Каждый может устать
От чувства вины за усталость.
Шумные улицы грёз болезненно отпечатались в памяти. Каждый переулок, заполненный пьяницами и очередным богатым отребьем, становится рассадником для новых монстров. Возможно, никто из них никогда и не был человеком. Оболочки так слепы и безнадежны. Отель Грёзы — место отдыха для каждой души в бренном пространстве космоса. Отель Грёзы — рассадник монстров, ставящий под угрозу интересы Гармонии. Когда на плечи Воскресенья падает вся ответственность за Пенаконию, он не отказывается и вовсе не тушуется и идёт вперёд. ≪Но сколько ещё ты протянешь… Ведь твой рай начинает рушиться.≫ Певчая птица в клетке из обязанностей и своей роли… Об этом ли он в детстве мечтал? Мечтал ли кто-нибудь вообще заниматься бумагами до позднего вечера, сидеть на цепи по собственной воле. Воскресенье давно потерялся в шумном лабиринте праздника; давно потерялся в мире фальшивых и глупых грёз, что потеряли с настоящими грёзами всё общее. Стоит сменить костюм, припудрить нимб в более тёмные тона и в мгновение ока становишься серой массой, теряешься среди глупых людей. Мысли в голове не дают покоя уже несколько суток. Косметика и магия уже не спасает внешний вид., Воскресенье похож на остальных потерянных, далеко ли самому до монстра? Да и многие побочные симптомы недосыпа скрыть вовсе невозможно.≪Почему он согласился на это?≫
Двери скрипят, а колокольчики оповещают бармена о новом посетителе. Воскресенье точно знает, что здесь редко бывают гости. Одинокий бармен здесь какой-то безликий робот неспособный запоминать многое, однако, когда мужчина поднимает свой взгляд с пола… — Господин Галлахер? — пушистые ресницы хлопают медленно пару раз, прежде чем мужчина усаживается на барный стул. Он? Воскресенье не верит, надеется, что это очередная галлюцинация от бессонных ночей, что увы, не редкость. — Господин Воскресенье, вы тут какими судьбами? Неужели, рутинные бумажные дела закончились? — стаканы уже давно натёртые до блеска беспощадно натираются повторно, пока в губах давно тлеет сигарета. — Я их отложил, — плечи приподнимаются слегка, у всех ведь выходной, не должно же быть вопросов? Сигарета пред носом, что ему предлагают в вежливом жесте принимается, в следующую секунду, от пламени чужой зажигалки прикуривая. — Устали работать на износ пару месяцев подряд, не так ли? — Галлахер взгляд на своего клиента кидает, приподнимая бровь едва ли. — Хэй, мне нравится моя работа! — мимика заторможена, а жесты, что на возмущении должны быть куда резче, совершенно отстают. Воскресенье проиграл по всем фронтам. Воскресенье понимает, что лжёт самому себе, лелеить надежду о том, что Галлахер ничего не поймет — глупость. — У вас мешки под глазами, что вы тщательно стараетесь скрыть; в ваши покои часто носят кофе и сладости, даже среди ночи; от вашей рабочей одежды пахнет кофе и дымом от сигарет, — стакан убирается в сторону, туда после вливается алкоголь, — ваша реакция заторможена и с каждым разом, она становится всё хуже. Крылья пушистые дёргаются раздраженно, лицо закрывают стыдливо следом. Поймали за руку, Воскресенье слишком недооценивал Галлахера. Видимо, выбор весьма не случайно на Гончих пал. — Видимо, я не ошибся пологаясь на вас в защите фестиваля… Налейте мне чего нибудь покрепче, — в миг краткий двигают стакан с крепким на вид алкоголем. — Потом мне стоит отвести вас в ваши покои? — одну бровь бармен вскидывает вверх, да косится на единтсвенного посетителя, — Или позволить вам гулять и рушить идеальное представление о вас в народе? — Я просто хочу напиться и исчезнуть на пару дней, — крылья дёргаются, они стали куда меньшее пушистыми чем были при первой встрече. — Показываете свою слабость? Весьма рискованно, я ведь не ваше доверенное