[Бииииииииииип]
Консоль искрится и шипит, когда Рамси бьёт её ногой в порыве злости. Двери лифта заклинило и открыть их не получается даже через основной компьютер в капитанской рубке. — Сука, сука, сука, — плюётся он, обтирая потные ладони об штаны; топчется на месте, оглядываясь вокруг. Джон со скучающим видом сидит на полу, погруженный в себя. Его брови нахмурены, а рот чуть приоткрыт — деталь, которую Рамси подметил совсем недавно. Джон тревожится. В его руках отвёртка, которой тот безуспешно пытается развинтить болты, удерживающие дверцу щитка внизу консоли. Тонкие, по-женски изящные пальцы крутят жужжащую ответку, та светит звуковыми волнами. Щиток поддаётся; один болтик падает и катится по полу, едва не проваливаясь в дырки сетчатого пола; Джон чертыхается себе под нос. В консольной тихо, если не считать мерного гудения корабля, скрежета инструментов и редкого нытья Вонючки. А потом у Рамси урчит желудок. Конечно, они не ели ничего уже несколько дней, проведённых на самом верхнем этаже корабля, с тех пор как сбежали с уровня 584. Это была одна из искусственных ферм, с этим гадким псевдо-воздухом, который загрязнялся с каждой неделей все больше и больше из-за выхлопных газов с нижних уровней. Рамси помнил, что родился на подобной ферме, но несколькими уровнями ниже. Уровень жизни там был хуже, но он и не знал лучшего. Он помнил, как отец прознал о наклонностях своего сына и сослал его на уровень 1056. И Рамси попал в ад. Уровень 1056 представлял собой помойку — полностью прогнивший город. Там почти невозможно было дышать: фабрики работали сверхурочно, выпуская тонны токсичных газов в атмосферу; дома были переполнены, людям негде было жить и они бездумно слонялись по улицам. Эти люди не были похожи на людей вовсе: их впалые глаза помутнились, уголки губ растрескались в маленьких кровоточущих язвочках. Большинство из них несло какой-то бред, вместо связных слов; они хватали его и друг друга за одежду, за руки, за волосы; тащили к себе; глядели в глаза, бормоча о новой лучшей жизни. Ах, дивный новый мир. Проект "Исход". Его отправили в лаборатории, где пахло медикаментами, кровью, мозгами, человеческой болью и отчаянием. Люди, ожидающие "преобразования", которое, как им обещали, поможет им стать сильнее и лучше, подняться наверх и захватить командование на мостике. И Рамси работал. Нет, он не убивал и не колечил, он их пре-о-ба-зо-вы-вал! Этому было относительно легко научиться. Теон был одним из первых его экспериментов, кого почти удалось преобразовать. Рамси заменил его сердце на коробку жизнеобеспечения, которая мигала разноцветными лампочками-индикаторами; а мозг подключил к системе единого разума. Но эксперимент провалился, ибо система была несовершенна, и мозг оказался перегружен. Это сломало его, но не убило. Так Теон стал Вонючкой, который постоянно таскался за Рамси. В самом деле, он неплохо так помогал: приносил и подавал инструменты, убирал рабочее место и главное молчал. Молчание в больнице очень ценилось. Со временем все движения Рамси стали выверенными, уверенными; больше экспериментов — больше опыта; больше крови — больше удовольствия. Вот он, одетый в белый халат и перчатки, берет скальпель в руку, делает аккуратный надрез по линии лба, снимая кожу – все равно она больше не понадобится. Совершенному человеку не нужна кожа. С визгливым жужжанием крутится колёсико пилы, врезаясь в костную ткань черепной коробки. Два надлома и с хрустом открывается череп. Жгутами делается перевязь и осторожно извлекается склизкий человеческий мозг. Рамси с предельной осторожностью помещает мозг в заранее заготовленную металлическую коробку. Их новый дом. В мягкие ткани мозга вводятся несколько проводов, замыкаются контакты, подключение к общей системе и... Работает! [Бииииииииииип] Отказано в доступе. Потеря контакта. Перезагрузка системы. [{Крик}] Помогите!Где я?
Где я??
