Докажешь мне свою любовь?

      Холодные кончики пальцев гуляют по оголённой коже бедра, скучающе очерчивая татуировки, пока Виолетта нервно облизывает накрашенные вишнёвым блеском губы и смотрит на чужую руку, что поглаживает её тело. Лёгкая дрожь, ком в горле и сжирающие душу чувства, которые скрывать от близких уже не получается. Не получается спрятать и от зелёных глаз, где сверкают нотки возбуждения с лёгкой заинтересованностью.       — Ты что-то хочешь мне сказать, Виолетта? — широкая улыбка в полутьме, заставляющая сердце трепетать, и пальцы выше ведут, вскоре перемещаясь на внутреннюю сторону бедра.       Всхлип-стон, волнение удушающее и неожиданное касание к кромке белья. Малышенко сглатывает и под давящим взглядом раздвигает ноги пошире, вздрагивая от ощущения ледяного металла. Она сквозь ткань чувствует, как увесистое кольцо Лизы царапает лобок и холодит кожу. И от этого голова идёт кругом. Плохо соображает, мысли скручиваются в клубок, и только жалобный скулёж вырывается из глотки:       — Хочу.       — Тогда говори.       Ви протяжно вздыхает, глядя прямо в глаза Андрющенко, и шепчет, кусая губы:       — Лиз, возможно, ты и не помнишь, но один раз в университете я обронила ключи. Ты подняла их и догнала меня, а мои руки были заняты дурацкими конспектами. Я помню, ты усмехнулась, назвала меня малышкой и после положила ключи в карман моей куртки. Я даже не успела поблагодарить, ты уже ушла. Блять, это было три года назад, а я помню всё до мельчайших подробностей. И знаешь...я...ты...       — Я же тебе ничего плохого не сделаю, не бойся, продолжай. — и ладонью шеи касается, не прекращая гладить плоть через кружево.       — До того случая ты мне и так нравилась. Очень нравилась. Но сейчас...сейчас по-другому. Совсем.       Бешенный стук сердца, успокаивающий поцелуй на плече и глаза в глаза. Зелёные, добрые, дающие надежду на счастье и чистую любовь.       — Скажешь мне? — мягкие губы на другом плече и одно словечко. — Малышка.       И невольно расцветает широкая улыбка на бледном лице. Вилка кивает и тихо проговаривает:       — Я люблю тебя.       Но в ответ гнетущее молчание, навевающее стыд и новые комплексы. Почему Лиза молчит? Неужели ей мерзко и гадко услышать признание в любви от Малышенко? Неужели всё, что было между ними раньше, фальшь и игра?       Сладкие поцелуи, пусть и по пьяни, горячие касания к телу и ночные откровения — фальшь ли это? Ведь дружбой не назовёшь, отношениями тоже. Непонятно, мучительно и обидно.       Обидно видеть улыбки, подаренные не Виолетте, обидно слышать комплименты, сказанные другим. Обидно быть с Лизой так рядом и одновременно так далеко.       Не её она. Чужая, хоть и близкая. Дразнящие поцелуи и лёгкий петтинг – не для Виолетты. Ей мало, катастрофически мало этого, и она хочет совсем другого.        Искренней любви.       Но нужна ли любовь Лизе? Нужна ли ей Виолетта?       — Не молчи, пожалуйста, мне страшно. Если... если чувства невзаимны, я попытаюсь принять этот факт, но только не молчи.       Андрющенко ухмыляется и, убрав руку под взволнованный вздох Ви, стягивает с пальца кольцо.       — Докажешь? — произнесённое с резкостью слово и волоски на теле встают дыбом.       — Что?       — Свою любовь.       