Сладкая кровь пташки

Проходили очередные сутки в одиночной камере. Боль от отдачи после лечения, наконец, сошла на нет, и Пугод стал себя чувствовать более-менее сносно, хотя лежание на холодном твердом полу темницы и приносило массу неудобств. Но всё же это заключение в затхлом подземном помещении было больше сродни психологической пытке, не дающей нормально поспать, куда больше давя на сознание всей своей атмосферой, чем физическим дискомфортом. Он никак не мог сориентироваться во времени, оттого казалось, что он проводит в подземелье куда больше, чем есть по факту. С водой его больше не так мучила жажда, но вот нормально поесть он так и не смог. Стоило даже небольшому кусочку данной ему пищи попасть на язык, как его тут же начинало тошнить. Возможно, то было вызвано просто из-за банального стресса, но желудок отказывался принимать еду. Так что парень был вынужден просто спрятать свою порцию в пустой магический инвентарь, чтобы не травить душу и не видеть её, оставив на потом, ведь рано или поздно этот момент настанет, а там она хотя бы не испортится. Сейчас он мог нормально двигаться, не шатаясь как осиновый лист и, подавив в себе внутренний страх, смог изучить данное ему помещение более тщательно. Конечно, это особо ему ничего не дало, всё же темницы и создаются для того, чтобы держать узников взаперти, не давая им шанса выбраться. Единственное, что было здесь чужеродным, и что парень потенциально мог использовать, это магический фонарь у двери, но то был единственный источник света, и, очевидно, только он отпугивал крыс от помещения. Будь у него хоть факел, как альтернативный источник освещения, с этим можно было бы поработать. Выхода нет, вот и приходится ждать какого-то чуда — спасения, чтобы кто-нибудь его вытащил из этого ужасного места. Модди был на задании, и Пугоду, еще находясь дома, было крайне непросто с ним связаться через магический коммуникатор, теперь же такая возможность отсутствовала в принципе. Были те, кто мог заметить внезапное отсутствие пернатого, в частности Жираф, который чувствовал себя как у себя дома в семейном гнезде пернатого и козлика, но особых надежд это не давало, ведь мало ли куда юный ангел мог запропаститься. Будь он уже состоявшимся ангелом, следующим за каким-нибудь богом, мог бы хоть помолиться, просить какого-то снисхождения и помощи, как последователь, в надежде быть услышанным. Если бы он следовал за добрым богом, то, как минимум, мог бы излить в этот момент свою душу, но он не смог попасть в эти учения из-за очень сложных правил и требований, хотя архангел Нео и рассказывал, как это сделать. А злых богов парень всячески избегал, хотя он и знал, что не все те, кого считают злыми, столь уж бесчеловечны, как тот, кого он не может вспомнить. Подтверждением тому был падший ангел Заквиель, которому его бог немало помогал, пусть и требуя какую-то плату взамен. Гнетущее чувство безысходности пожирает изнутри, но всё же он не впадает в истерику, сдерживая периодически возникающие приступы паники из-за чертовых крыс или своих собственных плохих мыслей. Хотя до него, наконец, дошло осознание о том, что убивать его никто не собирается, с ним всё равно могло произойти что угодно. Звук шагов внезапно вытаскивает его из раздумий, и на эмоциях шарахнувшись к дальней от двери стене, Пугод шипит. Осознавая, что всё равно от очередной встречи с Диамкеем ему никуда не деться, парень поворачивается лицом к выходу, смотря на небольшое окошечко в двери, на этот раз, не закрываясь стеной из собственных крыльев. — Ну и как мой птенчик поживает? — интересуется вампир, заглянув первоначально через решётку тюремной двери, встретившись взглядом с наполненными злостью золотыми глазками сидящей в дали птахи. — Вижу, тебе, наконец, стало