***
Германии нравилась его работа. Он с детства любил танцевать, громкую музыку и себя. В танцах Людвиг воплощал незамысловатые фантазии своего детского мозга. Милые, по его мнению, сценки и картинки. Это было в какой-то степени отдушиной. Возможностью спрятаться от этого жестокого мира, что никак не хотел его принимать. Готов был переломать все кости, выдрать глаза и все внутренние органы, пережевать, выплюнуть и снова пережевать, но никак не принять. Правда, позже эта любовь переросла в нечто большее. Он был зависим от танцев. Пилон, что в свете софитов отливал серебром, так и манил к себе. Притягивал, просил слится с ним, стать единым. Наслаждаться теплом лучей ярких софитов и сотнями жадных грешных взглядов, направленных на него. Воплощать в своих танцах то, что он никогда бы не осмелился показать за пределами преступного мира. Забыть о завтрашнем дне навсегда. Жить сегодня лишь для себя. Сейчас он здесь, за границей "справедливости и правосудия", а значит и скрывать нечего. Начиная от сексуального, подкаченного от частой физической нагрузкия тела, заканчивая остатками давно прогнившей души. Здесь можно обнажить старые мечты. Клуб «Парадис» всегда рад предоставить ему сцену для своих шедевров. Ещё бы не был рад. Германия за один раз приносит им столько, сколько не принесла бы самая лучшая стриптизёрша за всю свою карьеру. Он незаменим. От него невозможно отказаться. Людвига обожали. Когда тебя желают десятки, а то и сотни, а может и тысячи людей... О, он прекрасно знал, каково чувствовать себя поистине желанным. Для него это ощущалось сильнее любого наркотического прихода. Несомненно это чувство приносит незабываемое удовольствие. Вернее, приносило. Он готов был делать ради своей популярности всё, что прикажут. Что в порностудии, что в клубе, он готов исполнять мечты сотен своих поклонников, но не злоупотреблять этим. Пусть знают своё место. Таким ущербным не хватит и жизни, чтобы накопить на него. Какого это: знать что ты никогда не сможешь даже кончиком пальца коснуться своей мечты? Наверное, ужасно. Как жаль, что Людвигу абсолютно нет до этого дела. Он выполняет свою работу, которая приносит ему — и в прямом, и в переносном смысле — удовольствие. Всё было относительно хорошо. До одного момента. Иван мать твою Брагинский. Глава преступного мира. Высокий, сильный, сексуальный. Подкаченное тело, обычно скрытое от чужих глаз, притягивало взор, обтягиваемое тканью чёрной водолазки. Возможно, Людвиг соврёт, если скажет, что за "границей правосудия" только сам Крауц был единственной желанной фигурой. От Брагинского не хотелось отводить взгляд. Он — как и подобает мафии — решал все проблемы по одному щелчку пальца. Захотелось забыться с помощью наркотиков или самых дорогих нелегальных сигарет? — Исполнено. Захотелось ту милую девушку у барной стойки? — Через пять минут она уже лежит в его постели. Захотелось устроить перестрелку со слишком наглым барыгой? — В руках главы моментально окажется пистолет. Эта мразь появилась в его жизни слишком неожиданно. Буквально выбирая дверь с ноги, выгоняя здравый рассудок прочь. Он был тем, кто заставил его в прямом смысле сойти с ума. Вырывать прекрасные отливающие серебром платиновые волосы от безысходности, не зная, что он больше чувствует к этому ужасному человеку. То ли ненависть, то ли дичайшее желание, что ударяло по всем рецепторам, заставяя каждый раз идти у него на поводу. О ласке не могло идти и речи. Брагинский сразу зарекомендовал себя как жестокого человека, от которого любви ждать явно не стоит. Людвиг просто жаждал оказаться в его руках. Сам толком не понимал почему. То ли причиной тому был алкоголь, то ли наркотики, то ли что-то ещё, чего он не учитывал. Может Брагинский подсыпа́л ему что-то? Это бы многое объясняло. Например, резкий прилив возбуждения, заставляющий буквально скулить от желания и бесконечной просьбы сделать с этим хоть что-то, едва он оказывался в поле зрения Крауца. Не мог же Брагинский вызвать у немца...