И грязный блеск в глазах, что кажутся самыми светлыми и чистыми во всём мире. Пальцы вновь гуляют по обнажённой коже бедра и оказываются на белом кружеве через несколько секунд. Нежные поглаживания, жар и губы на ключицах. Короткие поцелуи на груди, прикрытой тонким топом, и тихий всхлип:       — Я докажу. Обязательно докажу, только скажи, что нужно сделать.       Одно движение и бельё сползает с тела. Одно движение и взволнованная Виолетта оказывается под Лизой, что очерчивает линию подбородка языком.       — Раздвигай ноги.       Не просьба, а приказ, который в то же мгновение выполняет Малышенко. Шёпотом «умничка», резкий поцелуй со вкусом крови из ранки и плавные толчки сразу тремя пальцами. Движения медленные, а губы на тонкой шее. Движения быстрые и грубые, а топ спускают на живот, позволяя Лизе притронуться к обнажённой груди.       Индиго усмехается тому, как дрожит и краснеет под ней Виолетта, и губами сосок обхватывает, увеличивая скорость толчков. Смазка по длинным пальцам, чувственные стоны из горла и ощущение вседозволенности.       Виолетта. Вилка. Вилочка.       Сладкая и наивная малышка, к которой прояви немного внимания и она вся твоя. Под тобой, на тебе и в твоих мыслях. С широко раздвинутыми ножками и с мольбой в зелёных глазах.       Симпатичная и милая, почти что красивая, почти что идеальная. Но не любимая, нет. Её любить тяжело, её любить не хочется, только трахать.       И иногда целовать, ради щенячьей преданности во взгляде. Она действительно видна, заметна, заметна и дурацкая любовь, которая совсем не нужна Андрющенко. А если и нужна, то не с Вилкой.       Лизе нужно тело и чужие эмоции, но не душа. Да и разве у шлюх она бывает? Только похоть, тупые загоны и желание, чтобы долюбили, потому мамаша не смогла, а отец съебался ещё до рождения.       Таким брошенным и несчастным малышкам, как чёртов воздух, необходимы жалость и ласка, тепло. Малейшее отстранение, малейший холод с твоей стороны, и они разревутся тихо в уголочке, ища проблемы в себе. И обязательно найдут, потому что иначе быть не может.       Но Лизе такое не нужно. Не нужна ей поломанная и недолюбленная девочка. Не нужна Виолетта.       Только тело, только восхищение в глазах и сладко-горькая покорность.       — Не прикасайся к себе, а то я уйду. Тебе ясно?       Слабый кивок, капельки пота на груди и тихие-тихие стоны, вызывающие самодовольную улыбку. Грубость толчков и прикосновение к клитору.       — Пожалуйста, поцелуй меня. — со слезами на глазах шепчет Ви.       Ухмылка и нежное касание к губам. Всё же можно иногда быть снисходительной и подарить капельку теплоты, а потом получить вдвое больше.       — Малышка.       И Виолетта кончает, прокусив кожу на собственной ладони. Отдышаться пытается, с постели встать, но как только ей удаётся сделать это, Лиза хватает её за запястье.       — Не так быстро. Ты же не думаешь оставить меня без удовольствия?       — Нет, конечно нет, извини. — румянец на щеках и полная неловкости улыбка.       Стянув джинсы с бельём с девушки, Ви устраивается между худых ног и скользит языком меж половых губ. Скользит, лижет, ласкает, позволяя чужой руке вцепиться в волосы и направлять.       Но Малышенко не больно и не дискомфортно, она радуется взаимности и похвале во взгляде. Она радуется тому, что ей разрешили показать и доказать свою любовь. И она доказывает, отдавая себя без остатка.

