Унесённая временем

«Скарлетт О'хара не была красавицей...» Начало избитой прочтением строчки помимо воли всплыло в утомлённой голове. В абсолютном изнеможении не было ничего удивительного, ведь с каждым днём апрель всё больше приносил в Джорджию тепло, если даже не вязкую духоту, поднимающуюся с красных земель плантаций. Кратковременные ливни — которые также напрашивались на летний сезон — ни коим образом не улучшали ситуацию, скорее усугубляли её по мнению местной молодёжи, с которыми, впрочем, не могли согласиться их отцы, знающие толк в сельском хозяйстве, в особенности, если говорить о выращивании хлопка. Ведь засуха не набивала карманы плантаторов (да и чрезмерная влага тоже, но всё же!), что приводило к общей удручённости, а после и к опустошению запасов алкоголя. Возвращаясь к посетившей мысли, стоило отметить события, предшествующие ей. Вот уж чего Брин Честер не ожидала в своей жизни, так это того, что она будет разделять часы перед ужином с близнецами Тарлтонами. Нет, Брин понимала, что придётся терпеть уже порядком наскучивших молодых людей, попав если не физическими законами, то божественными проделками в книжный сюжет лихого девятнадцатого века. И она, глубоко задумавшись, сделала для себя вывод: если сработали законы, то неизученные ещё пока людьми, если же проделки — это было форменным издевательством! Брин всегда раздражала излишняя болтливость, тем более если она не несла какой-либо смысл. У нежданных гостей её было навалом. Болтливости, конечно же. Словоохотливые братья уже битый час с огромным удовольствием рассказывали последние сплетни и с таким же огромным непониманием наблюдали за несвойственным равнодушием подруги. Правда, непонимание было безмолвным и откликалось в глазах у обоих, когда они поднимали головы, чтобы посмотреть вопросительно друг на друга. «Сидя в обществе Стюарта и Брента Тарлтонов в прохладной тени за колоннами просторного крыльца Тары», Брин могла отметить, что не являла взору того самого «очаровательного зрелища», описываемого Митчелл. Даже имея теперь те пресловутые черты Скарлетт, она не использовала их достоинства. Напротив, напускная угрюмость, которую применила Брин, в тайне надеясь, что это ускорит отъезд близнецов, придавала её лицу несносную капризность. Но даже так мужчины с полной уверенностью могли назвать её хорошенькой. Как бы то ни было, братья без слов сошлись на том, что мрачное уныние Скарлетт, возможно, обусловлено очередным её недовольством (само собой, это не связано с их приездом!). И именно, что мрачное, на которое способна только она. Такое поведение можно было назвать возмутительным, в частности, если это касалось правил гостеприимства. Летти Манро, Индия Уилкс и уж тем более Мелани Гамильтон, обладающие поистине изысканной воспитанностью и безукоризненными манерами, могли позволить себе лёгкую грусть, может быть огорчение, с толикой сентиментальности и меланхоличности, но никак не безнадёжную печаль и скуку при гостях. Но «Скарлетт» было откровенно плевать. — Тому также всё равно на исключение, — Стюарт, прокашлявшись, скрыл разочарование, которое отозвалось жгучим комом в горле, что так и не перешёл в хохот. Приходилось давиться смехом в кулак и при этом гадать, почему Скарлетт не позабавил их с Брентом красочный рассказ об очередном исключении из университета, — Бойд, конечно, хочет казаться образованным, — в этот момент юноша показал рукой неопределённый жест. Наверняка, это фраза имела некий скрытый смысл, может даже шутку или колкость, все братья часто любили подтрунивать друг над дружкой, — А мы вытащили его сначала из Виргинского, Алабамского... Теперь вот из университета Джор... — Ты забыл упомянуть Южно-Каролинский, — усмехнулся