня растерянно наблюдал за тем, как тот в очередной раз вызывается с помощью и поднимается с пола. Когда отряд нестройной толпой направился в сторону своих комнат, Даня чуть наклонился к коллеге и почти шёпотом спросил: — Вика, что за херня? Та улыбнулась и хлопнула его по плечу. — Не благодари.