И станет ясно

— мам… Я принес тебе кое-что. Может, это хоть как-то будет поднимать настроение. — с подавленным видом произносит Леви, когда заходит в палату. В одной его руке пакет с едой, а в другой букет цветов, о котором и идёт речь. Бордового цвета георгины в бежевой упаковке выглядят ярко, женщина замечает их сразу и удивлённо охает, широко открывая глаза от удивления. — Леви! Зачем так тратится? Мне и без того здесь не очень то и скучно! — слегка ругается она, а сразу после удивлённых слов слышатся сильный кашель. Она хмурится, прикрывая рот ладонью по привычке и шёпотом ругается на столь ненавистную болезнь. — хочу делать тебе приятно. Принёс еды, и пастилы купил. Врачи говорят, что её даже полезно. — возмущения матери он не слушает, но и в глаза посмотреть боится. Знает, что вновь на душе так невыносимо больно будет от её болеющего вида, что вновь появится чувство, что в сердце вонзилось тысяча лезвий, и оно медленно, но до ужаса больно кровоточит… Леви медленно раскладывает продукты на одну из полок прикроватной тумбочки, дышит слегка тяжело, а подавленное состояние сына Кушель видит по взгляду. Такой испуганный, словно детский, огорчённый и уставший. — спасибо тебе большое… Не знаю, что без тебя бы и делала. — выдыхает она и кладёт руку на ладонь сына, как бы указывая присесть рядом. — врачи всё так же ничего не говорят? — опустив взгляд в белые простыни, тихо спрашивает Леви. Присаживается рядом, берет ладонь матери в свою и гладит, так нежно и со скукой. — ни слова от них, только процедуры делают. А цены на операцию… Всё также не понижают. — тяжело вздыхает Кушель и сама притупляет взгляд в пол. Тяжело, очень тяжело смотреть на сына, который так старается ради денег на операцию. — я накоплю. Совсем немного и тебе сделают операцию. — отвечает Аккерман, от напряжения слегка сжимая краешек белого одеяло свободной ладонью. На мать всё так же не решается смотреть, унылый и полный разочарования взгляд направлен на букет георгинов на тумбочке. Столь яркие, как и его мать ранее… Такие необычные, словно показывают свою исключительность. С потухшей от болезнью Кушель сходства почти не имеют — огонек в глазах, что был ранее, совсем исчез, улыбка стала грустная, а сама вся и вовсе исхудала до ужаса. — тебя плохо кормят здесь? — решается перевести тему он, лишь бы на душе стало по легче и не портить матери и без того не очень хорошее настроение. — не волнуйся, Леви. Кормят прекрасно и обо мне очень заботятся. Видимо, из-за стресса еда не очень хорошо усваивается. Даа… Исхудала я знатно. — хрипло смеётся Кушель, осматривая свои тонкие руки. Костяшки пальцев по нездоровому выпирают, как и многие другие кости, а кожа бледная, почти белая. — когда тебя выпишут… Тебя будет ждать большой подарок от меня. — продолжает Аккерман, желая хоть как-то поднять настроение матери. Заинтересованность по её ранее расстроенному лицу сразу видно — губы расплываются в широкой ухмылке, а искра в глазах проскакивает. «И всё же… Что-то ещё осталось» — задумывается он, а уголки губ от вида радостной матери невольно поднимаются. Он улыбается ей так ласково, по родному. С такой необъятной любовью во взгляде, что Кушель даже удивляется слегка. — улыбайся чаще… Тебе очень идет. — с восхищением прерывает молчание она. Сколько бы лет не прошло, а улыбку сына всё также считает прекрасной. — ради тебя буду стараться. *** — Леви, ты в порядке? — выводит его из мыслей уже знакомый, приятный слуху голос. Эрсель слегка касается его плеча лишь кончиком пальца, а тот уже резко дёргается, вырвавшись из тревожных мыслей. Сигарета в руках — привычное дело перед работой, но совсем привычно, когда она догорает из-за раздумий, когда ты успел сделать лишь несколько затяжек. Детектив словно всё утро сам себе на уме после той встречи с матерью. Легкое чувство несобранности, страх и тревога за то, что будет дальше, гораздо сильнее. И он это прекрасно понимает. И ничего поделать совсем не может, утопая в океане тревог и страхов, что каждый день для матери может стать последним… Как Аккерман приходит в себя, сразу обращает внимание на оставшуюся часть сигареты. Точнее сказать, на