Неписаные истины

«Карпатия» равномерно раскачивается на волнах, Роза сильнее закутывается в пальто, пытаясь согреться; по лицу стекают капли дождя. Где-то вдалеке виднеются блики света — она замечает теплое сияние, едва оно появляется. Если прищуриться, можно по памяти различить очертания Статуи Свободы, чей светящийся факел указывает Розе путь домой. Увидев огни, Джек становится за ее спиной. Заледеневшие кости Розы сотрясаются в такт его тяжелому вздоху. — И что теперь? — спрашивает она, а Джек лишь качает головой и крепко сжимает ее руку. *** В Нью-Йорке выживших встречают репортеры и семьи, тысячи людей требуют их внимания. Вокруг одни обсуждения, как же им повезло. Роза и Джек опускают головы, чтобы остаться неузнанными. Мама с Кэлом считают ее погибшей, и Роза не хочет, чтобы правда выплыла наружу. Мама наверняка отыграет свою роль как надо — расскажет журналистам и всем, кто будет готов послушать, воистину душераздирающую историю о тяжелом испытании и жертвах, о том, как она потеряла дочь в безжалостной океанской пучине. Что ж, это лучше альтернативы, лучше, чем смотреть правде в глаза. С одной стороны, хочется просто из злости развенчать эту ложь, заставить мать заплатить за все страдания, с другой — сердце Розы познало спокойствие, нечто похожее на мир, и к старой жизни она никогда не вернется. *** Первые несколько недель они остаются в Нью-Йорке, перебиваются случайными заработками и живут благодаря доброте незнакомцев. Иногда по ночам они занимаются любовью прямо под звездами, летнее тепло оседает у основания позвоночника, а пальцы Джека нежно ласкают ее тело, прослеживая каждый изгиб, будто ее кожа — нетронутый холст, на котором он может усилием воли написать шедевр. После он всегда крепко ее обнимает и тихонько, в плечо напевает «Заходите в мою летающую машину, Джозефина», пока она не засмеется. Несколько последующих месяцев вся Америка, кажется, только и живет разговорами о злополучном Титанике, историями выживших и мертвых, предположениями о том, что же пошло не так. Розе не нужны напоминания. Закрывая глаза, она только и видит глубины океана, бескрайнюю тьму, грозящую поглотить ее; будто наяву чувствует ледяную воду на своей коже. По ночам она по-прежнему слышит предсмертные крики. Роза предлагает отправиться на запад, далеко, за горизонт, и Джек просто соглашается. *** Они собираются в Санта-Монику, но в результате, проехав автостопом через Пенсильванию, Огайо и Индиану, оседают в Иллинойсе. Роза устраивается швеей, а Джек — в строительный магазин. Они селятся в комнате над гаражом у пожилой вдовы, которая почти не берет с них платы в обмен на помощь с готовкой и уборкой во дворе. По воскресеньям днем они отправляются в город — сидя в парке, Роза читает, а Джек рисует. Простая жизнь — это приятно, Розе давно хотелось устроить себе передышку, но она и не представляла, насколько трудно ей будет. Сидящий рядом с ней на скамейке Джек довольно вздыхает — ей хотелось бы поймать его эмоции и сделать своими, хотелось быть похожей на него: иметь возможность устремиться в неизведанные дали, не задумываясь, принимая жизнь такой, какая она есть. Роза медленно, но учится. Когда Роза родилась, у нее было все, потом у них ничего не осталось, и она не понаслышке знает, насколько суровой может быть жизнь. Мама (при всей своей безграничной мудрости) научила Розу скрывать их положение, высоко держать голову и вести себя так, будто не она находится на задворках этого мира, а весь мир лежит у ее ног. Звуки от карандашей Джека, скользящих по странице альбома для рисования, давят на психику, и Роза вновь утыкается взглядом в лежащую на коленях книгу, но не разбирает ни единого слова, разглядывая свои грязные и исколотые от долгих часов шитья пальцы. Интересно, что бы сейчас о ней подумала мать? При одной лишь мысли на губах Розы расплывается улыбка. Однажды, еще в самом начале отношений, она спросила Кэла: «Разве тебе не хочется большего?» Он