Брент, также обеспокоенный неоднозначной реакцией главной их слушательницы. Подумать только! Они так спешили домой и почти сразу же по прибытии помчались к Скарлетт, сгорая, к слову, не столько от желания поведать новые байки о своих похождениях, а сбежать от яростного негодования матери. Да и кто, если не Скарлетт, поймёт проказы вездесущих близнецов и зальётся вместе с ними неподобающим для юной девы смехом, пусть позже и прикрываясь румянцем и хлопая глазами, чтобы отвести подозрения о своём презрении к манерам? Но что они имеют: унылый вид девушки, что, кажется, отдаёт всё своё внимание мыслям, а не им. — Ох, да! Но причина ухода не столь интересна, что я запамятовал. Мы продержались там... чуть больше месяца, я полагаю? Что уж до Бойда, если так пойдёт и дальше, ему никогда не удастся хоть что-нибудь закончить. — Ну, он прекрасно может изучить право в конторе Пармали в Фейетвилле, — беспечно ответил Брент. — К тому же наше исключение ничего, в сущности, не меняет. Нам бы пришлось возвратиться домой ещё до конца семестра. «Да, я знаю. Из-за войны. Учёба вам, действительно, ни к чему», — Брин расправила складки платья, попутно вороша совсем блёклые воспоминания о Тарлтонах из книжных томов. Пожалуй, кто-то из них погибнет или нет? Хотя учитывая, что братья за прошедшие часы — а прискакали ведь ранним утром! — успели принести не столько новостей, сколько головной боли от постоянного трёпа, Брин решила, что их навязчивое общество ей даром не сдалось и в будущем полезными эти мальчики не будут. Она даже припомнила, что во время чтения начало со Стюартом и Брентоном выдалось не таким уж интересным, поэтому готова была бросить книгу. Так к чему вспоминать хоть что-то о них? Но как-то сам собой из неё вырвался вопрос: — Почему? И пожалела. Тарлтоны в очередной раз бросились в объяснения, радуясь тому, что она вновь проявила редкое на сегодня любопытство и закрывая глаза на неприкрытое безразличие, сквозившее в голосе «Скарлетт». — Так ведь война, глупышка! Война должна начаться со дня на день, и не станем же мы корпеть над книгами, когда другие воюют! «О, боже! Опять война! Я готова визжать как Скарлетт, только вот не от скуки!», — негодовала Брин. Преклоняясь в отличие от легкомысленных близнецов науке, а не Богу, она тем не менее не чуралась взывать к его имени. Как же надоело! Когда можно выпроводить этих бездельников? Сейчас, используя в расчёт вздорную натуру Скарлетт, ведь и так в округе знают о её дурном характере, и близнецам не покажется странной выходка девушки, или выждать благоприятный по всем приличиям момент? — Конечно, янки бояться нас, — счёл нужным добавить Стюарт, — но после того, как генерал Борегард выбил их позавчера из форта Самтер, им ничего не остаётся, как сражаться, ведь иначе их ославят трусами на весь свет. Брин, умело скрывая раздражение, продолжала сохранять предельную сосредоточенность, только чтобы не сорваться на юношей, и скользила взглядом по добротному крыльцу поместья своего «отца», подмечая все заметные глазу сколы в кирпичных опорах и трещины на фигурных каменных балясинах, потом зелёные глаза перешли на подъездную аллею, что в отдалении под раскидистыми кронами цветущих кизиловых деревьев переходила в прогулочную. Послеполуденное время и беспросветная тоска нещадно морили, и Брин несомненно опустила бы голову на грудь, прикрыв при этом блаженно веки, если бы не устремила взор на золотисто-гнедых лошадей близнецов у коновязи и путающихся у них под ногами неугомонных породистых гончих. Но не бойкие псы привлекли внимание, а упитанный далматский дог, что расположился поодаль от своры, назойливо копошащейся в дорожной пыли, и цепко наблюдал за