небольшой окурок. Фыркает недовольно, тушит её об краешек мусорки и выкидывает туда же. — пойдём. — кратко отвечает он, явно подавленный тем, как даже на обещнии с другими отражается его состояние. А по взгляду Эрсель всё и так ясно: оставлять это просто так она не желает. Хмурится, смотрит уверенно и с ним не соглашается: — у тебя ведь что-то случилось? — уверенно, но с ноткой волнения за коллегу произносит она и кладёт ладонь на его плечо. — у нас много работы. — Леви скидывает её ладонь с плеча так резко и грубо, ничуть не церемонясь с ней. Совсем не до прикосновений, когда перед глазами всё в тумане, а сердце бешенно бьётся от резко нахлынувшего страха. Он не отвечает ничего, кажется, не подаёт даже и какого-то знака, лишь скидывает её ладонь с плеча и принимается подниматься по лестнице крыльца, что-бы попасть в участок. «Я слишком надоедлива?.. " — проносится в голове рыжей, когда она глядит в след столь загадочного сегодня коллеги, поджав нижнюю губу. Глаза стеклянные, словно вот-вот заплачет от такой мелочи, но держится. Тяжело выдыхает, пусть на душе и ужасная тревога из-за его реакции и принимается догонять. Уже шагая с ним на ровне, молчит, даже не смотрит в его сторону, потупив взгляд в пол. А по лицу её виднеется чистейшая тревога. Слегка хмурится, и без того иногда грустные глазки, из-за опущенных краёв, становятся ещё грустнее, будто бы у огорченного щенка. Леви пусть и обращает внимание на её тревогу, но молчит. Лишь сглатывает накопившуюся слюну, а кадык слегка дрожит, так же как и кончики пальцев. Он не показывает этого, не сильно сжимает ладони в кулаки, лишь бы никто не увидел этого страха… Того, что он тоже может боятся, его уязвимости. Они смотрят друг на друга исподлобья, прекрасно понимая неловкость всей ситуации. Только детектив заикается, чтобы на ходу что-то сказать, прервать неприятную тишину, но шум неподалёку заинтересовывают его больше. — да не под наркотой мы, успокойся! Хватит мне уже так руки сжимать! — слышится знакомый для Эрсель голос, от чего дрожь проходится по всему телу, кажется даже от пальцев ног но кончиков волос. От удивления, карие в глаза широко открываются, в них виднеется чистый страх и ужас. — Леви… — говорит она, словно уже по привычке и пятится назад, лишь бы обладатель хриплого голоса её не услышал. — Эрсель? Эрсель, твою ж! Объясни им, что мы ничего плохого не сделали! — белокурый парень, на её ужас и огорчение, всё же замечает знакомое лицо. А она уже чуть ли не в обморок падает от главного страха всей жизни… — да будь ты потише… Сейчас заполним протокол и всё решим. — ворчит Эрен, крепко сжимая руки парня. Когда тот подзывает рыжую, шаг замедляет. Та пусть и на трясущихся ногах, но подходить к Йегеру, который стоит в окружении трёх парней в наручниках. — могу поинтересоваться, что натворили? — дрожащим голоском интересуется она, с ужасом глядя на своего знакомого. Шатен в её глазах этот страх замечает и с тревогой переводит взгляд на блондина. — Эрсель. — прерывает их разговор строгий тон Леви, когда он подходит к коллеге сзади. Пусть её и наполняет страх, но поворачивается назад, издавая удивлённое «а?» — буду в кабинете. Не задерживайся. — кратко отвечает ей детектив. Ответа не ожидает, да и не горит желанием принимать участие в разборках, почти тут же уходит. Эрсель успевает лишь положительно кивнуть, а когда Йегер отвечает, вновь приходится перевести взгляд с коллеги на него: — испортили коляску женщины, пока ночью по улицам гуляли. Ещё и под чем то судя по всему… — фыркает Эрен, с заметным отвращением и недовольством осматривая парней рядом. А собеседница его не решается и взгляда поднять на того, кто так отчаяно её зовет: — Эрсель, милая, но ты же здесь работаешь! Сделай уже что-нибудь, мы ничего не ломали, а уж тем более не принимали. Ты же меня знаешь! По хулиганить могу, но не также… — слышатся возмущения блондина рядом, который даже в наручниках умудряется достать её: трясет слегка, но грубо. — вот как… Хорошо, спасибо, Эрен. Удачного вам рабочего дня. — хмуро отвечает она шатену. Лицо пусть и кажется теперь невозмутимым и задумчивым, но лишь от прикосновений