Press the button

Сколько Альфред себя помнил, древность никогда не вызывала в нём особого пиетета. Зелёный, зарвавшийся мальчишка – так честило его всё старичье из Старого Света, что надменно фыркало да закатывало глаза, только лишь заслышав о его стремленьях, о его мечте – мечте о сверкающем граде, что суждено возвести ему, просвещеннейшему из обществ. Кто ты такой, что ты можешь против мудрости, запечатанной во глубине веков, не знающий мира мальчишка, что мнит себя атлантом – как кипела его кровь от этих презрительных взглядов всего лишь век назад, и слова «я вам всем покажу» были тем, с чем он засыпал и просыпался по утрам – пока Альфред не понял… Что бессильная зависть была топливом того снисхождения. Их опыт, их драгоценная мудрость не сберегли их от бойни, в которой Европа чуть не захлебнулась собственной кровью – и от которой Старый Свет пришлось спасать, спасать от самих себя, ему, такому юному и зелёному, единственному, кто был в силах спасти их ещё раз – от красной угрозы с Востока. Насмешка во взорах сменилась благоговеньем, когда он расправил плечи, подпирая собой небосвод, – и осознанье засияло ослепляющим атомным взрывом: опыт – ничто; рождение правым, рождение Избранным – вот единственное, что имело значенье. И если ему из всех наций выпало стать осью этого бренного мира – мир впервые мог выдохнуть за много тысяч лет; он не даст небу рухнуть на землю, не даст красной заразе расползтись по планете. Конечно, приходилось иной раз вмешиваться в дела своих соседей, что уж слишком одобрительно косились на опухоль, что разъела пол-Евразии – но разве не должно употребить все возможные средства, чтобы она не поразила больше ни одну страну? Тюрьмы, забитые леваками, земля, что хранила их трупы, – столь малая цена за то, чтобы уберечь от коммунизма целые континенты. К тому же… Альфред был не одинок в своей миссии. Альфред начал присматриваться к Эсфирь ещё с шестьдесят седьмого. Победа хрупкой девушки над четырьмя вражескими армиями громом разнеслась по всей планете – и он, увязший в джунглях по самые уши, не мог не обратить на неё свой восхищённый взор. Осколок древности, что лишь недавно обрела свою землю, завещанную Господом, – как отцы-пилигримы, что причалили на Мэйфлауэре к заветным берегам, – чтобы принести свет цивилизации в сей варварский край. На этом диком лоскуте планеты – и столь близкое по духу воплощенье, столь родственная душа – о лучшем союзнике на Ближнем Востоке Альфред не мог и мечтать. Щедрая помощь окупилась сполна – благодарность Эсфирь обращалась оружием и военными советниками, что помогали держать его южных соседей в узде. Порой самому усмирять их было слишком рискованно – массовые казни левых плохо ложились на его образ борца за справедливость, что надо было блюсти, ведь злодей в мире должен быть только один, и уж точно не он, – но Альфред всегда мог рассчитывать, что Эсфирь поддержит их гватемальских или аргентинских друзей там, где у него были слишком связаны руки. В семьдесят девятом они потеряли Фирузе, объятую пламенем исламизма, – и его с Эсфирь союз стал крепким, как никогда. Его только что избранный президент, плоть от плоти Голливуда, сражавший наповал голливудской же улыбкой, что обещал вернуть его пошатнувшееся величие, доверил ему возглавлять делегацию в Тель-Авиве. Его обаяние, лучистость его глаз сделали своё дело – и они с Эсфирь скрылись от дипломатов на шумных улицах города, лишь стоило официальной части закончиться. С новым экономическим подъемом Альфред чувствовал себя в ударе: сила перекатывалась в мускулах, а от его брутальной харизмы женщины таяли, словно пломбир под июньским солнцем, – всё это он бросил на Эсфирь: сверкающие улыбки, молодецкие подмигивания, флирт пополам с касаниями талии почти на грани – лучшего союзника во всём мире не сыщешь; он оградит её от любой напасти, что бы ни случилось, под стать отважным, пышущим мышцами героям, которым всегда доставалась девушка, что заполонили его экраны. Благосклонность её читалась в тихом, как