Шеллья из общежития

На лекции по гражданскому обществу и коммуникациям я скучал – то, что давал преподаватель, было старо как мир. Глупые первокурсники шуршали тетрадями, пытаясь всë записать, я тоже шуршал, только журналом по растениеводству, который откопал в одном из ржавых судов на побережье. Сначала, когда я нашёл стопку полусгнивших журналов, проблемы агротехники меня не заинтересовали. Ленивые наследники некогда великого человечества жили в тех местах, где растения росли сами по себе и минимального ухода им хватало. Поля, конечно, истощались, но правильно налаженная канализация замедляла этот процесс, а население всё равно сокращалось. Кривых помидоров, кислых яблочек, мелкой картошки и проса с горохом было больше, чем общество могло переварить. Кое-где вполне хорошо себя чувствовали молочные фермы, на которых пухли от переедания тех же яблок и картошки козы и овцы. Эти же козы и овцы в достатке производили молоко и шерсть. Мелкие фабрики пряли, ткали и шили, изрядно прогнившее оборудование гидроэлектростанций производило энергию, в огромных пустых гаражах слесари из десяти старых машин собирали одну не совсем старую. Экономика скрипела, но вращалась. Не было двух вещей, без которых жить было действительно тяжело: практически отсутствовали мясо и медикаменты. То есть помазать спиртом ранку или зашить операционный шов кетгутом было доступным способом лечения, но антибиотики, гормоны и специфические лекарства, вроде нейролептиков и антикоагулянтов, практически отсутствовали. Так вот, я быстро сообразил, что для потенциально здорового человека растения — источник разного рода поддерживающих здоровье средств. Профилактика позволяет избежать больше болезней, чем могут вылечить нынешние доктора. Поэтому я вернулся однажды на ржавый корабль, разлепил тонкие пластиковые страницы и принялся изучать растения. Вообще, ржавые корабли оказались хорошим источником материалов и информации. Я методично собирал остатки электрооборудования и пополнял тем самым запасы золота и платины, множа тот капитал, которым обзавёлся после продажи электростанции, ставшей моей после гибели родственников. В полузатопленных трюмах кораблей во время отливов оставалось много рыбы, которая обогащала мой рацион белками. Снаружи эти старые суда были облеплены моллюсками, а внутри, в каютах и машинных отделениях, иногда можно было найти качественные инструменты и детали из редких сплавов. Хорошо, что я лениво обдумывал всё это, листая журнал, потому что преподаватель задал вопрос именно мне, видимо, заметив, что я отвлёкся. – И что же, нам скажет Орун Мерканьи по этому поводу? Сначала я с трудом вспомнил, что сейчас Орун — это моё имя. Зато потом быстро сообразил, что лекция была вроде о коммуникативных стереотипах и ответил: – Стереотипы снижают энергетические затраты только в ординарных ситуациях. – Эх. В смысле? Что ты имеешь в виду? Преподаватель явно опешил. – Например, когда не надо бежать от Плано, можно поприветствовать некую незнакомую девушку по всем правилам, и она не примет тебя за врага и не начнёт звать злых родственников. Но если атакуют Плано, тогда проще дать ей пинок под зад, чтобы она упала в какую-нибудь канаву, и она выживет. Стереотипы хороши только в привычной среде. Студенты зашумели. Кто-то возмущался, в основном девушки, некоторые парни заржали. Я продолжил: – Ещё одна плохая особенность стереотипов — это то, что они складываются в определённой среде, в определённом вмещающем ландшадфте, в определённых исторических условиях, но условия имеют особенность меняться. Например, до сих пор у нас не используются морепродукты, рыба из-за того, что некогда радиоактивные осадки попадали в реки, а с ними – в океаны. Суша очищалась за счёт этого, моря загрязнялись. Кстати, все современные поселения располагаются в зонах с обильными осадками. А все, кто ел морепродукты, поумирали от лучевой болезни. Теперь же рыба безопасна, но никто её в пищу не употребляет по привычке, а это уменьшает потенциал человеческих сообществ. На одном нановом