Разбить лёд

Ребёнок с глазами ярче пламени — с глазами зверя, — нарушает покой Мондштадта. Ребёнок угрожает Мондштадту — месту, где никто не бежит от собственных мыслей и чувств, где рекой льются вина и песни, где можно плакать всласть и смеяться полной грудью, не боясь быть осужденным. Где к случайному путнику благосклонна даже погода, ласкающая его лицо тёплым ветром и встречающая его безмятежностью солнечного лета. Где Кэйя может чувствовать себя по-настоящему свободным — от себя самого, конечно. Никто, кроме него самого, не отравляет ему жизнь. Ничей голос, кроме его голоса, не звучит елейно в голове, вплетая в мысли едкое чувство виды и заглушаясь лишь потоком вина да беззаботной беседой с мондштадцами, в мыслях которых вместо вины только ветер. Ребёнок приходит нежданно-негаданно, обводит вокруг пальца стражу — что, в общем-то, не так удивительно, учитывая то, что дозорные отсчитывают минуты до конца своей смены и побега в "Долю Ангелов", — врывается в мирные будни города, в котором он не должен быть. Чужак из далёких земель, нашедший приют в обществе благородного обладателя пиро Глаза Бога, загнанный, метающийся между двух огней, сомневающийся в себе, ненавидящий себя совсем как... ...Кэйя. И он действительно видит собственное отражение в чужих глазах, и он не знает, что ему чувствовать, когда он лицом к лицу сталкивается с проекцией той части себя, которую он хотел бы забыть и изничтожить. То, что не должно всплывать наружу и не должно появляться в его мыслях, снова захлёстывает его неумолимой волной. Из первичной растерянности рождается гнев, холодный и расчётливый, пробивающийся даже сквозь его обычную лукавую маску бесстрастности. Коллеи притворяется безобидной, но он чувствует силу, которая бурлит внутри неё, и знает, что она — волк в овечьей шкуре, пришедший в Мондштадт на охоту. Коллеи прибивается к Эмбер, её неприкаянная душа находит покой в компании беззаботного скаута, но всё это — иллюзия мира, затишье перед бурей, ведь когда-то и сам Кэйя думал, что пребывание на винокурне и приёмная семья смогут похоронить в нём тёмную сердцевину, позволившую ему жить на чужбине и напитавшую его силой, которую он не знал прежде. Коллеи — словно частица его прошлого, возникшая здесь, чтобы напоминать ему об его ошибках и выборах, в правильности которых он так и остался не уверен, а всё прошлое должно быть похоронено и забыто. Значит, Коллеи должна исчезнуть. Отвадить незваную гостью легко, план созревает в голове, чёткий и ясный: нужно вывести её на чистую воду, обнажить её истинную сердцевину. Заставить Эмбер разочароваться в ней, смотреть на неё, как на чудовище, как когда-то смотрел на раскрывшего себя Кэйю Дилюк. И Кэйя справляется — в конце концов, он справлялся с вещами похуже, в конце концов, совсем не ссаднит шея, обвитая путами тёмных сил, излучаемых Коллеи, и не наваливается на грудь тяжесть острой вины. — Убей меня, — шепчет Коллеи, сдаваясь. Широко раскрытые глаза смотрят на Кэйю, и он замирает — всего на секунду, — различая в них собственное отражение. Он впервые ощущает себя полностью беспомощным, будто рушится в нём все то, что было выстроено годами, будто трещит по швам давно истрепавшаяся, но никогда не обнажающаяся маска. Рука Кэйи вздрагивает — но не останавливается. Эмбер не успевает всего на несколько секунд. *** Коллеи обнимает себя за худые плечи, глядя на простирающийся перед ней город. Днём здесь не стоит удушающий зной, от которого рябит в глазах, как это было в пустыне, но вечера бывают ветреными и холодными. Изголодавшееся за месяцы скитаний тело уже не может греть себя самостоятельно: приходится тщательнее кутаться в широкий балахон, в своих складках скрывающий её покрытые шрамами от инъекций руки. Она забралась куда повыше — разговор с Эмбер, хотя она и не хотела это признавать, заставил её посмотреть на Мондштадт по-другому, — и стояла, застыв, словно каменное изваяние. Впервые за долгое время в голове было пусто. Может, она просто устала? — Похоже, тебе удалось сбежать от нашего скаута, — усмехается за её спиной Кэйя. Он подбирается к ней бесшумно, совсем по-кошачьему, и она судорожно вздрагивает, напрягаясь и выискивая в складках одежды клинок. — Ох, не стоит, Коллеи. Ты уже достаточно пряталась от меня, тебе так не кажется? — Что тебе надо? — шипит Коллеи, но собственный голос звучит как-то сдавленно. — Ничего особенного, — Кэйя пожимает плечами, сощуривая глаза. Смотрит на неё, оценивает: будто ищет прорехи в холодной оболочке, которую она так отчаянно выставляет напоказ, стремится забраться ей под кожу. — Как хороший гражданин Мондштадта, я просто решил поближе познакомиться с нашей юной гостьей. Это не преступление, не так ли? Она обречённо вздыхает: от компании проницательного капитана кавалерии, кажется, невозможно ускользнуть. Приходится пытаться вести себя прилично, хотя голос сам собой сквозит раздражением и угрозой, а глаза смотрят куда угодно, но только не на Кэйю: — Ладно. Оставайся здесь, если так хочешь. — Эй, я не кусаюсь, — он наклоняется к ней, цепляя её подбородок пальцами и приподнимая его. — Посмотри на меня, малышка. Коллеи огрызается от нежеланного контакта, едва