***

      — Ты же ради меня что угодно сделаешь? — шепчет вкрадчиво Лиза, поглаживая пальцами рёбра Ви.       Та лучисто улыбается, головой кивает и прижимается ближе к чужому телу. Нежная, жаждущая тепла и ласки. Лиза подарит ей их, ну или сделает вид, а потом, вдоволь получив отдачу, прекратит это сумасшествие.       Потому что уже не интересно и скучно.       Потому что Виолетта скучная.       Она как открытая книга, посредственная и пустая, никакой загадки. Чувства напоказ, эмоции тоже, зацепиться не за что.       Полюбить нечего.       Только поразвлечься, только поиграться и услышать жалкое «я люблю тебя».       У Лизы таких было десятки, сотни, и «любовь» каждой девицы заканчивалась на том моменте, когда те находили нового партнёра. Более любящего, более светлого.       Не хватало им любви одного человека. Хотелось внимания от всех и сразу, а Андрющенко такое не устраивает. О каких чувствах может идти речь, если ты, услышав несколько приятных словечек в свой адрес, отдаёшься почти незнакомому человеку?       Незнакомому, сука, человеку. Виолетта нихрена о Лизе не знает, хоть знакомы они столько лет. Она думает, что что-то знает, она думает, что её секреты правдивы.       Но везде ложь, ложь и ложь.       Потому что малышка доверия не заслуживает, а вот чуточку внимания, пожалуй, да.       — Тогда завтра жду тебя здесь в восемь часов вечера.       Виолетта приходит ровно в двадцать ноль-ноль. В коротком платье нежно-голубого цвета, с завитыми волосами и снова с вишнёвым блеском на пухлых губах. Счастливая и влюблённая, но ровно до того момента, пока не замечает рядом с Лизой знакомую фигуру.       Человека, что все школьные годы, отравлял жизнь. Издевался, бросал оскорбления и всячески унижал, сверкая при этом карими глазами. Именно по ним она её узнала, взгляд остался прежним, надменным и сжирающим, поменялись только цвет и длина волос.       Но повадки, ухмылка и энергетика – всё одно и то же. Грёбаная Медведева.       — Ты испугалась, малышка? — целует нежно в щёку Лиза и, взяв за руку, сажает на диван. Малышенко оказывается между двумя девушками.       Душно, волнительно и неприятно. Видеть её, чувствовать соприкосновение колен и ощущать за шеей её руку, что на спинке дивана лежит.       Улыбается, с широко расставленными ногами сидит и питается страхом Вилки, даже не глядя на неё.       — Испугалась. — голос, но не Лизы. Этот хриплый и прокуренный, вызывающий противную по коже дрожь.       Голос совершенно другой, но не взгляд.       — Ну чего ты молчишь, Малышенко? Не рада?       — Не рада. — вымученно и сипло, однако рядом с Лизой спокойнее. Не так страшно, как было бы без неё. Лиза же не позволит её обидеть?       Не позволит и не обидит сама.       — Так вы знакомы? — улыбается Андрющенко, пальцами пролезая под ткань платья.       — В школе учились вместе, за одной партой сидели.       Смеётся, ладонь опускает на колено, пока внутри Ви всё холодеет. Для неё воспоминания о школьных временах однюдь не радостные. И находиться в компании Киры крайне тяжело, ровно как и ощущать её руки на теле.       Давяще и унизительно. Тошнотворно.       — Пожалуйста, не трогай меня.       Каждая понимает, кому предназначены слова. Но они пустой звук. Медведева сжимает колено, Виолетта молчит, давясь слезами, а Лиза, не переставая улыбаться, гладит внутреннюю часть бедра.       Не поможет. Не спасёт. Не утешит.       — Лиза...       — Она не обидит тебя, слышишь? — мягкий поцелуй на шее и сжатие рукой бёдра. — Малышка, всё хорошо, тебе не нужно бояться. Скажи ей, Кир.       — Я не обижу тебя.       И вроде бы легче, но её прикосновения всё равно кажутся липкими и противными. Вилка вздрагивает, чувствуя давление с обеих сторон и кусает нижнюю губу до крови, боясь что-либо сказать.       Хочется уйти, сбежать, но оставить любимую Ви не может, потому что это было бы некрасиво и неправильно. Однако тревога бьёт по вискам, и Малышенко выпаливает шёпотом:       — Лиза, пожалуйста...       — Перестань трястись.       Убрав руку с бедра, Индиго двумя ладонями обхватывает лицо Виолетты и поворачивает к себе. Смотрит в глаза пристально, облизывает свои губы и приникает к её губам. Поцелуй нежный, поцелуй трепетный, а чужая рука, покрытая татуировками, поглаживает медленно ногу.       — Больше не страшно? Конечно не страшно, кого тут бояться, все свои. Правда, малышка? — отстранившись, улыбается Лиза и, увидев короткий кивок, продолжает. — Наконец-то ты немного успокоилась, и я могу сказать, почему опять тебя сюда позвала. Знаешь, ты вчера красиво пела мне о любви, о чувствах, но я, к сожалению, так их и не увидела. Представляешь?       А внутри всё рушится от сказанных слов. Руки начинают заметно дрожать, и слёзы невольно подступают к глазам.       Лиза, увидев слезинки, сводит брови на тонкой переносице и, осторожно поцеловав в уголок губ, успокаивающе произносит:       — Тише-тише, не надо, всё хорошо, тебе не идут слёзки. Просто мне тяжело доверять, а если ты сейчас кое-что сделаешь, я смогу поверить в твои слова.       — Что мне нужно сделать? — и надежда на взаимность загорается в сердце вновь.       Лиза будет с ней, а остальное неважно.       — Помоги Кире расслабиться. — огонёк немножечко тухнет, и Виолетта вспоминает, что рядом с ней сидит ещё её давний обидчик. И непросто сидит, а трогает, совершенно не спросив разрешение.       Ведь Лизе можно, ей можно многое, но не Медведевой. Вилка, собираясь с мыслями, спрашивает тихонько:       — Что?       — Отлижи ей, и я тогда поверю тебе.       Ком в горле и холодок по позвоночнику. Вязкое отвращение и желание добиться своего. Малышенко скрепя сердце выбирает второе, подальше отодвинув неприязнь и обиду.       Это всё ради Лизы.       Ради любви. Их любви.       Кира уже без штанов и белья, с широко раздвинутыми ногами. В её глазах недобрый блеск, яд, но Ви всё же опускается на колени.       — Умница.       Хватка на тёмных волосах, солоноватый привкус на языке и чужое дыхание. Мерзко, до тошноты мерзко, но не от самого процесса, а от человека, перед которым так покорно Виолетта встала колени.       Мерзко и от себя, но не от Лизы.       Доведя Медведеву до оргазма, Ви со смазкой на подбородке отстраняется осторожно и вытирает рот тыльной стороной ладони, после повернувшись к Андрющенко.       — Лиза, я...       Но в зелёных глазах ни похвалы, ни нежности, только грязь, что Виолетта не видела раньше. Не рассматривала, даже не пыталась.       — Ты здорово нас повеселила, малышка, время проведённое с тобой было чудесным, но думаю, что игру надо заканчивать.       — Игру?...       Ебаный бред, на щеках слёзы и усмешка-усмешка-усмешка, заставляющая поверить в собственное ничтожество.       — Не строй из себя дурочку. Ты меня толком не знаешь и несёшь какую-то хуйню про любовь, мне это не нравится. Ответь честно, ты что-то хотела от меня?       — Нет... нет, я действительно... — но голосок перебивает громкий смех.       — Кир, ты это слышишь? Любила она, как же. Но если я, такая гадкая и бессовестная, разбила юное сердечко, то так уж и быть, заплачу компенсацию.       Лиза вытягивает из бумажника пятитысячную купюру, но Виолетты уже и след простыл. Не хотелось чувствовать себя ещё более униженной, не хотелось видеть в любимых глазах столько гнили, и она, сбегая по ступенькам вниз, утирает горькие слёзы разочарования.       Столько боли, столько ужасных мыслей в голове, которые Малышенко пытается вырвать из разума. Но одна, сжирающая и ничтожная, всё же прочно укрепляется на подкорке мозга.       Доказывать свою любовь она не будет.       И не будет больше любить.       Потому что хватило сполна.       Но одно ласковое слово, одна добродушная улыбка, и в душе снова прорастёт душистыми цветами надежда. Надежда на то, что всё же когда-то её искренне полюбят.       Пусть и не сейчас, но полюбят.       Она будет верить, она будет ждать, но пока любовь у неё под запретом.