пиве долго не протянешь. Так что в перспективе современные стереотипы поспособствуют вымиранию человечества. С точки зрения современной академической науки я нёс ахинею, и преподаватель поспешил меня вернуть в скучное русло «общеизвестного»: – И кто может подтвердить вашу малодостоверную, хм, гипотезу? Рыбу-то никто не ест уже… – Я ем, и, как видите, жив и здоров, за год прибавил три килограмма мышечной массы. К тому же есть объективные методы исследования, например, счётчики радиации, они хранятся на медицинском факультете. Рыба безопасна – это факт, а наука, получается, насквозь пропитана стереотипами, что мешает ей способствовать процветанию человечества, а это, цитирую вашу первую лекцию: «основная социальная функция процесса объективного познания». Студентов уже было не угомонить. Киранисты начали громко обсуждать отсутствие мяса в столовой и что «пожрать хоть раз в неделю не травы» явно лучше, чем сдохнуть от радиации. Забитыши, почитающие Ачош, хором твердили, что лишняя возможность — это лишнее беспокойство, разрушающее гармонию. Пара синьянистов возглавили делегацию к преподавателю с требованием провести независимую экспертизу, ибо принимать данные на веру — значит порочить доверие Синьи. По-моему, тавтология или просто глупость, зато преподаватель отвлёкся. Примерно половина студентов наслаждались анархией, кто-то даже захрапел, положив голову на парту, а парочка на заднем ряду в открытую целовалась. Я же пытался понять, кто из моих однокурсников Шеллья. На умную, уверенную в себе энтузиастку никто не тянул, по-моему. Она должна была быть очень прагматичной, раз её выбрали главой КВК. Там нужно иметь организаторские способности, интеллект выше среднего, вкус и кучу других качеств, а мои сокурсники явно были достаточно обычными особями. Вдруг это вызвало во мне волну подозрительности, даже почти страха. А может, она тщательно скрывает свои способности. Ради чего? Притворяясь посредственностью, можно безнаказанно наблюдать за кем-нибудь с близкого расстояния, не вызывая опасений. Мне есть, что скрывать. Не является ли желание заполучить меня в КВК всего лишь попыткой спровоцировать на неосторожные действия или высказывания? Надо быстрее познакомиться с Шелльей, иначе паранойя меня прикончит быстрее радиации. Одно хорошо в этой ситуации, которую создал глупый вопрос преподавателя — мой минибунт никак не вяжется с образом сторонника Атерака.

***

Познакомиться с Шелльей побыстрее у меня не получилось. Следующие несколько часов я занимался в удалённом слесарном корпусе с парой других ремесленников. Вообще, в этом мире бартера и полунатурального хозяйства рабочие специальности значительно популярнее тех, которые требуют большого объёма теоретических знаний. Но не в нашем колледже. Зато руководитель практического машиностроения, в отличие от перегруженных преподавателей в других местах, превратился в настоящего мыслителя с функцией "умеет работать руками". Я это научился использовать. Во-первых, он так увлекается объяснением конкретного процесса, что выполняет почти всю работу сам, а руки у него, надо сказать, золотые. Во-вторых, у него полно свободного времени. В-третьих, он собрал коллекцию станков и инструментов, с помощью которых можно сделать практически всё, что угодно. Однако, на прошлом занятии, пока он возился с интересным проектом одного слесаря, я выяснил, что возможности его мастерской всё же ограничены. Я не смог найти подходящих по размеру алмазных инструментов для точной обработки конических поверхностей. Можно было изготовить нужной формы и размера конус из относительно твёрдой стали с помощью обычного токарного станка, но для своего проекта я взял сверхтвëрдую сталь. Хром, ванадий и азот в составе, кроме обычного углерода, превратили простенькие детальки в монстра, не поддающегося обработке. То есть грубую форму с припуском для дальнейшей работы в конце концов мне удалось придать, но дальше дело не пошло – резцы и фрезы сгорали раньше, чем на этой стали появлялись царапины. Поэтому в мастерскую я бежал