удерживаясь от того, чтобы ударить мужчину по руке. Кэйя смеется, забавляясь её реакцией. — Мне кажется, у нас много общего, Коллеи, — говорит он, и его взгляд внезапно становится серьёзным. Может быть, это очередная маска, просто более убедительная, чем все предыдущие. Лжецы и лицемеры чувствуют друг друга за километр, подобное притягивается к подобному — и вот Кэйя сталкивается с беспризорной девчонкой, носящей те же маски, что носит он, и чем он ближе к пониманию её мотивов, тем ближе она к истинной сути его души. — Мы могли бы неплохо поладить, если бы ты перестала упрямиться. — Нам не о чем говорить, — Коллеи вскидывает голову. — Я так не думаю, — возражает Кэйя, и его голос переходит во вкрадчивый шёпот. — Я перефразирую это специально для тебя: наше сотрудничество может быть полезным. Он скрещивает руки, глядя на Мондштадт. Одного взгляда на ветряные мельницы достаточно, чтобы расслабить мысли и позволить им течь ленивым спокойным потоком. Ещё не ночь, значит, перемирие с собой пока не расторгнуто: в сумерках всё кажется страшнее и тяжелее, чем оно есть на самом деле, а вечером можно веселиться. — Видишь ли, мне нравится моя нынешняя жизнь, — безбожно лжёт Кэйя, обращаясь к Коллеи. — И я хотел бы сохранить её такой, какая она есть: ни больше ни меньше. Твоё появление, м-м... не входило в мои планы. Я знаю, кто ты и чего ты хочешь. Коллеи хмурится, собираясь съязвить, но он поднимает руку, останавливая её. — Спокойно, спокойно, я ещё не сказал ничего плохого, не так ли? Мы можем сойтись на компромиссе, Коллеи. Оставайся в Мондштадте, сколько пожелаешь. Я не буду мешать тебе. — о, он лжец, двуличный лжец. — Давай не будем вставать друг у друга на пути. Тебе нужен покой, мне нужен покой... кажется, ты хорошо поладила с Эмбер, да? И Лиза и магистр Джинн благоволят тебе. Значит, твоё пребывание здесь будет приятным. Не упусти возможность насладиться отдыхом, Коллеи. — Что ты задумал? — спрашивает она, ничуть не убежденная его напускным милосердием. Кэйя молчит: не потому, что не хочет отвечать, а потому, что впервые не знает, что ответить. Ведь собственные чувства, всегда подвластные ему и заключенные в надёжную оболочку, внезапно спутываются и становится неясными. Ведь он сам не понимает, почему кормит ребёнка такими сладкими обещаниями и не уничтожает возникшую на его пути угрозу сразу же. Может быть, всё это — импульсивное желание вновь столкнуться с прежним собой. Не оттолкнуть его, не забыть о нём, а подобраться ближе — заглянуть в самую глубь страдающей души, — и дать хоть часть того тепла, которое он когда-то жаждал. Показать Коллеи — и себе, — что ещё есть шанс свернуть на верную дорогу, можно из одинаково безрадостных развилок собственной судьбы выстроить путь в светлое будущее. Но пока он сам не до конца верит в это, все его слова звучат, как грязная ложь. Да, Кэйя хочет раскрыться, ему стоит быть честным с собой и с Коллеи, ведь настанет момент, когда маска будет сорвана с его лица, и он будет вынужден сосуществовать со своим настоящим "я". Коллеи прислушается к нему, если он поговорит с ней по душам, направляя её с высоты собственного опыта, когда его язык развяжется, и он не будет звучать так натянуто. И всё-таки... — Ты совсем замёрзла, — меняет тему Кэйя. Он протягивает Коллеи фляжку. Она недоверчиво смотрит на него: — Что это? — Это согреет тебя, — подмигивает Кэйя, и Коллеи делает маленький глоток, не сводя с него напряжённого взгляда. В следующее мгновение она морщится, отплевываясь в попытках избавиться от горьковатого вкуса, разлившегося у неё во рту. — Это что, алкоголь? — Вино, — подтверждает Кэйя. — Я разбавил его водой, так что можешь считать это импровизированным соком. — И ты всегда так греешься? — она приподнимает бровь, и Кэйя смеется. — Это самый приятный способ из всех... — ...или новая тактика Ордо Фавониус — споить чужеземца и разговорить его, — скептично перебивает его Коллеи. — Фу, ну и вкус... — она демонстративно корчит рожицу, и в этот момент Кэйя задерживает на ней взгляд дольше обычного, понимая, что она всего лишь ребёнок. Ей пришлось рано повзрослеть — это видно по взгляду, острому и взыскательному, по осторожному поведению и её скрытности, — но есть в ней все ещё озорство и тяга к свету, которая может быть раскрыта в подходящих условиях. Совсем как тогда, когда Кэйя, прибывший в Мондштадт молчаливым и замкнутым в себе ребёнком, раскрыл себя ураганом энергии в винокурне "Рассвет". Кэйе хочется посоветовать Коллеи искать собственную дорогу, быть искренней с собой, прощать и узнавать себя — но может ли он советовать то, чему он не следует сам? И он молчит, лишь наблюдая за тем, как разворачивается кульминация её тяжёлой жизни, так и до конца не впустившей в себя ни тепло, ни покой. *** Лёд не оттаивает, он разбивается вдребезги, и падают к ногам Кэйи осколки, окропленные кровью. Коллеи уже не шевелится, хотя в её остекленевших глазах ещё мечется зверь, запертый внутри неё и умирающий в своей клетке. Угроза устранена, Эмбер приходит лишь к концу поединка и проливает над чужеземкой горькие слёзы, но никто не будет винить Кэйю за его решение. Теперь Мондштадт в безопасности.