ней. Дрёму как рукой сняло. «Так проницательно. Будто видит меня насквозь». Отчего-то испугавшись, Брин отвела взгляд от собаки и решила хоть немного поддержать разговор, при этом увести его наконец подальше от гнетущей темы: — Что сказала ваша мама, когда увидела вас на пороге дома? Тарлтоны разом сникли. Если для Скарлетт военные дела были невыносимой темой, что, впрочем, не удивило юношей, ведь война — удел мужчин; то у них не вызывало желания вдаваться в подробности своего страха к матери, когда та впадала в гнев. — Да видишь ли, — сказал Стюарт, — она пока ещё не имела возможности ничего сказать. Мы вместе с Томом уехали сегодня из дома рано утром, пока она не встала, и Том засел у Фонтейнов, а мы поскакали сюда. — Вчера вечером нам повезло. — Продолжил за него Брент. — Как раз перед нашим приездом привели нового жеребца, которого ма купила в прошлом месяце на ярмарке в Кентукки, и дома всё было вверх дном. Ах, Скарлетт, какая это великолепная лошадь, ты скажи отцу, чтобы он приехал поглядеть! Это животное ещё по дороге едва ни вышибло дух из конюха и чуть не насмерть затоптало двух маминых чернокожих, встречавших поезд на станции в Джонсборо. А как раз когда мы приехали, жеребец только что разнёс в щепы стойло, едва не убил мамину любимую лошадь Земляничку, и ма стояла в конюшне с целым мешком сахара в руках — пыталась его улестить, и, надо сказать, не без успеха. Чернокожие повисли от страха на стропилах и таращили на ма глаза, а она разговаривала с жеребцом, прямо как с человеком, и он брал сахар у неё из рук. Никто не умеет так обращаться с лошадьми, как ма. Тут она увидела нас и говорит: «Боже милостивый, что это вас опять принесло домой? Это же не дети, а чума египетская!» Но в эту минуту жеребец начал фыркать и лягаться, и ма сказала: «Пошли вон отсюда! Не видите, что ли, — он же нервничает, мой голубок! А с вами я утром потолкую!» Ну, мы легли спать и поутру ускакали пораньше, пока она в нас не вцепилась, а Бойд остался её умасливать. — И вам не стыдно, что Бойд получит от неё за вас? — Брин разозлила безответственность близнецов. Пусть она не знала их старшего брата, но уже почувствовала в его сторону уважение. — Нет, конечно, Бойда она не тронет. С Бойдом ма не особенно крепко расправляется, потому как он самый старший, — Стюарт непринуждённо повёл плечами, — Мы потому и оставили его дома объясниться с ней. Да, чёрт побери, пора бы уж ма перестать задавать нам трёпку! Нам же по девятнадцать, а Тому двадцать один, а она обращается с нами, как с шестилетними. — Не могу поверить в вашу беспечность! — запальчиво вскинулась Брин, при этом подхватившись с кресла. Всё, она устала! Устала так, что её сдержанная холодность, которой так гордилась, трещала по швам. Последние дни были выматывающими: мало того, что Брин каким-то образом очутилась здесь, так ещё и приходилось трястись о том, чтобы не выдать себя. А ведь она до сих пор, казалось, с трудом осознавала своё положение. И если бы беда заключалась только в этом! Когда недолгое и непонятное для всех живущих в Таре отупение «Скарлетт» сошло, в голову закрались мысли о предстоящей войне. Внутри всё тотчас похолодело. Где-то в глубине сознания Брин истерично хваталась за голову, в реальности же лихорадочно продумавала свои действия. «А если совершу ошибку? Это война! — мысли крутились особенно часто по ночам. — Одно дело книга, и совсем другое действительно оказаться в круговороте событий!» Какие бы решения она ни придумывала, лишь одно знала точно: Брин не хотела умирать. Она не боялась смерти как слова или чего-то естественного, но скребло в душе от понимания, что в минуты, когда мир рушится в военных действиях, смерть выберет прийти