пейзажи пустыни, изгибе губ, в подёрнутом печалью тёмном взоре, что оценивающе скользил по его фигуре. Но стоило ей направить свой взгляд в его глаза… …Как дрожь прокатывалась по позвонкам, и трепет охватывал его сердце – и он не мог отвести взора от такой… такой древности. Внезапная робость сковывала его, и становилось не по себе, даже когда наважденье спадало: что с ним стряслось? Отчего решимость его треснула, хоть и на миг? Альфред решил, что ломать сейчас голову – себе дороже; а многообещающий скрип ключа в замке квартиры Эсфирь гнал его мысли в алое марево. Сейчас герой покажет девушке, на что способен, сразит её наповал, как герою и полагается… …С первых же минут он почувствовал, как уверенность его разлетается вдребезги. От поцелуев в прихожей мутило голову: та спёртая энергия меж ними, что искрилась разрядами, высвободилась наконец, затуманив всё багрянцем. Наполовину раздетый, ещё не дойдя до спальни, Альфред и не заметил, как Эсфирь стянула с него рубашку, как звякнула пряжка ремня. Длинная юбка с шуршанием слетела на пол, он скользнул ладонью с талии Эсфирь вниз, сжал, прижал к себе – но с каждым движеньем её уверенных рук по его груди, с каждым поцелуем в шею, с каждым скольженьем её крепкой хватки вверх-вниз по набухшему стволу – он ахнул, откинувши голову, ударившись о стену макушкой, – он всё сильнее чувствовал, как инициатива ускользала, просачиваясь сквозь пальцы, словно песок. Ему хотелось… хотелось открыться этим рукам, следовать за мягким голосом… Да что с ним творится? Альфред вобрал воздух в грудь, приходя в чувство, – икры его касались чего-то мягкого – неужели кровать?.. – тлеющий взгляд Эсфирь вонзился ему в глаза, и лишь одно тихое слово… - Ложись. …Заставило его колени подогнуться – и он рухнул на простыни, словно подкошенный. Грудь его вздымалась и опускалась – с частыми вздохами к сознанию капля за каплей возвращалась ясность. Он приподнялся на локтях, окинув комнату взглядом, – его немедленно приковало к Эсфирь, что стояла к нему спиной, перебирая что-то в открытом ящике комода. Пышная копна тёмных волос закрывала её руки – она нагнулась, продевая ноги сквозь перевязь черных ремешков – Альфред сощурился, пытаясь различить, что происходит: внезапная догадка озарила его, поселив смутное чувство тревоги в груди, но он фыркнул, подавив её, – да нет, не может быть, ну и фантазии у тебя, Джонс, – и глаза его распахнулись, когда Эсфирь развернулась к нему, и он увидал… …Именно то, о чём догадывался. Тёмный ствол, что поблескивал в свете закатного солнца, крепленый ремешками к её лону, – Альфред сглотнул, подавляя вспыхнувший огонёк тревоги и… чего-то, в чём даже самому себе признаться было страшно. - Детка… Ты уверена, что не хочешь наоборот? – он всё ещё мог сойти за крутого и дерзкого, но голос, прежде столь уверенный, предательски дрогнул, а столь естественный смешок вышел слишком звонким и натужным. – Я ценю твою страсть к экспериментам. Но я обычно… - Уверена, - слова Эсфирь врезались печатью Альфреду в сознание. Легкая улыбка сверкнула на тонких губах. – А ты уверен, что не хочешь наоборот? Шумный выдох – Альфред приготовился было кивнуть, приготовился сменить позу – всё должно было быть по-другому: он должен был поднять девушку своими сильными руками, опустить её на кровать, вскружить голову, покрывая тело поцелуями, – ещё не поздно воплотить всё это, но он… не мог пошевелиться. Эсфирь сделала шаг навстречу – ему захотелось прикрыться, съежиться – Альфред поднял ногу, согнув её в колене; собственная нагота вдруг стала непривычно смущающей – но и в то же время захотелось… подчиниться. Эсфирь опустила колено в узкое пространство между его разведенных ног. Скользнула кончиками пальцев по его бедру – огненные мурашки разнеслись до самого затылка. - Ты раньше уже делал это? Давние воспоминания – не об опыте даже – о другом человеке, тоже с бьющей харизмой, тоже с большим носом, тоже старше него – лишь при мысли о том желании Альфреда охватывал жгучий стыд, а те ночные