[СИСТЕМА ПЕРЕГРУЖЕНА]
Боль... Боль..
..но.. БОЛЬНО.
[ОТКЛЮЧЕНИЕ]
В лаборатории гаснет свет. Рамси остаётся в темноте. Холодные руки тянутся к нему. Когда Рамси бежал из лабораторий на верхние уровни, ему было похуй на все, что он оставлял позади. Он знал о том, что означала операция "Исход", и что планировал Рейзор. Когда он встретил Джона, ему было беспокойно. Он схватил его за руку и утянул за собой, к лифтам. Смерть гналась за ними по пятам, это стерильно-чистое жуткое существо протягивало к ним свои лапы, они почти коснулись куртки Джона — ногти скрипнули по кожаной ткани, а потом им удалось оторваться. Джона хотели преобразовать. Рамси занимался этим, он знал, что с ним будет после. Не было никакого светлого будущего, которое им обещали с детства. Люди приходят в больницу, но уже не выходят. А Джон был слишком ценным кадром, чтобы потерять его вот так. — Нет никакой лучшей жизни после преобразования. Там вообще ничего нет, — сказал Рамси, переводя дыхание, когда двери лифта за ними закрылись. Лифт стремительно поднимался вверх, но все равно недостаточно быстро, чтобы быть в безопасности. Из-за того, что верхняя часть корабля находится ближе к черной дыре, чем нижняя, там время движется медленнее. Им нужно было на самый верх, на мостик. Тогда у них будет больше времени, чтобы придумать как выжить.[Уровень 0000]
Система оповещает о прибытии наверх, и двери лифта раскрываются. Капитанский мостик пуст, белое освещение не придаёт уюта, прозрачный купол отрывает вид на черную дыру. Она пугает и завораживает. Там нет ни пространства, ни звука, ни времени. Лишь темнота и пустота. Ничего живого. Край чёрной дыры сияет оранжевым контуром с росыпью астероидов, и Джон задумывается, что было бы, реши он прогуляться по этому горящему кругу. Оступишься — падёшь в дыру. А дальше... [Бииииииииииип] Звук громкий и неожиданный. — Бля, — ругается Рамси, убирая руки от консоли. — Пытаюсь понять, как тут все устроено, — объясняет он, — ты бы тоже помог. Джон оборачивается на него, моргая пару раз — изображение чёрной дыры все ещё перед его глазами. Он рассеянно кивает пару раз, обходит консоль по кругу, изучая, сканирует отвёрткой, но не находит ничего. Консоль как и лифт теперь заблокирована. — Че это за хрень у тебя? — спрашивает Рамси, указывая на отвёртку. Он стоит, поджав толстые губы и недовольно хмуря чёрные брови. Он уже снял свой белый лабораторный халат, с пятнами крови, Джон уверен, что это кровь, но не хочет знать чья, и тот небрежно развешен на спинке кресла. — Это? — Джон поднимает отвёртку на уровень глаз, крутит, показывая. — Это звуковая отвёртка. Сам сделал, — негромко добавляет он. Рамси кивает, показывая, что он понял. Вопросов и не нужно. Тут нужно думать как выбраться и что вообще делать. Какова была их цель? — Ты сказал, что после преобразования ничего нет. А все же? Что случается с людьми после? — Джон спрашивает, потому что Рамси знает ответ. У Джона много вопросов, которые он не спешит задавать, и Джон действительно ничего не знает. Он полжизни пробыл на фермах верхних уровней и всего ничего в самом низу. Он видел, слышал, но не осознавал, не стремился понять. — Они больше не люди. Ну, их преобразовывают: вынимают мозги, помещают в железные коробки на громоздких телах, подключают к общей системе мышления. Но эволюция идёт медленно, а их лучше не торопить, иначе неправильно сформируются. А новые модели должны быть оснащены оружием, — поясняет Рамси, думая, что теперь он может спокойно рассказать об этом, вне больницы. Джон смотрит на него немного недоверчиво, так, что почти видно, как крутятся шестеренки в его голове, пока он осмысляет услышанное. Очевидно, что розовая картинка весёлого доброго мира постепенно рушится, как стена, которой никогда