именно такой: мучительной, насильственной или неожиданной. Брин была на взводе, а братья Тарлтоны просто приехали совсем не в то время, да и просто были не теми людьми, с которыми предпочитала общаться она. И их разговоры о войне не приносили радости, когда её мысли и так были полны возможными вариантами решения этой ситуации. — Скарлетт, успокойся! — близнецы подскочили вместе с ней и, встав по обе стороны, взяли её под локотки, — Сядь, прелесть, мы не будем тебя доставать. Только не уходи. Да вот только «Скарлетт», кажется, ещё больше разъярилась, и она, разумеется, уйдёт в дом, избавив, в конце концов, себя от общества этих заносчивых мальчишек. Поджав губы, Брин резким движением вырвала руки, что удалось ей сделать это, по-видимому, только благодаря их слабой хватке, — резвые близнецы были крепкотелыми и здоровыми — сердито оглядела сначала одного, потом другого, и, медленно опустив руки к муслиновым оборкам, подняла полы платья вместе с кринолином. — Не желаю оставаться здесь ни секунды более, — растягивая слова, обманчиво спокойным голосом сказала Брин. Она сделала шаг, собираясь обойти своё кресло и оставить близнецов одних, но неожиданно со стороны послышалось глухое рычание. Метнув взгляд за крыльцо, Брин обомлела. Тот самый далматин, что недавно возлежал под тенью одного из могучих дубов, обступающих дом, весь подобрался, медленно поднимаясь на лапы и будто бы готовый к прыжку. Ощетинившись, псина утробно зарычала, и Брин с ужасом заметила, что та осторожно подбирается к крыльцу, а маленькие тёмные глаза блестели животной настороженностью и следили за ней пристально. Брин не была любительницей собак, но слышала, что такая порода гончих обладает тонким чутьём, они стремительны и выносливы. Высшее общество считало этих собак элементом роскоши: так по-королевски грациозны и статны они были. Их мускулистость и чудный окрас привлекали всё новых и новых покупателей на ежегодную ярмарку в Атенсе. И если городские отдавали предпочтение в том, чтобы далматины сопровождали их на прогулке, то сельские жители, включая семейство Тарлтонов, любили этих псов за эффектность даже на охоте. Многие желали видеть пятнистого дога у себя при усадьбе, поэтому покупали хотя бы одного, но безупречного щенка, холёного и обязательно, чтобы не был глухим, не то с такой собакой можно в будущем намучаться. Что не сказать о Джералде О'хара — отце Скарлетт. Пожалуй, в округе О'хара были единственными (а может быть и не единственными, Брин не могла знать наверняка), у кого не водилось такое «великолепие», даже несмотря на то, что глава семьи старался примкнуть к южанам и быть похожим на них. За время своего нахождения здесь, Брин поняла, что этот мелкий, но пышущий энергией ирландец в хозяйстве был человеком практичным, редко отдающимся красоте. По пьяным рассказам «отца», который любил время от времени за ужинами с воодушевлением и даже трепетным поучением говорить о пути своего становления на этой благодатной красной земле, Брин сделала вывод, что практичность пришла к нему из-за нужды, когда он только-только начинал возделывать будущую Тару и денег с трудом хватало, даже имея поддержку старших братьев. — И запомните, — вещал подобревший и почти сонный после плотного ужина Джералд. — Нет учителя лучше, чем нужда! Да, Брин действительно могла сказать, что глубоко уважала коренастого, порой нелепого в словах мужчину. А сейчас относилась к нему ещё с большей благодарностью и за то, что у этого человека все собаки имели своё место рядом с постройками рабов и редко разгуливали у парадной! Далматинец вновь угрожающе зарычал. Сжавшись и схватившись онемевшими пальцами за спинку своего кресла, Брин вскрикнула, но не