Игра в гляделки за холстом

Евгений Фомин родом из глухого вымирающего села из Республики Татарстан. Татарином он не был и не знал этого языка, хоть и учил его во времена школьной учебы. Это был молодой человек, похожий на что-то среднее между юношей и стариком. Стариком он был по утрам, когда просыпался, и в те моменты, когда суставы, а особенно поясница, начинали ныть от сидячего положения. Юношей же он был внешне. Его черты лица очень напоминали девичьи, если не обращать внимания на стрижку, совершенно не идущую к его моложавому виду. Всему этому он должен благодарить не только родителей, но и выбранный жизненный путь. Как и любой человек, Евгений учился всю свою жизнь. Иногда полезным вещам, но обычно ненужным и неинтересным ему. От чего тот вырос в однобокого человека, для которого существует его мнение и неправильное. Оттого что он не делал ничего на уроках, кроме как чертить смешные рожицы на полях тетрадки, то, не имея более лучшего варианта, пошел в творчество. Он не собирался заниматься самоучительством в этой сфере, ведь девять классов уже давно его научили чему смогли. Поступил он в столицу только своего региона на народника, где научился держать кисть ровно и не трясти рукой, как припадочный. А это давалось ему сложно. Всё же гены сельских алкашей от родителей давали знать. Возможно, если бы Евгений учился бы нормально, а не пропускал мимо ушей всю информацию, то даже смог бы стать в будущем преподавателем технологии. Тем самым, у которого нет два пальца на левой руки из-за станка и трясучими руками от хронического алкоголизма. Однако, если у вас сложился портрет Евгения как человека пьющего, курящего, матерщинника, того самого парня без зубов и с желтой кожей, потягивающего в падике зеленую бутылку дешевого пивка и сидящего на картонах с такими же, как он, парнями, то смею заверить, что это не так. Евгений уже со своих пяти лет, когда его сознание проснулось после смачного удара матери по голове, решил для себя, что к алкоголю он никогда не притронется. Одним из решающих факторов сбежать после девятого класса было не только то, что ему хотелось приступить как можно раньше к работе, а тем, что уже к его четырнадцати годам его две сестры уехали из дома получать образование, а с алкоголиками жить было одному невыносимо. Рос мальчик молчаливым и замкнутым, боявшимся, что от одного его слова на него сразу же накричат, а то и ударят. Поступил в техникум Евгений скромным тихим мальчиком, который не мог сказать своему куратору «нет» и участвовал во всех конкурсах, а так как это было творческое заведение, то и конкурсы были творческими. За три года он получил знания, которые и не думал получать. Но не это самое главное. Когда он рисовал бесчисленные рисунки для творческих конкурсов, в одном он всё же получил больше, чем грамоту или диплом. Его работа, как и других ребят, выставлялись в Национальной галерее, конечно же, Казани. Там его пригласили учиться в престижный университет, конечно же, не в Москву или Санкт-Петербург, но со сильным художественным составом. Закончив свое учебное заведение с красным дипломом, он поступил в приглашенный университет. Именно в этот период девятнадцатилетия у Евгения наступил момент, когда мальчики пятнадцати-шестнадцати лет познают мир и вредные привычки. Возможно, повзрослевший, он стыдился бы смотреть в глаза себе пятилетнему. Курить и пить не было в привычки на постоянной основе. Только по праздникам. А сигареты во рту оказывались во времена творческого застоя. После пятилетнего обучения Евгений успел вступить в Союз художников России, отмыть это со своими одногруппниками, провести несколько своих выставок, а также получить собственную мастерскую от Союза. Однако была проблема в этом успехе. От недостатка детей на первый класс в своем родном селе Евгений пошел в школу рано, лишь бы было хотя бы два ученика. А во времена учебы в техникуме и университете он работал всё лето и каникулы, лишь бы иметь возможность покупать себе художественные принадлежности, кушать раз в два дня. Так что к своим молодым двадцати пяти годам он нескончаемо устал от жизни. Может, здесь виновато обучение на академический рисунок, где существует только метод кнута. А может, то, что он слишком уж ответственно относился к учебе. С самого детства тащил за собой мысль, что «хорошая учеба — залог успешной жизни». Может, у него и не было синдрома отличника, но мысль, чтобы прогулять учебный день или возразить преподавателю, казалась полной дикостью. Только вот не все жили с таким мнением, и видеть, как твои одногруппники забивают на учебу целый месяц, путешествуя по крупным городам России, а иногда по другим странам и при этом получая диплом, где-то оставался ком в душе. Скорее, проблема была в не реализованных мечтах и желаниях. Так что теперь Евгений сидел в своей мастерской и умирал. Не только от гнетущих мыслей, но и физически. Он бы солгал, что началось это незаметно. Началось это с того, что к нему обратился знакомый знакомого с просьбой отреставрировать икону святого Николая Чудотворца. Икона была в плачевном состоянии: черные фрагменты на глазах, будто их не было, грязь на руках, и всё изображение было потускневшим от времени и зажелтевшим лаком. Евгений согласился. От денег он не привык отказываться. Работа после снятия лака шла трудно, с большими перерывами. Вычищая руки от грязи, немели собственные руки, а восстанавливая глаза, у самого слабели и немного слепли глаза. Забеспокоился Евгений только к концу работы, когда всё было сделано и даже покрыто лаком, но с почти ослепшим правым глазом, надвигающейся рукой, постоянной мигренью и нескончаемой слабостью в теле. Религиозным он никогда не был, однако сейчас к нему пришла мысль: «Бог наказал». Грехов у него было не так уж много, но были. Получив от интернета, а затем от врачей: «Возможно, рак», пошел он в церковь, к батюшке, куда идут, когда наука бессильна. Евгений честно рассказал всю свою историю от рождения Христа до нынешнего дня батюшке. Батюшка выслушал его, немного задумчиво провел рукой по своей бороде, а под конец посмотрел на икону Божьей Матери. — Сын мой, занялись Вы благим делом, что восстановили Святого Николая, — сказал батюшка, смотря на него, как на маленького ребенка, сделавшего глупость, не с сердитым лицом, а с умилением родительским. — Сколько же через икону грехов людских прошли к Богу? А Вы благословения на работу не получили, и всё, что на ней было, на Вас перешло. Чужие Вы грехи на себя взяли, — вынес вердикт батюшка. — Неужели, батюшка, ничего нельзя сделать? — робко, с горечью поинтересовался Евгений. — Помолимся мы за вас. А завтра приходите с иконой. Осветим её. Может, грехи она заберет себе обратно. С этим Евгений вернулся к себе. Лежал на диване, еле шутя с соседом по квартире о жизни и уже вырабатывающим иммунитет ко всем обезболивающим в аптечке, так же отмахнувшись от предложения вызвать скорую. Понадеявшись, что завтра он принесет икону в церковь, а затем как-нибудь всё наладится, он уснул. Евгений проснулся. Только не в своей квартире и не в своём теле. А в маленьком детском тельце, которое по нытью в организме больно ударилось об пол. Глаза привыкали к темноте, но уже были видны очертания какого-то подвала, с потолка которого свисали корни какого-то растения. Его трясли с целью разбудить. Это была маленькая девочка с рыжими немного растрепанными волосами, которые лезли Евгению в глаза. — Эоган! — вскрикнула девочка стирая с глаз стоящие слезы. — Слава Мерлину, я уже думала ты того. Тут-то Евгений и понял, что Бог его наказал за свои грехи и за чужие.