рысцой, чтобы успеть первым. Моя тележка бренчала, зато лёгкая одышка избавила меня от тревоги и лишних мыслей. Преподаватель долго разглядывал матовые конусы со следами грубой обработки, потом покивал с умным видом и спросил совсем о другом: – Так ты решил отказаться от системы блоков для ускорения? – Да, она вынудила бы отказаться и от компактности или поменять форму изделия. – Ну можно было бы приделать ручки, или вообще соорудить лафет... – Нет, там весь смысл в компактности и возможности использовать индивидуально. Преподаватель изобразил мудрую мину и стал разглядывать меня мутным взглядом. Потом снова спросил: – И выход?.. – Я использовал сверхмощную оружейную пружину. А Маннер обещал соорудить механизм зарядки. У той пружины усилие больше тонны. – Ахах. Это та самая? У которой ход короткий. И как ты решил осуществить передачу импульса? – С помощью шарика и графитной смазки. И обработки внутренней поверхности цилиндра. – Теоретически неплохо. Но импульс шарика будет частично съеден деформацией... – Я учёл это. Отчасти поэтому мне нужен ваш совет... – Глаза преподавателя загорелись, и я чуть было не потëр руки, потому что уже выучил его реакции на происходящее. Технологические задачки заменяли ему алкоголь. – Шарик из платиново-иридиевого сплава. Почти не деформируется. Масса почти в два раза больше массы наконечника. Поэтому передача импульса будет с высоким КПД производиться... Да... У меня проблема в другом: сталь слишком жëсткая для обработки. Твёрдая и вязкая. А мне очень точно нужно обработать остриë... – Ага. А какой угол ты выбрал? – Тридцать семь и двадцать две. – Уверен? – Да, я не зря в олимпиаде по стереохимии участвовал. – Ну верю. Но это даже не проблема, – он снова отстранённо посмотрел куда-то в потолок, – метод притирки трёх деталей. – Э... Ну формально... Могу представить... Он встал. – Пойдём, покажу. Орун, ты, конечно, умный и деятельный. Но иногда надо быть просто упёртым. Видел мою коллекцию каменных топоров? Преподаватель усмехнулся. Я тоже. Его периодически можно было застать с тряпочкой в руках, натирающего кусок гранита. Ни разу я не видел, чтобы камень, который он шоркал мелким песочком, становился похожим на топор, но коллекция иногда пополнялась новым блестящим изделием. Подойдя к допотопному токарному станку, преподаватель стал крутить ручки настройки, которые смещали ось станины относителтно оси шпинделя вбок. – А, – я догадался, что он имел в виду, – один наконечник здесь, другой здесь, и они друг друга сами обрабатывают? – Ну вот сам и продолжай. Я же говорю, что это просто. Только три детали по очереди с постепенным увеличением качества обработки. Можешь обычный песочек в качестве абразива использовать. Обычно я не люблю нудную однообразную работу, но в этот раз, почуяв близость завершения проекта, не заметил, как пролетели четыре часа. Детали приходилось периодически менять местами и охлаждать, но они, по крайней мере, стали походить на те наконечники, которые я видел в своём воображении. Во время очередной смены конусов меня окликнул Маннер, про существование которого я на время забыл: – Эй, Орун, тебя девушка кличет. Он крутил на пальце ужасающего вида зубчатое колесо, которое стрельнуло светом прямо мне в глаза. Я поморщился. – Какая девушка? – Как какая? Твоя девушка. Маннер потерял ко мне интерес, потому что заметил какую-то воображаемую царапину на идеальной поверхности колеса и принялся тереть его замшевой тряпочкой. Вообще, у него золотые руки, но его способность полностью погружаться в работу делает его асоциальным. Странно, что он запомнил, кто такая Ригнья. Она ждала меня в зале испытательного стенда и с опаской разглядывала лампочки и переключатели, старательно пряча руки за спиной. Зная о еë неуклюжести в быту, я как-то рассказал о несчастных случаях на производстве, и Ригнья старалась вообще не заходить ко мне в мастерские. – Орун! – она подбежала ко мне и повисла на шее. – Ты обещал пойти на игру! – А! Я заработался. Прости. Пойдём тогда. Я ещё переодеться хочу.