так громко, чтобы хоть кто-то в доме услышал: — Уберите этого грязного пса! «Терпеть не могу этих созданий! Да и ещё он смотрит так, словно понимает, что я не она». Близнецы мгновенно встали в позу. Стюарт даже присвистнул, давая команду: — Рокки, стоять! Джимс, поганец, где тебя черти носят! И почти тотчас высокий негр, примерно одного с близнецами возраста, запыхавшись, выбежал из-за угла дома и бросился к лошадям. Завидя Джимса, гончие поднялись, отряхивая красную пыль, и замерли. Кроме пятнистого дога. — Попридержи парня, слышишь, Джимми? Да не возле крыльца ты, шельма! Вон там, возле кедров! Негритянский мальчишка покорно подхватил за ошейник пса и поволок под недовольный хрип собаки подальше от белых хозяев. — О, малютка, испугалась? Присядь. Губы Скарлетт побелели, а отчуждённый взгляд застыл на псине, что вмиг охладила её пыл. Воспользовавшись моментом, братья вновь усадили Скарлетт на кресло, устроившись рядом. — Скарлетт, ты же поедешь завтра на барбекю? — рыжеволосый юноша — то ли Брент, то ли Стюарт, Брин уже не могла их различить из-за страха, что никак не отпускал — приблизился, взяв подрагивавшую руку девушки в свою. Кажется, это была попытка отвлечь непринуждённой темой от досадного инцидента. — Ну конечно поедет, Брент! Знала бы ты, Скарлетт, как ма желает объездить новую лошадь. Заявила, что завтра непременно это сделает. Но девчонки её отговаривают, также как и па, — Стюарт не преминул повторить действия своего близнеца, — Хэтти не раз повторяла ма, что она держится в седле и ведёт себя так, что мужчины скоро будут принимать её за своего товарища... — ...и однажды предложат крепкий бренди, сигару и бранные слова. Юноши прыснули со смеху, зная, что Скарлетт находит их сестёр забавными, и при этом надеясь перехватить её потерянный взгляд. — Улыбнись, малышка, завтра будет погожий день — взгляни на закат, такой алый цвет! Дожди отступят с завтрашнего дня. Уверен, твоё скверное настроение связано с этим. Мы сами чувствуем себя паршиво. Представляешь, сплошные ливни всю неделю и выпали именно в тот момент, когда пришлось возвращаться домой из университета. — Стю, если ты так отзываешься о поездке домой в дождь, то что будет, когда окажешься на войне, — расхохотался Брент. Братья обменялись взглядами. Опять затронули тему войны, а Скарлетт своим безразличием дала понять, — как решили они — что не собирается обсуждать то, что ей неинтересно. До слуха сидевших на крыльце донёсся стук копыт, позвякивание упряжки, смех и перекличка резких негритянских голосов — работники и мулы возвращались с поля. И тут же из дома долетел нежный голос Эллин О'хара, матери Скарлетт, подзывавшей девчонку-негритянку, носившую за ней корзиночку с ключами. — Да, мэм, — прозвучал в ответ тоненький детский голосок, и с чёрного хода послышались шаги, удаляющиеся в сторону коптильни, где Эллин ежевечерне по окончании полевых работ раздавала пищу неграм. Затем стал слышен звон посуды и столового серебра: Порк, соединявший в своём лице и лакея, и дворецкого усадьбы, начал накрывать на стол к ужину. Звуки эти напомнили близнецам, что им пора возвращаться домой. Но мысль о встрече с матерью страшила их, и они медлили на крыльце, смутно надеясь, что Скарлетт пригласит их поужинать. Тем более что сама Скарлетт слегка повернула голову, прислушиваясь к суетливой подготовке в доме. — Послушай, Скарлетт, а как насчёт завтрашнего вечера? — сказал Брент. — Мы тоже хотим потанцевать с тобой — ведь мы не виноваты, что ничего не знали ни про барбекю, ни про бал. Надеюсь, ты ещё не все танцы расписала? «Идиоты. Я даже об этом не думала», — Брин окончательно запуталась в своих мыслях. Она почувствовала небывалую ранее