зависимость? Звучит слишком странно и неправдоподобно. Людвиг и не думал просить многого. Его грязная душа не желала любви. Он лишь хотел, чтобы этот Брагинский навещал его иногда, разбавляя скучные серые будни хорошими вещами, одно и которых — удовольствие. Просто секс без обязательств. Единственная хорошая вещь — по мнению Людвига — которую придумало человечество. Сейчас он сидит, закинув ногу за ногу — как и подобает его статусу — попивая свой обожаемый Беллини. Чего Крауц точно не хотел, так это видеть как русский флиртует на глазах у всех с очередной ничего не подозревающей девушкой — как такое невинное создание вообще здесь оказалось? — у барной стойки, угощая ту — немец хмыкает на эту мысль — коктейлем с сюрпризом. Дайкири с BLACK DEMON и правда вкусный. Людвиг по опыту знает. Бедняжка даже не догадывается, что стоит ей хотя бы показаться подозрительной, как ей тут же свернут шею. Как и то, что с Брагинским она всего на одну ночь. Крауц не собирается терпеть такие выходки. Пусть это и глава мафии, но второго такого Людвига он не найдёт. А значит какие-никакие, но привилегии у него есть. Если бы не было, вряд ли он мог бы продолжать свою работу без страха. А потому сейчас он преспокойно выплывает из вип-ложи, где приказал ждать Брагинский. Людвиг его не боится. Вернее, даже не думает бояться. Если русский так его хочет, пусть сначала побегает. Людвиг не игрушка и не верная собачка, вопреки мнению большинства. Он гордая птица, хищный зверь, за которого ещё придётся побороться. Эта мысль греет его тёмную душу. Не сказать, что Людвиг не чувствовал себя некомфортно, когда покидал здание клуба. Да что там некомфортно! Его будто бы пилили на куски. Но... разве его это волнует? В любом случае никто не осмелится так поступить в реальности. У них попросту не хватит денег и связей. А к безумным фантазиям — и письмам — фанатов он уже привык. Брагинский провожает его взглядом до выхода. Стакан в руке натуженно скрипит, угрожая сломаться, что пугает сидящую рядом девушку. Едва она собирается коснуться его руки, чтобы успокоить, как мужчина подымается с места, заставляя девушку испуганно отскочить. — Да как эта сучка только посмела... — шипит он. Русский приказал этому наглому немцу сидеть и покорно ждать. Так какого хуя он ушёл?! Забыл своё место? Это можно исправить. В любом случае немец не успел бы далеко уйти, что натыкает его на мысль, заставляющую русского жутко улыбаться. Он обязательно проучит эту наглую сучку, не знающую своего места. А потому он набирает знакомый — скорее до рефлексов вбитый в подкорку сознания — номер, хищно ухмыляясь. — Найди его, Ван, — на удивление спокойно проговаривает в трубку он. — Немедленно приведите его ко мне. Никаких точных указаний, схем или чего-то ещё. Яо Ван и так прекрасно понимает, кого нужно найти. Людвиг Крауц снова разозлил главу местной мафии. Классика жанра. Это происходило так часто, что уже и не интересно становится. Может ему повесить жучок, чтобы каждый раз не подключать всю свою паутину, раскинутую по городу, в поисках парня? И как Людвига ещё не убили в подворотне за такие выходки? Видимо, он бессмертный. А может умеет что-то такое, из-за чего Брагинский хочет оставить наглого немца подле себя как можно дольше. Да, это же Брагинский, чёрт возьми! Чтобы остаться в живых после одной ночи с ним нужно быть кем-то, кто сильнее его либо физически, либо в плане связей. Хотя первый вариант отпадает моментально. Силой его