Альберта становится до безумия страшно. *** — он тебя не трогал? — сразу же, завидев рыжую девушку в дверях, интересуется Леви, но взгляда от бумаг не отводит. Что-то быстро пишет, тихо и довольно невнятно для гостьи кабинета шепча слова на листах бумаги. Эрсель же вопрос ставит в ступор — ещё несколько минут назад от с грубостью отказывался от каких-либо разговоров, пытался отстраниться, а теперь сам пытается проявить заботу. Она удивленно хмыкает, явно не ожидая такой заботы, но на лице появляется слабая улыбка. — не считая того, что тряс меня за плечо, не трогал. Да и я пыталась его игнорировать… Совсем не хочу разговаривать, я ещё больше разочарована. — выдыхает она, наконец то закрыв за собой дверь. Тревога пусть и не уходит полностью, но её становится меньше, как только рыжая оказывается в уютном, небольшом кабинете. Рядом с тем, кто уже не впервые пытается защищать… — он у тебя сборник всех ужасных качеств. — недовольство хмыкает Аккерман, перелистывает листок и продолжает писать. Тон его серьёзный, задумчивый. — не у меня! Никому такого подарка судьбы не пожелаешь… — горько усмехается Эрсель и присаживается на стул. Её рука тут же тянется к свободной ладони коллеги. Кладёт её на его так аккуратно, словно боясь навредить. Гладит по выпирающим костяшкам, так нежно и с заботой. — Леви… Скрывать свои проблемы не самая лучшая идея. Мы знакомы немного, но ты можешь мне доверять. Я только рада буду помочь, потому что прекрасно вижу, как тебе тяжело. Один взгляд чего стоит… — а чего со взглядом? — интересуется Леви, и пусть не смотрит на неё, делая вид, что совсем безразлично, но ладонь свою из-под её не убирает. Теплая и мягкая рука так ласково гладит, что даже жарко становится… — по нему прекрасно видно, что ты страдаешь. Что многое недоговариваешь и что-то делает тебе больно. А Эрсель сквозь безразличный взгляд замечает всю глубину утраты и уныние, что даже саму на слезы пробивает от того, что чувствует Аккерман сейчас. Он набирает сил посмотреть на неё, а в глазах становится туманно. Вид её, такой яркий и одновременно успокаивающий, на момент заставляет забыть обо всём: о тревогах, о смертях и опасной работе. О всём плохом, лишь от одного взгляда… Рыжая берёт его ладонь в свою, переплетает пальцы в замочек, так аккуратно и заботливо, а из губ её выходят несколько слов: — я всё сделаю, что-бы тебе стало легче, потому что смотреть на твои страдания просто невыносимо. А ещё… — Эрсель слабо усмехается, говоря это. — твои глаза очень красивые, когда ты не пытаешься скрываться за маской безразличия. По видимому, на огорчение детектива, его пристальный, но столь тёплый взгляд на себе она замечает. Смотрит в ответ, словно погружаясь в эту ледяную глубину, но в душе ощущает приятное тепло от одного лишь взора на себе. Лицо покрывается легким румянцем от неловкого, смущающего момента, да ещё и ладони, сцепленные в замок, заставляют ещё больше залиться смущением. — извини за это… Наверняка, это слишком не тактично с моей стороны. — стыдливо отводя взгляд в сторону, произносит она и выпускает руку детектива из своей. — пожалуй, продолжим работать. — сглатывает Леви и чувствует, как дрожь в пару с лёгким потом проходят по спине. Коллега глядит на него с легким недоумением, даже заметным огорчением во взгляде, вновь осознавая, что он не сдвинет эту «маску безразличия и серьезности», а вы мыслях одно: «Я же хочу помочь… " — как скажешь. Если будешь готов по говорить, то… Всегда можно обратиться ко мне. — несмотря на тревогу, рыжая продолжает улыбаться, пусть и слабо. Кладёт ладонь на стол и слегка, кончиком пальца задевает выпирающие на руке Леви костяшки, от чего у обоих по коже проходится холодок. — интервал между убийствами не уменьшался, и более оно похоже на ритуальное. Последнее было совершено около пяти дней назад. А значит… Следующее состоится примерно через три дня, если он продолжит убивать. А он это сделает. — серьёзно рассуждает Леви, кончиком пальца указывая на записи на бумаге. Рыжая внимательно разглядывает мелкий почерк, в глубине души восхищаясь его аккуратностью, но вскоре заставляет себя думать о работе. — совсем