фантазии, что он позволил себе как-то раз, напившись и испачкав подушку спермой, он поклялся навеки похоронить на задворках сознания. Вечный позор ждал его, если хоть кто-то прознал бы, кто был их объектом – вовсе не белокурая красотка с пышной грудью, а сам… - Не делал, - почему у него было такое чувство, будто он солгал?.. Он сглотнул, глядя Эсфирь прямо в глаза. – А-а ты? - Сотни раз. Уж и не сосчитать, - она нагнулась, провела ладонью по покрасневшей груди, по животу, остановившись на бедренной кости. – Я знаю, чего хотят такие мужчины, как ты, – силиконовый конец коснулся внутренней части его бедра – член дернулся, заныл, резкий и шумный вдох – она его ещё даже не трогала, а он уже… – Сколько я перевидала великих царей, пред которыми народы склоняли головы, что сами мечтали… перед кем-нибудь склониться. Альфред обвёл Эсфирь глазами. Он смотрел на пышные тёмные кудри, что спускались до талии, обрамляя её тело, а теперь щекотали его грудь. Он раньше не вглядывался – страсть слишком затуманила его разум – но теперь взгляд его скользил по шрамам на смуглой коже. Старые и новые, они покрывали почти всю её, такую молодую с виду, но такую древнюю – пережившую такие взлёты и такие кошмары, видевшую рождение и смерть стольких тайн, что он и вообразить был не в силах. Он гляделся в бездну, во глубину веков, в начало человечества – и ему хотелось… хотелось преклониться перед ней. Голова кружилась, во рту пересохло – его словно затягивало в глубину, в неумолимый поток. Думать что-то, сопротивляться чему-то с каждой секундой становилось всё невыносимее: хотелось просто… отдаться целиком, без остатка. Подушка, подложенная под поясницу, её пальцы, что размеренно двигались внутри него, его разведенные в стороны ноги – лишь слабые отзвуки боли пробивались сквозь эту алую пелену. Он заслонил лицо предплечьем, закусил кожу – отголоски стыда ещё вспыхивали в сознании – разве так ведут себя герои? – но чем дальше, тем сильнее он чувствовал, что ему наплевать. А когда Эсфирь плавно вошла в него, медленно раскачиваясь, туда и обратно, задевая чувствительную точку – наплевать стало окончательно. Слишком плотно, слишком горячо – Альфред не мог пошевелиться от сладких спазмов напополам с оцепенением. Простынь смялась под его пальцами, захлопнутые веки сжимались в такт движениям Эсфирь. Он дышал, тихо и часто, чуть приоткрыл глаза – ставший ещё более открытым без своих очков, покоящихся на тумбочке, ещё более беззащитным – лицо её смазалось, сверкнувшие золотом глаза ослепили его – как вдруг громкий стон прорезался против его воли, когда она сменила угол, когда она впечаталась – - Какой послушный мальчик. Слова, пропитанные воздухом, осели где-то около его уха, отдались пламенем в животе и в паху – она нагнулась, задрав его ноги себе на плечи, дышала в выгнутую шею. Движение – Альфред закинул руку ей на спину, на черную копну, сжал кулак на лопатках, хватаясь за неё в этих сносящих волнах кайфа – стоны звенели в ушах, кожа вспотела в спертом пространстве меж их телами. Что-то влажное на его шее – затем острое – он вскрикнул от укуса, ломаный возглас разнёсся по комнате… - Ты так ладно подстроился под меня, - Эсфирь замедлилась, проводя языком по израненной коже, нежно, словно извиняясь. – Так хорошо меня принял. От похвалы Эсфирь член его дернулся, капли предсемени стекли на живот. Слишком медленно – Альфред разрывался между тем, чтобы податься бедрами ей навстречу, чтобы схватиться за член и довести дело до конца, и между… между стыдом, что нахлынул так внезапно – разве это он задумывал? Разве… разве так он представлял себя? Раздвинувшего ноги, мечтающего о том, чтобы его брали жестче и быстрее? Мысли путались, разламываясь с каждым движением её бедер – разве он… он же не… Он же не такой. Это не он, это так позорно, так похабно, это он должен… - И так быстро, – усмешка. Вновь пожар: в паху – и на щеках. – Я и не ждала, что ты… - Что я буду открыт к экспериментам? Брось, детка, один раз не в счет. Эсфирь замерла – так внезапно, будто её окатили ледяной водой. Альфред напрягся – и постарался не думать, что первым его порывом было насадиться на неё, что телу его было недостаточно. - Экспериментам, - медленно повторила она у его уха, словно о чём-то задумавшись. – Вот как ты это называешь. А затем резко вышла и отпрянула – оставив его опустевшим. - Переворачивайся. Властная команда прошлась по его разгоряченному телу, словно удар хлыста. Так просто было взять и сказать ей «нет» – Альфред приподнялся на локтях, чтобы твёрдо заявить о своей воле – от взгляда на Эсфирь эта воля скукожилась до размеров спичечного коробка – и вдруг обнаружил себя нагибающимся, встающим на колени лицом к изголовью кровати. Внизу живота пульсировало, щёки его горели алым – и он вздрогнул всем телом, когда ладонь Эсфирь с шлепком приземлилась ему на задранную ягодицу, оставив пылающий отпечаток. - Ты, кажется, кое-чего не понял. А затем в него резко вжались, до упора – Альфред ахнул в полный голос, прежде чем едва не рухнул под бешеным темпом. Нежное, аккуратное раскачивание осталось позади – теперь в него вламывались в яростном ритме, высекая из него стоны, что он больше не в силах был сдержать. Он уткнулся лицом в простыни, подавляя их, локти его разъехались в стороны, прогнулся в пояснице, выпятив задницу ещё сильнее, – Господи, как… как стыдно – пальцы Эсфирь вжимались ему в бёдра, жестко, до синяков. - Зачем эксперименты? Всё ясно и без них, - он едва разбирал её слова сквозь пелену пульсирующего кайфа. – И не смей мне врать, что ты не станешь ползать у меня в ногах, умоляя, чтобы я тебя нагнула. - Я не… - Станешь-станешь, малыш – я вижу тебя насквозь. Шлепки кожи о кожу, непристойные, громкие, - её слова обожгли, от одной лишь мысли о себе в столь унизительном, столь женском положении остатки гордости сгорали, словно бумага в пламени, но… Его схватили за волосы, дернули, задирая вверх голову – по подбородку его из разинутого рта стекала слюна – теперь Альфред даже не мог скрыть своё пылающее лицо, не мог заглушить свои стоны – они звенели у него в ушах, разбиваясь в такт яростному ритму. - Скажи это, - Эсфирь и не думала сбавлять темп. Внизу всё горело – он был близок к тому, чтобы кончить – но она сместилась, чуть-чуть – и теперь лишь едва задевала ту точку, отдаляя волну блаженства, что уже была готова обрушиться на него. – Скажи, что хочешь, чтобы я тебя трахнула. Это звучало так… так… Восхитительно. Подчиняться ей, быть под ней, исполнять её властные команды, упиваться её голосом, её руками, её движениями внутри него – как же это изумительно! Наслажденье, что он никогда в жизни не испытывал, пронизывало его, плясало буйным пламенем. Фигура в его сознании затмила само солнце, он кружился в водовороте этой неведомой силы, что была древнее самого мироздания, растворяясь, забываясь в ней целиком – словно он был песчинкой перед ликом древней богини, и ничто, ничто в мире не могло сравниться с этим блаженством. Член его пульсировал, ещё немного, совсем чуть-чуть, и он… - Хочу! – голос, жалобный, давящий, – он себя даже не узнал. – Трахни меня, возьми меня, пожалуйста, я всё сдела-ах, что угодно, пожалуйста… Смещение – она попала, куда надо, Альфред вздрогнул, забываясь – ладонь, обхватившая его плоть – хватило лишь пары движений, чтобы сокрушительная эйфория объяла его тело. Он в жизни не кричал при оргазме, в жизни не содрогался от спазмов, что прокатывались от паха до кончиков волос – но теперь никаких сил не осталось противиться той волне удовольствия, что поглотила всё его существо. Сперма, что изливалась под мучительные стоны, безнадежно испачкала простыни, но ему было плевать – настолько сладки были лишавшие воли судороги. Обессилевший, Альфред распластался на кровати, неспособный пошевелить и пальцем, – в мире остался лишь он да эйфория, наполнившая каждую его клетку. Где-то там, далеко, ещё разносились звуки огромного мира – но они померкли под восхитительной пеленой. Глаза его закрывались – и он провалился в забытье.