лучше. Поджимая губы, парень молчит, сжимая уже изрядно запылившуюся ткань, прикрывая ей свою обнажённое тело, что только недавно пришло в норму после сильной нагрузки от травм и лечения магией. Пусть это был и не первый опыт экстремального лечения зельями, но его тельце было совершенно не готово переносить такие нагрузки, поэтому раньше он просто избегал получения травм. Пугод искренне надеялся, что его не будут калечить и сегодня мужчина уйдёт также быстро, но злорадная улыбка вампира явно говорила обратное. Щелчок замка, и Диакей открывает дверь в подземную темницу, тут же проходя внутрь освещённого единственным фонарём маленького помещения. Мужчина видит, с каждым его шагом на бледном личике его сладкой жертвы все больше отображается тревога. Глядя на это напуганное выражение лица, так и хочется повалить мальчишку на землю и впиться острыми клыками в эту тонкую шею, но нельзя, это ведь может убить ненаглядного птенчика. Чувствуя исходящую жажду от вампира, взгляд золотых глаз хаотично бегает по пространству, зацепившись за оставленную специально открытой дверь. Но парень понимает, что это ловушка, что вампир его нагонит быстрее, чем он сможет приблизиться к порогу, ведущему в неизвестный темный коридор подземелья, или же начнёт его гонять так же как по складу, устроив второй раунд догонялок. Опустив взгляд в пол, он зажмурился, не двигаясь с места, чувствуя собственное бессилие. — Ну, как можно быть настолько милым? — игриво спрашивает Дима, присаживаясь на корточки перед птенцом, хватая рукой за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. — Может, поцелуешь меня? — Нет, — сквозь накатывающий страх отвечает он, вжимаясь в стену позади, вынуждено поддерживая зрительный контакт. — Да ну, а вчера ты так охотно поддался вперед ко мне, нежно накрыл мои губы своими, чуть ли не обнимал меня, — игривым тоном произнес Диамкей, нарочно приукрашивая события, наблюдая за тем как пташка сдвинул брови, поморщившись от его фразы. — Да еще так долго не отлипал от меня, словно больше меня хотел этой близости… — Не было такого! — вскрикивает парень, дёрнувшись, и резко откинул от себя его руку, но Дима тут же перехватил его ладонь, сжимая запястье птенца. — Не отрицай, всё же вчера у тебя был выбор, и ты сам меня поцеловал, — говорит он, на самое ухо птенчику, сильнее прижимая того к стене своим телом, буквально нависая над ним, вздымая свои кожаные крылья, перекрывая ими свет, исходящий от лампы. — Ты заставил меня это сделать… — дрожащим голосом шепчет Пугод, словно пытаясь оправдаться, но не перед Диамкеем, а скорее перед самим собой, ведь ему действительно больно признавать, что под действием ужасного самочувствия, он действительно поддался и поцеловал своего насильника ради глотка воды. — Пугод, ты мне живой нужен, так что я дал бы тебе еду и воду в любом случае, а ты просто не понял этого, — посмеялся Дима, давая понять, что та жертва была полностью напрасной. Парень понимал, что и эти слова могут быть ложью, но всё же вся эта тема его чувств и преданности любимому сильно задевала его, что только забавляло вампира, давая повод поиздеваться. По щеке птенчика скатывается слеза, и Диамкей стерев её свободной рукой, переводит ладонь на затылок парня, сжимая его волосы на затылке. Заставив запрокинуть голову, мужчина вовлекает птаху в грубый поцелуй, проникая в его ротик языком. Ладонь, что держала за тонкое запястье, отпустила ангелочка, и теперь, забравшись под ткань, скользнула по бедру, оглаживающими движениями поднимаясь выше. От этой близости парню до ужаса мерзко и, протестующе мыча в чужие губы, Пугод сильно зажмурился, пытаясь отстраниться от мужчины. Всячески упираясь, дергаясь, в попытках освободиться, он даже кусает вампира за язык, что явно было