скоро… У нас немного времени. Он убивает людей только из нашего участка? — верно мыслишь. — выдыхает детектив, но вскоре замечает, как сильно изменилась она в лице. — испугалась? — и вовсе нет! Я не за себя боюсь, а за других… Пусть и не со всеми знакома, но новые коллеги уже пришлись мне по душе. Боюсь за них… И за тебя. Совсем неожиданно Эрсель оглядывает коллегу. Ранее, всё время куда-то спеша или тревожась, совсем не заостряла внимание на его одежде. А сейчас, при виде галстука под воротником рубашки, так резко приходит в голову не самая приличная мысль: " А что, если бы я притянула за него… " — невольно задумывается она, а потом сама же от своих мыслей и удивляется, про себя ругает себя за столь отвратные мысли. — все в участке знают о том, что скоро вновь должно произойти преступление и ведут себя предельно аккуратно. Но… Если этот маньяк скрывает среди наших, то опасности не избежать. — хмуро продолжает рассуждения Леви, слегка постукивая краешком карандаша об поверхность стола. Стоит лишь посмотреть на свою коллегу, как перед глазами проскакивает её мертвый образ… Слегка открытые, бледные губы, бледная кожа и закрытые навсегда веки. Бездыханное тело лежит на мокрой траве, а одежда уже пропиталась мокрым снегом насквозь. Брызги крови видны на аккуратном, бледном, почти делом лице, а на шее виднеются следы от удушья толстой бечевкой. — мы должны предотвратить это и срочно выйти на след. — серьёзно и уверенно заявляет он и тихо шикает, лишь бы образ перед глазами ушёл. — обязательно, Леви. — достань со стеллажа папку со списком подозреваемых. Я пока уберу остальные документы. — указывает на мебель около стены детектив. Стеллаж, полностью заполненный сверху донизу различными папками, бумагами и прочим, слабо освещаются тусклым светом от лампы на столе. Несмотря на то, мало чего видно, Эрсель послушно кивает и встаёт со стула. Не торопится, идёт медленно, оглядывая стеллаж. — а каким она цветом? — совсем запутавшись в куче вещей на стеллаже, интересуется она, на что тут же получает ответ от Леви: — белая. На верхней полке. Но задачу это не облегчает… Она поднимает взгляд на верхнюю полку и видит, то что все папки там белого цвета. Из губ её выходит тяжёлый вздох от осознания, что они и не подписаны. А Леви, уже закончив убирать несколько листов обратно, поворачивается к ней. Руки укладывает на подлокотники стула, с интересом наблюдая за её движениями. Лишь тусклый свет лампы освещает её, но дает хорошо осмотреть… Весьма симпатичные бедра. Обтягивающая юбка карандаш выделяет объёмные бёдра, из-за её короткости виднеются пухлые ляшки, пусть и сзади. Леви, кажется, смотрит даже не на белые пластиковые папки на полке стеллажа… Всё своё внимание без стеснения заостряет именно на бёдрах. Девушка отклоняется, то в сторону, то вперёд, то вытягивается на носочках, чтобы достать до той верхней полки. А её небольшой ростик, из-за которого не получается успешно достать документы, детективу сейчас только на руку. Кровь приливает куда-то вниз, щеки становятся слегка горячими от своих же мыслей… «О чем я думаю… " — про себя ругается Леви, но всё равно мысленно оценивает размеры девушки, оценивающе посматривая исподлобья. — эта, верна? — вырывает его из мыслей Эрсель, на его огорчение повернувшись лицом. Леви принимает папку, листает страницы в ней и молча кивает на её вопрос. — черт, опять юбка задралась… Пора бы её уже выкинуть или отдать кому-нибудь. — фыркает она, когда замечает складочки ткани и то, что ляшки слегка оголились от этого. Тут же принимается поправлять голубую ткань и шепотом ругается. — лишь из-за того, что задирается? — цокает он, а по лицу виднеется чистое недовольство таким словам. Уж очень по душе пришёлся тот вид. — в целом не понимаю, зачем её купила. Мои ноги выглядят в ней просто ужасно. — продолжает ворчать Эрсель и вновь садится напротив коллеги. — не сказал бы, что ужасно. — всё же решается подметить Леви, но говорит это так, словно не очень увлечен или сказал что-то незначительное. Больший интерес, на вид, испытывает к скреплённым по краям листам бумаги. — ох… Я очень смущена. — неуверенно шепчет она и опускает