***

Когда Альфред распахнул веки, казалось, прошло много лет – но судя по тому, что обнаженная Эсфирь полулежала-полусидела рядом на подушках, в беспамятстве он провёл всего лишь пару минут. Щелчок зажигалки – в воздухе вспыхнула оранжевая искра, Эсфирь приложила сигарету ко рту и выдохнула сладковатый дым – при взгляде снизу вверх она казалась вытесанной из камня древней статуей. Мягкий поворот головы – теперь она направила взгляд на Альфреда. Улыбнулась – и опустила руку с дымящейся сигаретой на согнутое колено, всем своим видом источая удовлетворение. - Так скоро проснулся, - другой рукой та легко взлохматила золотистые волосы, скользнула пальцами Альфреду по виску – и остановилась, приподняв его подбородок. Касание было едва ощутимым – и всё же не повиноваться ему не представлялось возможным. – Честно сказать, я и не думала, что тебе настолько… - ухмылка. – Зайдёт. Ты словно создан для этого. Альфред не мог не почувствовать, как трепет вспыхнул в его груди от её слов – и от её взгляда.

***

Их встречи не прекращались – вот уже несколько десятков лет. Год от года их союз лишь креп, подпитываемый славословием политиков и сотнями миллиардов долларов финансовых вливаний – Альфред не солгал, когда объявил себя вернейшим союзником, что она только могла отыскать. Как и Эсфирь: совместные учения, разработка оружия, обмен информацией между разведками – их всё более тесная связь была очевидна всему миру. И всё же никто не знал, что творилось между ними за закрытыми дверьми. Поначалу Альфред ещё сопротивлялся, когда сознание его обретало ясность вдали от неё – и мысли о том, к чему же он пристрастился, преследовали его в ночной тьме, когда от стыда тот не мог сомкнуть глаз. Привычный секс с девушками – когда вставлял он, а не ему – потерял былые краски, и сколько бы они ни восхищались его героической натурой и его загорелыми мускулами, ощущения были совершенно не те. Чего-то вечно не хватало, какой-то заполненности, какой-то силы, что подминала бы его под себя, даже дрочка не спасала от навязчивых, сладостных воспоминаний – настолько, что Альфред был готов кусать подушку от ярости, – и когда осознание, что он не в силах противиться искушению, снизошло на него – лишь тогда Альфред понял: обратного пути нет. Его мало это заботило, когда Эсфирь всаживалась в него до упора, когда оставляла его, связанного, с вибрирующей пробкой в заднице на несколько часов, когда защелкивала на нём маску с ошейником и тянула за волосы – большего блаженства он в жизни не испытывал, всегда готовый подставить свою грудь под её каблук. Она позволила ему войти в себя лишь однажды, и то языком – и Альфред едва не кончил от восторга и благоговения лишь оттого, что силиконовое кольцо сжималось у его шаров. Слишком сладостно, слишком великолепно – слишком изумительно, чтобы всего этого лишиться. И потому иногда… - Голосование по вопросу о прекращении огня объявляется открытым. …приходилось идти на некоторые сделки с совестью. Табло над трибуной зала собрания Совета безопасности ООН окрасилось в зелёный – все присутствующие в зале нажали на нужную кнопку, соглашаясь с инициативой. Лишь две отметки приковали всеобщий взор – желтый квадрат воздержавшегося Артура и его, Альфреда, красный – но лишь вторая отметка заставляла всех сверлить ему спину десятками горящих взглядов. Альфред соврал бы, если бы сказал, что иметь Эсфирь в союзниках было легко и безоблачно. Её работа на благо их общих целей, её приверженность его ценностям – всё это невозможно было переоценить. Эсфирь многое отдавала – но и многое брала; и одна из самых важных вещей, что она хотела от Альфреда – чтобы он смотрел сквозь пальцы на то, что она делала в тени. Чтобы закрывал глаза на то, как она пыталась продолжить дело южноафриканского режима, что обрушился под весом своих преступлений тридцать лет назад; но уже на своей земле – или на той земле, что заклеймила своей. «Они хотят взять надо мной контроль, «сбросить