не взять. Русский никогда ни под кого не ляжет. Так почему же каждый раз он просит найти Людвига? Не убить, не накачать наркотиками до отказа сердца, не изнасиловать. Да, даже простое "припугнуть" успокоило бы китайца! Но нет. Россия требует привести к нему немца живым. Каждый чёртов раз! Ван с нетерпением ждёт того дня, когда его друг откажется от — пусть и красивого, но слишком наглого — немца. Тогда его душа будет спокойна. — Катана, подключай всех наших, — вещает он в наушник. Китай помогает искать этого парня в последний раз. Друга нужно спасать. А сейчас пусть его сестра разбирается с последствиями очередного выпада дерзкой немецкой жопы. — Людвиг? — доносится мягкий голос с другой стороны невидимого провода. — Людвиг, — вздыхает китаец. Его сестра вздыхает вместе с ним. Кажется, она разделяет его мнение. Их обоих достало искать его.***
Германия привык слышать вслед свист, "кис-кис" и прочий бред алкашей, наркоманов и бандитов, который обычно прилетает в адрес любой представительницы прекрасного пола. Не сказать, что его не бесило такое обращение. Бесило, да ещё как. Хотелось развернуться и выстрелить с дробовика таким подонкам в лоб, чтобы те истекали кровью на грязной промозглой улице, уже никому больше не доставляя проблем. Вот только с трупом возиться не хотелось. Да, и все улики скрыть не получилось бы. А просить Брагинского прикрыть его... Да лучше умереть! Когда в очередной раз идя домой Германия слышит в свой адрес грубое "Эй, красавчик!" он даже не обращает внимание, спокойно продолжая путь до дома. Вероятно, очередной пьяница или наркоман. Ничего особенного. Абсолютно ничего. Однако рукоятку ножа — того самого, что подарил ему Брагинский — в кармане Людвиг всё же сжимает сильнее, чем обычно. — Эй, шлюшка, совсем оглох? — вновь доносится вслед. Германия просто идёт дальше. Да что с этим придурком не так? С первого раза не понятно, что немец даже смотреть на это отродье не собирается? Откуда эта падаль вообще вылазит? И ведь не один он выслушивает такое. Как же раздражает. Какого чёрта он вообще попёрся этой дорогой? — Похоже шлюшка не знает манер, — раздаётся уже другой голос. — Стоит её проучить, — пугающий гогот по ощущениям появляется со всех сторон. Этот алкаш здесь не один? Как замечательно. И во что он ввязался? Глаза немца округляются, едва из теней переулков начинают выходить люди. Неужели его поджидали? "Пиздец", — думает про себя парень. Всё. Это конечная. Завтра полиция — если блюстители закона соизволят заявится в этот район — обнаружит его труп в подворотне. Повезёт, если его смогут опознать сразу, а не будут выискивать оторванные конечности по всей улице. На секунду его посещает мысль, от которой становится тошно. Лучше бы он остался в клубе. Если бы Людвиг дождался Брагинского, как тот и приказал, то ничего этого бы не случилось. Он бы не бежал сквозь самый криминальный район города, думая как спасти свою жопу, а ублажал бы главу мафии, выстанывая его имя. Не молился, чтобы добежать до границы, за пределами которой он сможет спокойно вздохнуть, а отдавался танцу на пилоне, воплощая очередной сюжет своей извращённой фантазии. Не пытался бы выжить, а спокойно существовал дальше, попивая Беллини рядом с Брагинским в вип-ложе. Эти твари загоняют его в угол, хищно ухмыляясь. Вернее, он сам себя загнал. Бежал вперёд, не разбирая дороги, когда в голове набатом било "Спастись-спастись-спастись". Ну уж нет. Он лучше сдохнет, чем достанется этим подонкам. В руке предупреждающе блестит сталь ножа. Пусть только попробуют к нему подойти. Людвиг будет защищаться до последнего. Не зря учился самообороне. Завалить одного подонка не было чем-то непосильным для него. К Крауцу каждый день кто-то приставал, так