лицо, — мужчина констатирует факт, будь на его месте любой другой мало ли, что могло случится. — Воспользуетесь мной, когда я буду в бессознательном состоянии? Осуждать не могу, халовианцы и вправду прекрасны в своей красоте, мало кто может устоять… — голова падает на руку, а крыло аккурат свисает вниз, касаясь стойки. В глазах нет ничего кроме вековой усталости. — Какой бред вы несёте, — встряхивает очередной коктейль, — я думаю, не мне учить вас безопасности. Любой другой мог и… — Я и сам это прекрасно знаю, но я вам плачу за вашу работу… Да и вам будто хочется верить, — слабая улыбка расцветает на чужом лице, синяки под глазами становятся ярче. Рука с бокалом вздёргивается вверх, — алкоголь раскрепощает. Подлейте ещё. Душевные разговоры нежно вальсируют на тонких гранях, Галлахер просто не позволяет своему начальнику болтать лишнего. С временем привыкаешь слушать чужие истории, лишь внимая речь можно сделать множество выводов. Каждый новый бокал сил телу уставшему не придаёт, а только заставляет снова уйти в себя и перестать болтать… Крылья прижимаются к голове, та медленно сползает с руки на барную стойку, но ловится барменом, что не намерен потом писать отчет о чужих синяках и побоях. Аккуратно на стойку уложить, прежде чем бокалы с алкоголем убрать, да счёт выписать на имя чужое. Прежде чем обойти барную стойку и поднять мужчину на руки. Тело чужое, жмется к теплу неосознанно. Однако, Галлахер относит Воскресенье на второй этаж, мужчине всё же нужно отдохнуть. В отеле где халовианец главный, его тут же разбудят и напомнят о работе. Бар вовсе не является местом для чужого покоя, но пожалуй, сегодня пусть будет именно так. Возможно эти апартаменты и не подходят аристократу его класса, зато этот несносный халовианец выспится и будет куда меньше проблем, чем есть сейчас. Сейчас основная проблема лишь в том, что Господина Воскресенье могут потерять люди непросвещенные, но будить Галлахер его явно будить не собирается. Уложить начальство на кровать, да снять с него пиджак приспустить все ремни, что сковывали тело, чтоб тело отдохнуть могло. Возникнут вопросы, пошутит, что был буйный и начал сам раздеваться. Смущение на лице забавного халовианца будет весело наблюдать, рубашку следом стянуть. Аккуратно сложить чужие вещи на стул, свои же уже сбросить на пол. Зажечь благовония, прикрыть глаза, чтоб затуманить нюх и дать разуму расслабиться, чтоб больше не о чём не думать. Не всё же выкуривать по паре пачек в день как раньше? Наркотики выход явно не для него, наблюдая почти каждый день до чего они доводят, понимаешь, что не стоит пудрить нос белым порошком. Кресло, что уже повидал не одну тяжелую ночь раскладывается, да на него тяжелое тело падает. Всё, что было сегодня сказано, было и так известно мужчине. Галлахер прикуривает сигарету, ноги закидывая на бортик злосчастного кресла. Вправду ли, что этот вечер ничего не значит? Тогда почему этот халовианец так улыбался глядя прямо в глаза, почему образы белокурой головы с пушистыми крыльями не покидают мысли. Так и работает метод Семьи? Галлахер попался на крючок и теперь загнан в ловушку? Взгляд кратко падает на мужчину, что сладко спит мёртвым сном на его кровати. Луна окрашивает тело в болезненные белые цвета, заставляя кожу будто светится. Воскресенье лишь сильнее старается завернуться в тёплое покрывало. Галлахер встаёт и помогает распутать то, аккуратно скрывая всю красоту от луны и следом окно закрывая плотно. Нужно и самому ложится спать, всё же завтрак сам себя не приготовит потом. Возможно, халовианцы и вправду промывают всем мозги прежде, чем внушить удобную им истину. Но упасть всё же на кровать, вместо кресла показалось в тот момент не такой уж и плохой идеей.Ловушка захлопнулась.