меня в море» – но посмотрим, чья раньше возьмет». Древняя, вдоль и поперек залитая кровью пустыня покрылась руинами от взрывов ракет, фотографии которых разлетались по новостным сводкам планеты – а что не сделали ракеты, довершали вышки с солдатами да высокие ограды, увитые колючей проволокой и вкопанные на несколько метров в землю. Альфред не был идиотом – он знал, что творится за теми оградами, как и добрая половина мира – и невесть откуда вспыхнувшие воспоминании об освоении фронтира не спасали от слова совсем, заставляя чувствовать себя лишь ещё паршивее. Порой Альфред – как те смельчаки, у кого хватало духу качать свои права ему в лицо – задавал вопрос сам себе, из-за чего его приверженность Эсфирь была столь неразрывной, несмотря на попытки – и порой довольно успешные – чертовых европейских леваков спустить в унитаз его репутацию из-за той безнаказанности, что давало Эсфирь его союзничество. Как удобно, что сами они и находили ответ, будь то грязная работа в странах третьего мира, что США не могли себе позволить, или же строгое отстаивание его интересов в регионе, или же закупки оружия у американских дельцов на им же выданные миллиарды – всё это было чрезвычайно значимо. Но не из-за этого Альфред бесился, что Эсфирь вертела им, как хотела, не на это бушевал, видя, что она в грош не ставила его просьбы, его требования сдерживаться в своих… затеях – пусть ей плевать на весь остальной мир, пока у неё в союзниках Альфред Джонс, но её практики бросали тень на него, отдаляя его от образа героя так далеко, насколько это возможно. Эсфирь пожимала плечами и гнула свою линию совершенно без оглядки, уверенная, что ей сойдёт это с рук – Альфред бил кулаком стены от бешенства, допытываясь у самого себя, сколько ещё он будет позволять вытирать о себя ноги. Но когда он заглядывал в глубину своей души… «Ты же не хочешь, чтобы всё это вдруг закончилось, малыш? Тогда будь покладистым – и делай, что я сказала» …то ответ становился ясным, как солнце в пустыне – похоже, ещё очень долго. Ведь никакие интересы и миллиарды и рядом не валялись с тем, что Эсфирь заставляла его чувствовать. Как бесконечное блаженство затапливало его тело, подчиняя себе его волю и разум. А потому Альфред стукнул ладонью по кнопке, разнося по всему залу сигнал «вето» – под возмущенный гул присутствующих («Опять он за своё, сколько можно», «Ему что, так нравится быть в изоляции? Он не понимает, как это выглядит?») и под раздраженное закатывание глаз – как делал уже несколько десятков раз много-много лет. И как сделает ещё столько же – ведь игла, на которую его насадили, успела пустить корни в самом его существе. Когда я пишу историческую хеталию на полностью серьезных щах, тогда при выстраивании образа персонажей я имею в виду не только генеральную линию их правительств, но и то, как народы стран реагируют на те или иные события во внутренней или внешней политике, опираясь главным образом на второе (ведь не секрет, что позиции правительства и простых людей порой могут зеркально отличаться). В таком случае персонажи получаются гораздо более неоднозначными. Но у нас тут не серьезные щи, а сатира, поэтому что Америка, что Израиль - воплощения воли исключительно своего политического истеблишмента. Чтобы разобраться в истории основания государства Израиль и в целом понять контекст, очень советую этот потрясающий стрим (как и вообще все стримы с этого канала): https://www.youtube.com/watch?v=mAgKw__y88I 1) …но разве не должно употребить все возможные средства, чтобы она не поразила больше ни одну страну? Тюрьмы, забитые леваками, земля, что хранила их трупы, – столь малая цена за то, чтобы уберечь от коммунизма целые континенты – чтобы как следует разобраться в геополитических игрищах США в странах третьего мира времен холодной войны, очень советую вам почитать какую-нибудь литературу, особенно «Метод Джакарта» Винсента Бевинса. Но если времени на это у вас нет, вот вам кое-что более