не было. Стена, которую возвергли в их головах, заставили верить в лучшее будущее, хотя эти суки знали все с самого начала. Знать с верхних уровней никогда не знала планов Рейзора лучше, чем знали те, кто работал в больнице. Даже уборщица Марта, хоть Рамси и был уверен, что большую часть времени она была под кайфом, ибо невозможно было находиться в столь тухлом месте с ежедневной улыбкой. Она улыбаясь, вела себя обходительно с другим персоналом и с пациентами, она улыбаясь, крутила колесико, отвечающее за громкость системы жизнеобеспечения, когда беспокойные индивидумы зажимали кнопку [{боль}] слишком долго, тревожа остальных. А остальных нельзя было пугать, поэтому Марта улыбалась и молча управлялась с ними.***
Со скрипом разъезжаются двери лифта. На полу, освещенное ярким белым цветом лежит тело. Явно мёртвое, ибо источало мерзкий, выворачивающий наизнанку запах, который тут же просочился в помещение. — А вот и доставка. Еда приехала, — хохотнул Рамси и подошёл ближе, чтобы перевернуть труп и осмотреть его. Джон видел, как он замер, как сгорбились его плечи, и брови сошлись к переносице, когда Рамси вытащил тело из лифта, перевернул на спину и вгляделся в лицо. Рамси не верит, что совпадения бывают. Он не верит в случайности и удачу. Не верит, не хочет верить, но узнает в трупе Домерика. Его слащавый назойливый братец, что вечно крутился вокруг отца, подлизывался к нему. Он был лучшим во всём, даже если и уступал Рамси в силе, хитрости и уме. Рамси был неполноценным и недостойным в глазах смотрящих. Домерика ставили ему в пример, Домерика любили, Домерика не посылали жить в трущобы. И вот Домерик был здесь. Мертвый, в лифте. У него хватило ума сбежать, попытаться подняться наверх, но после лифты были заблокированы. Его братец недолго протянул в замкнутом пространстве без воды и еды. Но если он бежал, значит ли это, что и отец тоже мёртв, потому что они добрались до 350 уровня? Это достаточно высоко, а внизу время движется быстрее. Пока они здесь сидят на жопе ровно, не делая ровным счетом ничего, на нижних уровнях во всю работают фабрики; готовятся партии новых, совершенных людей. Только теперь они будут оснащены оружием. У совершенного человека нет эмоций и чувств. Совершенный человек может убивать все на своём пути, чтобы достичь цели. У совершенных людей общая сеть, которой они все связаны. Они — наше будущее, они — новая раса. Рука Джона непривычно, мягко касается его плеча, когда он приседает на корточки рядом с Рамси, чтобы осмотреть тело. — Домерик, — негромко говорит Рамси, шмыгает носом и встаёт, отворачиваясь к окну. Джон удивлённо приподнимает брови, переводит взгляд с тела на Рамси и обратно. — Твой брат? — зачем-то глупо уточняет он. — А кто ж ещё. Много ты таких смазливых пидорасов знаешь, что ли? — хмыкает Рамси, глядит на черную дыру, поджав губы. — Жрать хочется. Давай его съедим. Кого? Домерика? Домерик хороший.. ну, был хорошим.. Джон поднимает голову, чтобы посмотреть в возбужденно горящие глаза Рамси, берет его руку, протягивает особо лакомый кусочек – делится. Они оба, как стервятники, пируют, склонившись над телом. Джон всегда думал, что это мерзко и отвратительно — есть других людей, себе подобных. Сейчас же он думает, что это может быть вкусно. Другие на его уровне с голоду начинали съедать слабых, истощенных индивидумов. Некоторые из них падали от усталости, и стаи голодных людей сбегались на свежее мясо. Ногти-когти впивались в тонкую кожу, разрывая плоть. И горячая кровь текла рекой, вниз по мощеной улице, в канаву. Когда горячая красная, уже не красная – черная кровь течёт по подбородку Джона, он лишь сильнее смыкает зубы на мясистом боку Домерика, вырывая кусок плоти. Напротив него чавкает Рамси, разжевывая сухожилие, запрокидывает