***

Уже сидя в игровом зале, я осознал, что так толком и не поел за целый день. Кстати, из-за Ригньи. До начала игры я развлекался, представляя поочерëдно сытный ужин и наказание, которое должна понести моя девушка. Ужин побеждал, потому что я прекрасно осознавал, что второй вариант снова отвлечёт меня от приëма пищи. В конце концов я решил, что как бы Ригнья не сопротивлялась, ей придётся сегодня пойти со мной в коттедж. Потом на площадку вышли команды. Наши поприветствовали соперников, затем девочки разошлись на позиции. Я вспомнил, как учил правила "мяч-доска" после того, как снова научился ходить, и как тогда одновременно болели поясница и мозг. Ходить я, кстати, научился быстрее. Ригнья стояла, как обычно, в последней линии обороны. На неё было приятно смотреть. На неё всегда приятно смотреть, но совершая какую-то сложную физическую работу, она преображается. В повседневных делах Ригнья часто бывает неуклюжей, говорит невпопад, краснеет и заикается, но в танцах или на игровой площадке она совершенна. Соперницы начинали первыми. Рослая и подвижная нападающая сделала финт, приняв мяч от пухлой полузащитницы, и неожиданно бросила его с дальней дистанции. Первая наша защитница промахнулась, зато Ригнья снесла мяч ударом нагайки. Упругий диск мяча впечатался в стену над головами болельщиков и шурша съехал вниз. Раньше меня смешила форма мяча. А когда я пытался сам его метать в цель – бесила. Но, понаблюдав за играми, я зауважал нападающих и полузащитников. Диск мяча при малейшем отклонении от вертикальной плоскости при отскоке начинал вырисовывать спирали в воздухе, и предсказать его траекторию было почти невозможно, однако наши девочки справлялись. Средняя линия удачно распасовывала, но у нападающих не ладилось с дальними бросками, поэтому достаточно долго доски соперниц не опрокидывались. Эти доски, в отличие от запутанных правил, сложных в управлении нагаек и борзого плоского мяча, были понятны: мяч попадал с определённой силой – доска опрокидывалась. Первыми нашу доску опрокинули соперницы. Видимо, та, которая совершила первую попытку, специализировалась на дальних бросках, потому что они стали применять похожую комбинацию: вторая нападающая пыталась прорваться вперёд, связывая полузащитниц, а потом пасовала назад, первая девушка пристрелялась, и к перерыву соперницы вели четыре-два. Я с интересом наблюдал за тем, как тренер – пожилая и очень активная профессор Дамаяна, которая кроме физкультуры преподавала химсинтез и минералогию, – пыталась разъяснить нашим тактику. Она была очень маленького роста, поэтому девочки, в основном рослые, наклонялись к ней, в результате трикотажные шортики обтягивали выпуклые спортивные ягодицы. Зрелище было завораживающим, и я запомнил только резкую фразу профессора, которую она произнесла, когда судья уже вызывал девочек на площадку: – Вяжите в центре и не бросайте. Шеллья, делай проход! Имя Шеллья вывело меня из ягодичной медитации, но кто из них Шеллья, я так и не понял, видимо, одна из нападающих. Второй тайм сразу принёс нашим балл, полузащитницы протаранили центр соперниц, а бросок высокой девочки с рыжими кудрями, убранными в хвостик, опрокинул доску. Потом наши откатились и нападающие перешли в оборону. Девочки полузащитницы выталкивали руками нападающих вверх, когда соперницы бросали мяч, для перехвата, а потом снова таранили центр плотной массой. Счёт поменялся: шесть-пять в нашу пользу. Соперницы атаковали очень жëстко, сбили одну из нападающих, но вторая воспользовалась сумятицей, подхватила мяч, сделала пас на Ригнью и рванулась вперëд. Ригнья послала кручëный, прямо такой, из-за которых у меня ломался мозг. Мяч отскочил под углом и, описав сложную спираль, какую-то асимптоту, влетел в зону соперниц, пересекая траекторию движения нападающей. Та, пользуясь правилом одного касания в зоне соперника, ладонью вдавила мяч прямо в доску. Какой-то двигательный гений. Описать это невозможно, но зрелище потрясающее – мгновение совершенства. Девочки шумно радовались победе, тренеры что-то обсуждали – вроде то, что соперницы выросли, мол, ещё годик, и нам будет совсем хреново. Учитывая, что наша женская команда – лидер дивизиона, это весьма высокая оценка. – Орун. Ура, ура, пошли в общежитие, – ко мне подбежала Ригнья. – Нет уж. Я есть хочу. Я из-за тебя целый день не ел. Кстати, поздравляю с победой. Заодно я и тебя хорошо покормлю... – Эй, мне помыться надо!... – У меня помоешься. – А, точно, ты в коттедже живёшь... Я узнал голос. Девочка, которая подошла к нам, была та самая, которая вчера работала арбитром в споре многомужниц и однолюбок. Яркие губы и пресс, вызывающий зависть. – Вот, знакомьтесь, – улыбнулась Ригнья, – Шеллья, это Орун. Орун, это Шеллья.