смущённый взгляд в низ. По привычке, от смущения, рука тянется в рыжей прядке и вот-вот начнет её опять накручивать на указательный палец, но к девушке быстро приходит осознание. — Леви! Ты извращенец! — восклицает она, прикрывая рот рукой, а по улицу виднеется одновременное смущение и злость. — говорит та, что делает такие развратные фотографии. — слышится усмешка из губ детектива, когда он с даже удовольствием глядит на смущённую девушку рядом. — а ты всё и смотришь, да? И вообще, я там в новом белье, а оно не мало стоило, грех не сделать пару фото! — начинает эмоционально рассуждать Эрсель, а после осознаёт, что сказала. Издаёт удивлённое «ой» и стыдливо прикрывает рот рукой. — кто из нас ещё извращенец. Ещё и от работы отвлекаешь со своим бельем… Нахалка. — ворчит он, пусть на деле и не зол. Руку, что ранее лежала на листах бумаги, тянет к рыжей макушке и заботливо её треплет. яркие, волнистые волосы тут же выглядят так, будто она только проснулась или птица попыталась свить гнездо в которых прядях. Она ничего не говорит в ответ, но показывает язык, как бы показывая то, что последнее слово всё равно за ней. — подозреваемых не так уж и много. Несколько судимых, участвующих ранее в сектах. — это огорчает… Знакомых каких-то убитых обвинять нельзя, ведь они могут даже не знать других жертв. Верно мыслю, Леви? — довольно улыбается она и смотрит так, будто бы ожидая похвалы. — не напрашивайся на подзатыльник. Продолжим. Но многие подозреваемые не знали о других убийствах, то есть, у нас нет виновника — а делали примерный психологический портрет? Вероятно, у него есть какая-то явная травма, касающаяся полиции. — подносит палец к губе Эрсель, мысленно размышляя о том, какие проблемы может иметь преступник. — у нас с этим довольно туго… Но, судя по всему, убийца мужчина, средних лет. Возможно, раньше работал в той же сфере, что и жертвы. — вот как… Так, может стоит пересмотреть список подозреваемых на всякий случай? — тогда займёмся этим. *** — как всё было? — интересуется Йегер, держа в руках планшет с листом бумаги. Краешек ручки слезка грызет от напряжения и усталости. Он загадочно оглядывает четырех ребят, сидящих за решёткой в так называемом «обезьяннике». — выпили чутка… во дворе никого не было, коляска стояла, решили подурачиться. Ну, у вас что ли так не было? — начинает возмущаться один из парней и хватается руками за железные прутья. — наши сотрудники не гуляют пьяные на детских площадках. — задумчиво отвечает ему Эрен и кажется, даже не смотрит в его сторону. Взгляд устремлён на сидящем в углу Альберте: молчит, лишь изредка бубнит что-то, но видимо не горит желанием докладывать всё произошедшее. Несмотря на тихое поведение, шатену по видимому интересен лишь он. — не сломали мы её даже! И не принимали ничего! Подумаешь, покатались немного, от мамашки убудет что-ли? — всё же слышится голос Альберта и он наконец-то поднимает голову на сотрудника полиции. Глаза поблескивают, пусть и выглядят усталыми. Лёгкую туманность замечает Эрен в его взгляде. — а ведёте себя так, будто бы и вправду что-то употребляли… — заявляет Эрен и тяжело вздыхает. — сейчас напишем протокол и решим, что с вами делать. Но штраф вы определено выплатите… *** Поздний вечер, наконец-то дома, а не в стенах участка, Альберт проводит в мягкой кровати. Сладко тянется, разминая затекшие мышцы и зевает. Время позднее, пока бы уже спать, но на телефон приходит уведомление. Блондин недовольно цокает, раздражённый неприятным звуком: — надо поменять этот мерзкий звук. — бубнит и берет телефон в руки. Для большего понятия читает неизвестный номер вслух, шёпотом, а после и само сообщение: — знаю, что ты интересуешься подработкой. Приходи завтра к выходу из леса на вокзал к трём, если желаешь подзаработать. Штраф то за прошлый косяк явно был не маленьким. — невнятно читает уведомление парень и сначала слегка хмурится, ведь не вникает в смысл сообщения. А после осознание, на его лице появляется хитрая, даже хищная улыбка. — теперь и никакая Эрсель не нужна для травки… — радостно шепчет он, а после повышает голос: — мам! Оставь мне завтра денег на автобус, пожалуйста!