голову назад с трудом проглатывая. Джон думает о том какой он опасно-красивый сейчас. Мясник. Джону до боли в зубах хочется вцепиться ему в жирный бок, отгрызая сочный кусок мяса, вырвать клок потных волос с подмышки, засунуть это в рот и жевать-жевать-жевать, прихлебывая его же крови из раны на боку. Он бы съел Рамси целиком тоже, если бы было можно. Но он гонит эти мысли прочь-прочь-прочь, потому что ему кажется, что его голова сейчас взорвётся от того сколько там невысказанного, этих желаний, переживаний о собственной неправильности, отрицание всего. Всё кружится, голова пухнет и пульсирует, металлический запах крови щекочет ноздри, отдаёт кишками и мертвечиной, но он, черт возьми, возбужден. Ему кажется, что он сейчас потеряет сознание, если кто-нибудь не остановит этот поток. А потом Рамси целует его, возвращая в реальность. Эти пухлые, влажные от крови и слюны, розовые губы жмутся к его собственным, тонким и сухим, создавая контраст, когда они целуются. Во рту у Рамси тепло и мокро, но язык у него большой и холодный, и он лижет им губы Джона, как собака, собирая остатки крови и плоти, проходится по ровному ряду зубов, кончиком вычищая застрявшие кусочки мяса. Джона мутит, бросает в жар, капля холодного пота катится вниз по виску, горло обжигает кислота. Так мерзко. Большая широкая ладонь Рамси гладит его горло, сжимается вокруг, не душит, но ощущается. Консоль мигает ярче, свет приглушается, восприятие всего притупляется и обостряется одновременно. Забывается все: от угрозы, что медленно надвигается на них с нижних уровней, до Вонючки, который все ещё здесь. Он, конечно, забился в угол и показывался последние два дня, так что Джон его уже за человека не считает, но он все ещё есть. А губы Рамси все целуют, горячие потные ладони лезут под футболку, гладят спину, грудь и бока, и Джон обнаруживает, что отвечает тем же. Дыхание их сбилось, одежда небрежной кучей валяется рядом, жёсткий и холодный пол освежает, не давая потеряться в беспокойном круговороте животной страсти. Джон смотрит наверх, заглядывает в черную дыру, воспоминание о желании сожрать Рамси все ещё свежо в его памяти. Оно ноет и подтекает густыми каплями неосвобожденного возбуждения. И Джон тянет, тянет его за губу, кусает до крови, давит ещё и ещё, жадно слизывая новые выступившие капли. Присасывается к его губам, толкает язык внутрь, вылизывая полость, сжирая его рот. Рука Рамси лезет ему за пояс штанов, под бельё, обхватывая напряжённый горячий член, с уже подтекающей головкой, движет вверх-вниз пару раз и скользит дальше по промежности, к зажатой дырке. Кончик пальца тычется в тугое кольцо мышц, чуть входит, прощупывая. Рамси сплёвывает на пальцы и пробует ещё, вставляет осторожно, но стремится загнать поглубже. Из кармана приспущенных штанов Джона выпадает отвёртка, катится по полу, пока не упирается Рамси в бедро. Через минуту эта же отвёртка оказывается у Джона в заднице, с жужжанием вибрирует, стимулируя тесные стенки; Джон жмурится, хмурит брови, сдерживая стон; тяжелое дыхание громким пыхтением срывается с его губ. Рамси медлит, вводит глубже, прокручивая отвёртку, увеличивает мощность вибраций, отчего у Джона сводит живот в сладостном возбуждении так, что поджимаются кончики пальцев. Он дрожит и срывается на хныканье, когда рука Рамси возвращается на его член, большой палец проезжается по сочной головке, разносит смазку по всей длине его твёрдого ствола, сжимает посильнее, а потом набирает уверенный темп, скользя вверх-вниз. Беспрерывная стимуляция его члена, трахающая его задницу отвёртка, отдающая вибрациями прямо по простате, яркое мигание лампочек-индикаторов на консоли, завораживающий вид чёрной дыры над ним и давящее присутствие грузного тела Рамси мешаются между