рассмеялся с привычным самодовольством, откинул голову назад и небрежно пожал плечами. «Что может быть лучше, дорогая? Скажи мне, и я принесу это тебе на блюдечке с голубой каемочкой», — ответил он, вытянул руку и провел большим пальцем по нежной коже ее ладони. Роза не отстранилась, но и не поддалась его прикосновениям. Тогда, на Титанике, Джек нарисовал очень привлекательное будущее. Он зажег в ней какую-то искру, оживил эмоции, о существовании которых она уже давно забыла; вдохновил на борьбу, дал голос, который должны были услышать. Те несколько дней, что они были знакомы, те несколько часов, что они провели вместе, когда остальной мир перестал существовать, она цеплялась за будущее изо всех сил. Однако реальность оказалась совсем другой. — Ты счастлива? — спрашивает Джек. Губы Розы вздрагивают, но она не улыбается. — Я пытаюсь быть счастливой, — отвечает она, ведь не хочет омрачать эту жизнь — жизнь, за которую она боролась; жизнь, ради которой она спаслась — ложью. А что еще можно ответить? Только не правду, потому что вот в чем дело. Роза действительно не знает, что такое счастье; не может представить его вне детских мечтаний и желаний. Счастье — это детские воспоминания: ей пять лет, и она танцует в своих новеньких балетных туфельках, а теплый смех отца эхом разливается по комнате. Она долгие годы лелеяла подобные воспоминания (те, что не были омрачены смертью отца и бесконечными скандалами) и думала, что именно тогда и была счастлива. Расстояние между прошлым и настоящим огромно. Женщина, которой она пытается стать, совсем не похожа на девушку, которую Джек отговаривал от прыжка, а та в свою очередь очень далека от девочки, которой когда-то была. Возможно, именно ощущение спокойствия и безмятежности, которое Роза испытывает, когда Джек после долгого дня заползает в постель, смотрит на нее и шепчет в плечо «Я скучал», и есть счастье. Но откуда ей знать? Он по-прежнему любит ее рисовать — где угодно: на салфетках, бумаге, дешевом холсте, — едва появляется свободная минутка. Иногда в мягком свете свечей она сбрасывает одежду и, полностью обнажившись, снова позволяет Джеку нарисовать ее, как одну из его француженок. Роза закрывает глаза и под мерное царапанье угля по бумаге пытается не захлебнуться воспоминаниями: запах свежей краски, тепло его взгляда, мерное покачивание корабля, — которые одновременно успокаивают и щекочут нервы. Всегда любопытно смотреть на то, что получилось. Она помнит, как трудно ей было впервые посмотреть на себя его глазами, но сейчас все изменилось. Будь у нее возможность сравнить изображения, то разница была бы поразительной: неровные края настоящего по сравнению с мягкой округлостью прошлого. Она сильно похудела, неровно остригла волосы. Эта версия нравится Розе больше. Джек не понимает, почему она хранит ожерелье. Однажды он находит его в ее ящике для чулок. Роза прячет его между нижним бельем и документами, которые нужно сохранить, но о которых лучше забыть. Тогда они ссорятся в первый и последний раз. В первый и последний раз кричат друг на друга. Джек не понимает, почему она хочет быть бедной, почему хочет наказать себя. Он стоит прямо перед ней — со следом от угля на скуле, и Роза изо всех сил гонит от себя мысль, как это мило. — Ты лучше всех должен меня понять! — кричит она в ответ. Джек, скрестив руки, встречает ее взгляд, и она впервые видит его злым, впервые злится на него сама. — Не хочу быть ему чем-то обязанной. Они долго молчат. Позже он находит ее на крыльце. Темно и холодно, и Роза на взводе. Джек протягивает ей чашку кофе, касается ее пальцев, а потом садится рядом, и она придвигается ближе и вдыхает его тепло. Джек шепчет извинения ей в волосы. — У нас все будет хорошо, — говорит он, и она вспоминает, что прежде всего влюбилась в его оптимизм. Уголки рта Розы вздрагивают, но она не улыбается. — Поверь мне. Роза кладет голову ему на плечо, закрывает глаза и выдыхает: — Верю. Конец