научно-популярное: https://www.youtube.com/watch?v=_wIOqHSsV9c 2) Победа хрупкой девушки над четырьмя вражескими армиями громом разнеслась по всей планете – и он, увязший в джунглях по самые уши, не мог не обратить на неё свой восхищённый взор – в 1967 году Израиль в одиночку победил коалицию арабских государств (Египет, Сирия, Иордания, Ирак), за несколько часов уничтожив их авиацию и обретя абсолютное господство в воздухе, и оккупировал Синайский полуостров, Голанские высоты и Западный берег реки Иордан без какой-либо подмоги со стороны государств Европы и США. Такая громкая победа над превосходящим в численности противником восхитила США, завязших во Вьетнамской войне, – и тогда США решили сделать Израиль своим союзником, чтобы он продвигал интересы Штатов на Ближнем Востоке. 3) Осколок древности, что лишь недавно обрела свою землю, завещанную Господом, – как отцы-пилигримы, что причалили на Мэйфлауэре к заветным берегам, – чтобы принести свет цивилизации в сей варварский край – в американских медиа 1960-х и 1970-х годов Израиль последовательно «американизировался»: положительные представления американцев о самих себе переносились на Израиль («путеводная звезда демократии», «форпост цивилизации в море варварства»). Советую с осторожностью относиться к такому источнику, как «Аль-Джазира», но в данном (очень занимательном) видео я не нашла ничего противоречащего тому, что нашла в других медиа: https://www.youtube.com/watch?v=klXaDgmM8Fs 4) …но Альфред всегда мог рассчитывать, что Эсфирь поддержит их гватемальских или аргентинских друзей там, где у него были слишком связаны руки – Израиль был вовлечен в поддержку правых диктаторских режимов и военных хунт в Гватемале, Аргентине и Никарагуа за счет помощи в тренировке солдат и поставок оружия. 5) В семьдесят девятом они потеряли Фирузе, объятую пламенем исламизма – в 1979 году в Иране произошла революция, вследствие которой проамериканский шах Мохаммед Реза Пехлеви был свергнут, а к власти пришли шиитские религиозные деятели во главе с аятоллой Хомейни. Антиамериканизм стал центральным вектором иранской внешней политики, о США отзывались не иначе как о «большом сатане». 6) Его только что избранный президент, плоть от плоти Голливуда, сражавший наповал голливудской же улыбкой, что обещал вернуть его пошатнувшееся величие, доверил ему возглавлять делегацию в Тель-Авиве – в президентство Рональда Рейгана было решено перейти к стратегическому партнерству с Израилем. Увеличились финансовые вливания в военный сектор Израиля, в 1987 году Израиль был объявлен важнейшим “non-NATO ally”. А ещё эпоха Рейгана известна поворотом к более традиционному подходу к гендерным ролям и более агрессивной внешней политике (включая возобновление жесткого противостояния с Советским Союзом и военных интервенций в страны третьего мира) – что не могло не отразиться на культуре и медиа. 7) Лишь две отметки приковали всеобщий взор – желтый квадрат воздержавшегося Артура и его, Альфреда, красный – 8 декабря 2023 года США в Совете Безопасности ООН наложили вето на резолюцию о немедленном прекращении огня в секторе Газа. США стали единственным членом Совбеза, проголосовавшим против резолюции, 13 других стран, включая постоянных членов Совбеза Россию, Китай и Францию, проголосовали за; Великобритания воздержалась. 8) Чтобы закрывал глаза на то, как она пыталась продолжить дело южноафриканского режима, что обрушился под весом своих преступлений тридцать лет назад – статья о дипломатической и военной поддержке Израиля в отношении ЮАР времён апартеида: https://imeu.org/article/an-overview-apartheid-south-africa-israel. Цитата говорит сама за себя: «Что касается близости между двумя режимами, начальник штаба израильской армии генерал Рафаэль Эйтан, который впоследствии занимал посты министра сельского хозяйства и охраны окружающей среды и заместителя премьер-министра во время первого срока Биньямина Нетаньяху на посту премьер-министра (1996-1999), объяснил, что чернокожие в Южной Африке “хотят получить контроль над белым меньшинством, как здешние арабы хотят получить контроль над нами… И мы, как и белое меньшинство в Южной Африке, должны действовать, чтобы помешать им обрести силу”». 