усталость, словно её сильно приложили головой, отчего та гудела и не давала мыслям зацепиться за сознание, улетучивая их. — Не все, — выдохнув, отрицательно мотнула головой девушка. Она коснулась лба рукой и на мгновение прикрыла глаза. Боль отзывалась в висках. — Вот что, малютка, ты должна отдать мне первый вальс, а Стю — последний. А потом мы разместимся на лестничной площадке, как на прошлом балу, и позовём Джинси, чтобы она опять нам погадала. — Хорошо, — пробормотала «Скарлетт», в задумчивости всё ещё прохаживаясь пальчиками по лбу. Юноши оживились. — Ну, раз ты пошла на уступки, то, думаю, мы тоже можем. — Ты про что, Стю? — Про то, что мы слышали вчера в Атланте и дали слово молчать. Брин скорчила недовольную гримасу. Она и так знала, о чём хотят поведать близнецы: — Да давайте, не томите уже. — О, как ты нетерпелива! — усмехнулся Стюарт. — Ладно, уж. В общем, мисс Питти сказала нам кое-что. Помнишь мисс Питтипэт Гамильтон, которая живёт в Атланте? Так вот, когда мы вчера в Атланте дожидались своего поезда, она проезжала в коляске мимо вокзала, остановилась поболтать с нами и сказала, что завтра у Уилксов на балу будет оглашена помолвка. — И не Чарли Гамильтона с Милочкой Уилкс, — поспешил добавить Брент, увидев как насупилась Скарлетт и решив, что она разочарована открывшимся секретом, так как женитьба Чарльза и Милочки уже давно не была новостью в округе, — А Эшли... — Эшли с мисс Мелани, сестрой Чарльза! — торжествующе выпалил Стюарт, желая опередить брата и преподнести самому оглушительную весть. — Мисс Питти сказала нам, что они собирались огласить помолвку только в будущем году, потому как мисс Мелани не особенно крепка здоровьем, но сейчас только и разговора что о войне, ты уж извини, и вот оба семейства решили поторопиться со свадьбой. Помолвка будет оглашена завтра за ужином. Видишь, Скарлетт, мы открыли тебе секрет. Ты обещаешь, что сядешь ужинать с нами? — Я обещала вам вальсы. — Было бы чудно, если ещё и ужин. — Ладно. — Здорово! Воображаю, как все мальчишки взбесятся! — А пускай себе бесятся, — сказал Брент. — Мы вдвоём легко с ними управимся. Послушай, Скарлетт, посиди с нами и утром, на барбекю. — Если не будете такими надоедливыми. Близнецы радостно переглянулись, но не без удивления. Для них было непривычно столь легко добиваться знаков расположения этой девушки, хотя они и считали, что она отдаёт им некоторое предпочтение перед другими. Обычно Скарлетт всё же заставляла их упрашивать её и умолять, водила за нос, не говоря ни «да», ни «нет», высмеивала их, если они начинали дуться, и напускала на себя ледяную холодность, если они пробовали рассердиться. А сейчас она, в сущности, пообещала провести с ними весь завтрашний день — сидеть рядом на барбекю танцевать с ними все вальсы (а уж они позаботятся, чтобы вальс вытеснил все другие танцы!) и ужинать вместе. Ради этого стоило даже вылететь из университета! Окрылённые своим неожиданным успехом, близнецы не спешили откланяться и продолжали болтать о предстоящем барбекю, о бале, о Мелани Гамильтон и Эшли Уилксе, отпуская шутки, хохоча, перебивая друг друга и довольно прозрачно намекая, что приближается время ужина. Тем не менее, Скарлетт, кажется, всё больше хмурилась. Её тонкие бровки норовили соприкоснуться на переносице, а губы с манящим персиковым отливом изредка нервно дёргались. Чувствуя, что в этот раз от Скарлетт не дождаться радушного приглашения к столу, сбитые с толку, раздосадованные, Стюарт и Брент пытались ещё некоторое время поддерживать разговор, потом поглядели на часы и нехотя поднялись. Оба подали руку, чтобы резвая Скарлетт, как обычно, лукаво опуская взгляд и по-девичьи скромно хихикнув, подхватила и спрыгнула