собой, собираются в одну кучу ощущений, пульсацией отдаются у Джона в висках. По всему его телу разливается жар; горят лицо, уши и щеки. И Джон теряется в этом калейдоскопе чувств и почти плачет от того как это много, но так ахуительно сладко и вкусно. И хочется мяса, и хочется плоти, больше и больше, но его тело лишь сжимается и дрожит в руках Рамси; сперма покрывает его пальцы, раз за разом изливаясь от непрерывной стимуляции, пока Рамси продолжает доить его. Джон дергается, хватает его за запястье, пытаясь отвести его ладонь от себя, но Рамси сильнее, и Рамси не прекращает, он обхватывает его скользкий от спермы член и дрочит сильнее. Джон зажмуривается до мушек перед глазами, вцепляется в предплечье Рамси, дышит тяжело и рвано – грудь вздымается и опускается часто-часто, в такт руке, стимулирующей его. Обнаженная головка члена течет мутноватыми каплями смазки и, боги, это слишком, когда Рамси зажимает ту меж трех пальцев, дрочит быстро, пальцы соскальзывают и возвращаются; и Джону так хорошо, что почти больно. Боль граничит со всепоглощающим удовольствием, и он поворачивает голову, чтобы вцепиться зубами в жирную шею Рамси, кусая его. Хочется мяса,хочется плоти,
ну же дай мне это...
А ты иди, иди и возьми...
Дразнится.
Джон смыкает зубы рядом с бешено пульсирующей веной, вдыхает запах, исходящий от волос, вонзает зубы глубже так, что тонкая кожица лопается под его напором, и клыки входят под неё. Джон замирает, дрожит и шумно дышит Рамси в шею, когда кончает, пока тот остаётся внешне спокойным, позволяя делать с собой всё это. Джону можно, Джон слишком хорош, слишком сладок, и даже зубы, прокусившие его шею, почти незаметны в пылу момента. А легкая боль хороша, она отрезвляет и позволяет чувствовать себя живым. Позже Джона приходится успокаивать, небрежно обтереть его же футболкой, усадить у стены. Он сорвался, позволил себе лишнего, он винит все и вся. Он такой красивый с прилипшими к потному лбу кудрями, пытающийся восстановить дыхание, все ещё немного дрожащий от недавнего оргазма, и Рамси запускает руку под пояс штанов, доставая горячий член, большой и ноющий. Одной рукой гладит твёрдый ствол, другой касается следов от укуса Джона на шее. Толстый палец с коротким ногтем ковыряет свежую корочку, сдирает её, открывая рану вновь. Выделяются капли крови, и Рамси ждет, пока наберётся достаточное количество, прежде чем собрать их кончиком пальца и засунуть в рот, облизывая и перекатывая солёные капли на языке, размазывая по нёбу. Вкус собственной крови заводит его, но жару прибавляет то, что это кровь из раны, сделанной Джоном. Волк укусил пса. Пёс нежится в волчьем внимании, красуется перед ним, смотрит, скалясь. Видишь как мы похожи, Джон Сноу? В один миг и пес и волк бывают равны. А Джон такой красивый, и губы его созданы для мокрых голодных поцелуев, а тело для идеально гладкое, с молочной кожей, которую так и хочется разукрасить кровавыми укусами и синяками. И ещё у него умные мозги. И красивые и вкусные. Наверное. Если бы ему довелось преобразовывать Джона, он бы особо бережно относился к нему. Рука Рамси на члене движется все быстрее и быстрее, в рваном, мокром ритме, и хлюпает смазка, а он смотрит на Джона. Джон утомлён и дремлет. Джон ничего не ведает о мире, прошлом и будущем, знает так мало и много одновременно. Рамси сжимает зубы и шипит, сперма толстыми струями покрывает его кулак и капает на пол. Оргазм отдаётся тупой пульсацией в паху и в голове, наступает волна спокойствия. Рамси тяжело дышит и усаживается рядом с Джоном, откидываясь назад, к прохладной стене, что остужает разгоряченное тело. Оба молчат. И в рубке тихо. Тихо наверное с минуту, прежде раздается шум – ветер и гудение. На другом конце помещения материлизуется синяя будка.