9) Древняя, вдоль и поперек залитая кровью пустыня покрылась руинами от взрывов ракет, фотографии которых разлетались по новостным сводкам планеты – палестино-израильский конфликт – типичный пример спирали насилия: в ответ на ракетный обстрел с территории Газы (c 2007 года – под контролем ХАМАСа) Израиль выпускает по сектору ракеты, задевая мирных палестинцев и разрушая инфраструктуру, что приводит к ещё бОльшему падению уровня жизни населения и ещё большим возможностям для вербовки людей в террористы. Блокада Газы со стороны Израиля позволяет последнему полностью контролировать поступление в сектор воды, еды, электричества, топлива и медицинских препаратов. Об истории сектора Газа и контроле Израиля над ним можно узнать здесь: https://www.youtube.com/watch?v=lv1SpwwJEW8; а здесь – о создании израильских поселений на Западном берегу реки Иордан: https://www.youtube.com/watch?v=E0uLbeQlwjw. 10) …и невесть откуда вспыхнувшие воспоминании об освоении фронтира не спасали от слова совсем – критики Израиля отмечают схожесть израильтян и американцев в том, что обе нации возникли путём колонизации земель, ранее принадлежавших кому-то другому, и путём уничтожения коренного населения (соответственно, аналогом коренных американцев в этом случае выступают палестинские арабы). 11) …пусть ей плевать на весь остальной мир, пока у неё в союзниках Альфред Джонс, но её практики бросали тень на него, отдаляя его от образа героя так далеко, насколько это возможно – в последние годы безусловная поддержка Израиля стала нести для США репутационные риски, как на международной арене, так и среди обычных американцев, так как последние становятся всё более пропалестинскими (https://www.youtube.com/watch?v=1wh3CK1XUe4). Существует мнение, что если этот тренд продолжится, то в долгосрочной перспективе союзу США и Израиля наступит конец. 12) А потому Альфред стукнул ладонью по кнопке, разнося по всему залу сигнал «вето» – за всю историю Совбеза ООН США накладывали вето в пользу Израиля более 50 раз (в конце я посмотрела, оказывается, в Совбезе голосуют поднятием рук, но название для работы уже было выбрано, так что надеюсь, вы простите мне некоторую художественную вольность). 13) Ну и самое главное: почему Эсфирь? Потому что ветхозаветный персонаж Эсфирь – женщина, спасшая жизнь персидскому царю Артаксерксу и за это взятая им в жены. Возвышение иудейки возбудило зависть и злобу у некоторых придворных и особенно у Амана – амаликитянина, пользовавшегося властью с крайним высокомерием и деспотизмом. Раздражённый тем, что отец Эсфири, Мардохей, относился к нему без раболепства, Аман решил погубить не только его самого, но и весь его народ, и добился согласия царя на издание указа об истреблении евреев. Узнав об этом, Мардохей потребовал от Эсфири, чтобы она заступилась перед царём за свой народ. Мужественная Есфирь под страхом потерять своё положение и жизнь, вопреки строгому придворному этикету явилась к царю без приглашения и убедила его посетить приготовленный ею пир, во время которого и обратилась к нему с просьбой о защите. Узнав в чём дело, царь приказал повесить Амана на той виселице, которую он приготовил было для Мардохея, а в отмену указа об истреблении иудеев разослан был новый указ: о праве иудеев защищаться и истребить тех, кого они считают своими врагами и кто нападал на них. В силу этого указа иудеи получили право защищаться с оружием в руках, восстали и убили множество врагов (около 70 тысяч человек), причём и десять сыновей Амана подверглись одной участи со своим отцом. В воспоминание об этом событии у иудеев был установлен особый праздник Пурим. Не знаю, как вам, а по мне, параллель напрашивается.