со своего места, и они повели бы её под руки к коновязи для прощания. Но девушка равнодушно посмотрела на предложенные ладони, схватилась за подлокотники кресла и встала, зябко поёжившись — приближающиеся сумерки приносили с собой прохладу. — Увидимся завтра, — коротко сказала Брин. Помедлив, всё-таки протянула обе руки для поцелуев рыжих сорванцов Тарлтонов и добавила: — Я надеюсь, вы не в обиде на меня? Голова жутко болит, а ваша трескотня сегодня была сродни целому сборищу девиц, что пытаются наперебой рассказать об ухаживаниях своих кавалеров, и чтобы им обязательно позавидовали. Брин нисколько не преувеличила сравнение, если только добавив «сборище». На днях ей довелось посидеть и выпить чаю на веранде вместе со средней «сестрой» и Милочкой Уилкс. Обе поначалу отнеслись настороженно, но видя, что Скарлетт не намеревалась вставлять колкие фразочки и просто отстранённо сидела с чашкой ароматного чая, привезённого, кстати, новыми торговыми путями из Китая в Чарльстон, расслабились, но поглядывали искоса. По опыту знали, что прогнать её не могли: Мамушка доложит Эллин о недостойном поведении Сьюлин О'хара, либо Скарлетт словесно позлорадствует. Будучи самой не в восторге таким положением, Брин молча буравила чашку и мутную жидкость. Чай был противным на вкус, а пустая болтовня девчонок напыщенной. И от того, и от другого хотелось кривиться. Но что поделать, надо было срочно искать источники информации, чтобы быть в курсе местных дел и не ударить лицом в грязь. Пришлось постараться не закатывать глаза и не фыркать презрительно на восклицания Сьюлин о нежных, но при этом бесконечно пылких словах Фрэнка Кеннеди на прошлом рауте у Калвертов. Милочка не отставала: её Чарльз несомненно лучше и романтичнее в словах! Особенно, когда давеча Гамильтоны приехали гостить в Двенадцать Дубов, — уж точно не скажет почему, как ни старайся, милая Сьюлин — и Милочка с Чарльзом сидели в беседке, а вокруг сгущались сумерки. Как неожиданно юношу преображает волнующая ночь! Такие поэтические строки и пламенное, пусть и бессвязное (поэтому стихи, наверное, заучивает) красноречие, как у этого самого, ну... бога Аполлона! «Гермес был в этом хорош», — мысленно поправила Брин Милочку и заодно свою выбившуюся тёмную прядку за ухо. Сейчас она могла сравнить девушек с неумолкающими близнецами Тарлтонами, только вот братья болтали совсем о другом. Хотя Сьюлин и Милочку хотелось поблагодарить за то, что те не говорили о назревающей Гражданской войне: их это не волновало. — В обиде? Скарлетт, только не на тебя! — Стюарт первым спрыгнул с крыльца и, задорно подмигнув, быстро зашагал к коновязи, при этом громко крикнув: — Джимс! Отвязывай! Грубый черномазый мальчишка-негр сразу же бросил гончих на лужайке и помчался в сторону лошадей. При виде собак Брин встрепенулась, что не укрылось от всё ещё стоящего рядом Брента: — Тебе не стоит переживать. Думаю, Рокки завидел птичку над крыльцом. Или ласточка пролетала. Рокки хороший охотник! — Следующий раз я вышвырну эту бродяжку, если снова посмеет тявкнуть! — отрезала «Скарлетт», отлично понимая, что следующего раза не будет. — Не сердись, красавица! — Брент медленно спускался по лестнице на пыльную подъездную, не спуская с Брин-Скарлетт очарованного взгляда. — И не забудь свои обещания. — Такое да забыть, и боюсь, что завтра вы мне сразу же по прибытии напомните, не успей я сойти с коляски. Брент по-мальчишески рассмеялся и, отвернувшись, бросился к своей золотисто-гнедой лошади, которую под уздцы держал Джимс. Юноши вскочили в сёдла и, пообещав Скарлетт приехать завтра к Уилксам пораньше и ждать её там, пустили лошадей в галоп по кедровой аллее, что-то крича ещё на прощанье.