большой ошибкой. Диамкей раздраженно рычит из-за полученной зубками ангелочка травмы, ведь тот всё же умудрился прокусить его язык. Пусть след и небольшой, но в глазах вампира заблестела сильная злость от вкуса собственной крови во рту, и он тут же отстранился от птенчика. Крепче сжимая волосы на затылке Пугода, Дима резким движением опрокидывает его, под вскрик, впечатывая головой в твердый пол темницы. — Ты, видимо, совсем страх потерял! — на повышенных тонах кричит вампир, нависая над своей жертвой, с усилием, вжимая его уже начавшую кровоточить голову в пол. Парень упирается руками в пол, а из глаз тут же пошли слезы от чувства сильной боли и страха. Он поджимает одно крыло к себе, а второе было вынужденно поднято кверху, из-за резкой смены позы и сидящего на нем чуть сбоку вампира. Тому явно не очень нравится находиться под пернатым крылышком, оно ему сейчас мешалось, и перехватив другой рукой голову пташки, Диамкей продолжал удерживаться на месте, схватился за крыло. — Черт, до чего же они у тебя большие, — фыркает он, резко отстраняя от себя крыло, желая просто убрать его, но, не рассчитав свою силу и направление, причинил серьезный вред. Пернатое крылышко из-за резкого движения оказалось в неестественной для себя позиции и с характерным вывиху щелчком ломается у основания. Это действие получилось совершенно спонтанно, Диамкей не собирался ломать его крылья, так что он даже сам на секунду поморщился от этого хруста. Всё же тема крыльев и для него самого было чем-то особенным, а вот для ангельской расы вообще чуть ли не священной, но что сделано, то сделано. Звонкий крик птенца приносит мучителю свою долю удовольствия, будоража и провоцируя его на продолжение, хотя его собственные крылья рефлекторно реагируют на подобную травму, что он же и нанёс, чуть содрогаясь, что в свою очередь не очень нравилось Диме. Всё же, злорадно улыбнувшись и прикрыв глаза на секунду, он еще сильнее надавил на чужое повреждённое крыло, окончательно выламывая сустав, довольствуясь сладкими криками боли. Удовлетворенно выдохнув, он убирает руку от головы Пугода и привстает на колени, всё же достаточно бережно укладывая сломанное крылышко на землю. Проводя рукой по шелковистому оперению, он секундно обдумывает, как стоит поступить дальше, решаясь поиграться с этой довольно деликатной для всех крылатых темой. Парень же бьется в агонии, поистине адские ощущения от повреждения достаточно чувствительно крыла, полностью перекрыло боль от травмы головы. Слезы капают на грязный пол вперемешку с кровью из разбитого лба. Он слегка приподнимает голову, подтягивая под себя руки, птенчик чуть ли не готов умолять, чтобы его как можно скорее вылечили, но всё же застрявший ком в горле не позволяет ему это сделать. — Может мне стоит совсем их вырвать? — наклонившись над дрожащим телом, к самому уху, провоцирующее, достаточно громко, чтобы быть услышанным сквозь эти всхлипы пернатого, говорит Диамкей. — Нет, пожалуйста, не надо! Не трогай крылья! — уже охрипнув, кричит Пугод, чуть подтягивая тело вперед, стараясь хоть немного отползти. — Ты ведь всё равно уже никогда не взлетишь в воздух, так какая разница? — усмехается Дима, прижимая коленом травмированное крыло, а рукой впиваясь когтями в основание нетронутого, удерживая его на месте и что-то делает. — Нет, не трогай их! Из-за неспособности сбежать, Пугод чуть поворачивает голову, краем глаза замечая, как вампир открывает своё магическое хранилище. Не долго думая, мужчина вынимает из инвентаря острый охотничий нож. Вампир прекрасно знал, насколько для всех без исключения ангелов крылья священные, настолько, что потерю их они переживают куда серьезнее, нежели потерю иных своих конечностей. Нож в его руках был скорее блефом, ведь Диамкей понимал, что для настолько юного ангелочка, потеря крыльев действительно будет фатальной. Перед глазами птенца чуть ли не темнеет, от осознания того, что сейчас может с его крылышками произойти, когда лезвие сверкнуло над ним. Парень знает, прекрасно знает, в какие ужасные последствия для ангела может вылиться потеря крыльев. Уж лучше действительно быть выпотрошенным как индейка, чем лишиться даже одного из своих крыльев. Ярким примером этих ужасных последствий утраты, в его воспоминаниях служил Заквиель, что долгие годы сильно страдает, вынуждено механизируя свои крылья после пережитой почти полной утраты их функционала. А в отличие от Пугода, что знает лишь одного ангела, вполне неплохо пережившего столь травмирующие событие, Диамкей за свои немалые года видел и других представителей его вида, что зачастую просто совершали суицид или сходили с ума, не в силах выдержать столь серьезную утрату. — Я сделаю, все, что ты хочешь, только не трогай крылья! — охрипшим голосом взмыливает бледный как смерть парень, чувствуя давящую на его крыло руку, пока второе просто воспринималось как один сплошной сгусток боли. — Вот как мы, значит, сразу запели? — усмехнулся Дима, покручивая нож в руке, игриво сверкнув на парня глазами, угрожающе скалясь, чтобы нагнать на того еще больше паники. — Не трогай крылья, я больше не буду сопротивляться, сколько угодно буду тебя целовать, только, пожалуйста… — с дрожью отвечает Пугод, давясь собственными слезами, готовый буквально согласиться, на что угодно, лишь бы остаться при своих крыльях. — То, что ты не будешь сопротивляться, это хорошо, но мне от тебя не только поцелуи нужны, я хочу, чтобы ты мне полностью отдался, ты же будешь моей личной шлюшкой? — усмехнулся он, крепко сжимая пальцами целое крыло, слегка натягивая его, поторапливая тем самым с ответом. — Так что? Согласишься или всё же я освобожу тебя от твоих прекрасных крылышек? — Я с-согласен, только прошу, только не крылья, — сквозь всхлипы отвечает пернатый, морально рассыпаясь от этого давления, ведь его вынуждают верить в имеющиеся три варианта: просто сдохнуть, окончательно сломаться, лишившись крыльев, или всё же смириться и добровольно отдаться на растерзание. — Как-то мне не особо верится. Может, убедишь меня в своей готовности? — прищурившись, спрашивает вампир, наблюдая за птенчиком, не спеша прятать свой нож обратно в инвентарь. — Отсосёшь мне? — Х-хорошо… — тихо шепчет парень. Смирившись с этой ужасной навязанной ему ролью подстилки, Пугод просто надеется, что когда-нибудь он обретет свободу, и Модди сможет простить его за этот сделанный им отвратительный выбор, ведь сам себя он простить уже не сможет. Возможно, если позже он каким-то образом узнает, что вампир лишь игрался и намерено блефовал, на самом деле не собираясь отрезать ангельские крылья, это окончательно разобьет его. Но всё же Дима не скажет ему, ведь думая, что рискует лишиться их, пернатый будет паинькой, по крайней мере, так считал мужчина. Победно улыбаясь, Диамкей отпускает крыло пташки и наконец убирает нож в своё магическое хранилище. Поднявшись на ноги, он отряхнул штаны, наблюдая, как Пугод упирается на руки, пытаясь оторваться от земли, но сломанное крыло вызывало ужасную боль, сильно дрожа от смены позы, так как им невозможно было двигать. Вздохнув, Дима всё же помогает ему сесть и расположить сломанное крыло в менее болезненной позиции, не собираясь пока что возиться с тем, чтобы вправить сустав на место и залечить. Обойдя пернатого и встав перед ним спереди, Диамкей подхватил его подбородок, заглядывая в заплаканные золотые глаза. Выглядел, конечно, Пугод сейчас плачевно, так, словно готов в любой момент свалиться, потеряв сознание от болевого шока, еще и из рассечённого лба немало крови вытекло, сильно испачкав половину лица в красный цвет. Впрочем, вампиру очень даже нравился такой вид птенчика и он, облизнувшись, приблизился пахом к измученному личику. Птенцу, в прочем, некуда было деваться и он, тяжело вздохнув, оперся о бедра мужчины, расстегнув ремень и ширинку, спуская лишнюю ткань одежды вниз. Перед лицом тут же оказался уже возбуждённый половой орган из-за чего парень поморщился, всё равно чувствуя отвращение к этим действиям. В целом, ему не нравилось делать минет даже для Модди, ему казалось достаточно мерзим брать член в рот, но того он любил и хотел сделать ему приятно. Сейчас же перед ним был не его партнёр, из-за чего это тошнотворное чувство было в разы сильнее. Собравшись с силами, тяжело вздохнув, он всё же взялся рукой за основание члена и провел по стволу языком, смачивая его своей слюной. Видя, как птенчик сморщился от отвращения, Димкей тихо посмеялся, поднеся одну из ладоней к своему рту, скрывая за ней злорадную улыбку. Такое зрелище, нужно было бы запечатлеть, но с собой, к сожалению, не было никакого записывающего устройства, что было большим упущением со стороны мужчины. Пугод как-то совсем не старался доставить вампиру удовольствие, скорее просто перетерпеть это унижение, беря член в свой горячий ротик. Отвратительно, но нужно было продолжать, стараясь всё же не касаться зубами члена, всё же ему не хотелось вновь разгневать своего насильника. При поступательных движениях голова чуть кружилась, давая вспомнить, что его все же неплохо так приложили к твердому полу. Диамкей поначалу просто наблюдал, особо не комментируя происходящее, не понимая, то ли у птахи нет достаточно опыта в подобном, то ли он банально халтурит. Склонялся больше ко второму варианту, поэтому, взявшись руками за его волосы, фиксируя голову, он решает делать всем сам, двинув бедрами навстречу горячему ротику. Пугод тут же поперхнулся, упираясь ладонями в его бедра, но отстраниться и прокашляться ему не дали, мужчина просто принялся иметь его ротик, проникая слишком глубоко, по мнению мальчишки, которому приходилось сдерживать рвотные позывы. Считая это глубоко, пташка сильно ошибся, ведь настал момент, когда Диамкей буквально вогнал свой член в его рот по самые яйца, прижав его личико к своему лобку. Парень дергался, пытаясь отстраниться, всё же из-за члена в уже начавшем сильно болеть горле, он даже вздохнуть нормально не мог. Вампир же, прикусив губу, наблюдал, как птенчик задыхался, но всё же не выпускал зубки, просто упираясь в его бедра руками и дрожа. Всё таки вынув член, он дал парню, наконец, прокашляться и продышаться, продолжая держать его за волосы, чтобы не смел отстраняться. — Ну же, давай продолжим, — усмехнулся он, когда птенец придет в себя после подобного удушения членом в глотке. Всхлипывая, Пугод всё же открыл свой рот, давая Диме продолжить. После небольшой передышки, вампир совсем перестал жалеть его горло, грубыми толчками, проникая по самые яйца, не давая и секунды продохнуть. С трудом терпя, парень хотя бы немного пытался замедлить его движения, упираясь руками. Вскоре его лицо снова удерживают у лобка, прижимая голову, и на этот раз тот сильно давится, чувствуя, как по пищеводу стекает горячее семя. Постояв так немного, Диамкей отпускает птенчика и делает шаг в сторону, поправляя свою одежду, наблюдая, как тот, согнувшись в три погибели, начинает выблевывать всё, что проглотил сейчас. Вампир раздражённо цыкнул, глядя на эту картину, всё же ему хотелось, чтобы Пугод не терял его семя, а переварил в своем желудке. Не нравилось ему и что тот полностью всё выплюнул, но всё же заставлять слизывать всю эту грязь с пола Дима не стал, а то еще заболеет какой-нибудь херней и доставит намного больше проблем своим существованием.