что опыт в укрощении таких упырей у него был. Но в толпе он насчитал десять таких мужиков. К такому его жизнь не готовила. Они же не будут стоять и культурно ждать, пока Людвиг любезно отрубит каждого по очереди. Из мыслей его выводит удар в скулу. Мрази. Больно вообще-то. Людвиг прикладывает руку к месту удара. Если останется синяк, будет плохо. Как ему своим прекрасным личиком торговать в ближайшие пару дней? Опять гримироваться. Раздражает. Из разбитой губы струйкой стекает кровь по подбородку. — Мужики, а может его трахнем? Эта сучка так и напрашивается, виляя своей аппетитной задницей, — ухмыляется один из громил, замечая как парень на эту фразу оскаливается. — А хуйца соснуть не хочешь? — огрызается немец. Он обязан выйти из этой драки живым. Желательно, без моральных потерь. — Отошли от него, — раздаётся грозный женский голос. В этом голосе немец узнаёт Катану. Какое чудо. Его решили спасти. То, что его приведут к Брагинскому однозначно, немца как-то не волнует. Сейчас важнее собственная жизнь и жопа. — Принцесска, свали, будь так добра, — что им сделает одна хрупкая девушка? — Не видишь? Мы собираемся развлечься, — заглядываясь на разбитую губу немца, отзывается главарь банды. В глазах Людвига читается чёткое желание убивать. — Я предупреждала, — вздыхает девушка. — Ребята, вежите их. Иронично, но за такой достаточно милосердной с какой-то стороны фразой пряталось совершенно другое значение. Убийство. Эти твари не заслуживали жить. По мнению японки уж точно. Людвиг просто прикрывает глаза. Видеть кровь — а тем более смерть — он не хочет. В последнее время она вызывает какое-то странное чувство паники и желание спрятаться. Он открывает глаза лишь тогда, когда прекращаются адские крики боли и агонии. Он просто сидит на холодном асфальте и смотрит в никуда. Крауцу нужно время, чтобы прийти в себя. Он устал. Истощён. Чувствует себя чертовски грязным. — Пойдём домой, Людвиг, — подаёт немцу руку девушка. Что значит "домой" парень не уточняет. Как-то не до этого. Он согласен оказаться сейчас в любом месте, где нет трупов этих бандитов. Германия устало прикрывает глаза, полностью доверяя Катане. С ней он в безопасности.***
Вновь танцевать в свете софитов — сплошное удовольствие. Новый костюм просто прекрасен. Ошейник из чёрной кожи очаровательно звенит подвеской. Капроновые чулки приятно стягивают ноги. Стрелки прекрасно подчеркивают его глаза цвета стали. Чёрный латекс великолепно смотрится на его красивом теле, подчеркивая самое лучшее, что есть у немца — его самого. Пилон, будто бы немец с ним одно целое, даже не скользит, в каком-то роде создавая невидимую моральную поддержку, приятно переливаясь серебром. Его пожирают десятки пошлых взглядов, что готовы обглодать каждую его косточку. О, такое внимание Людвиг обожает. Германия вполне себе счастлив. Он танцует, его хотят, деньги приходят на карту. Но едва он натыкается на выделяющиеся из смеси грешных цветных омутов васильковые глаза Брагинского, как тут же его веселье будто по щелчку пальца испаряется, вместе с его яркой улыбкой. Воспоминания накатывают неприятной волной. Неужели Людвиг вышел из образа?***
Едва Германия оказывается в поле зрения Брагинского как его моментально прижимают к стене. Похоже, Россия очень зол на него. — Ты... — выдыхает русский, не отводя взгляд от губ немца. Людвиг ощущает ладонь сжимающую нежную шею до чёрных синяков. Ему ни капли не страшно. Даже в такой ситуации.— Я убью тебя, — но это было бы слишком просто. Нужно что-то получше. — Нет... Сначала сдам Джонсу, чтобы он выбил из тебя всю дурь, выставив перед всем миром на обозрение, а после, когда ты совсем отчаешься и попыташься вскрыть себе вены, я тебя спасу, — усмехается Брагинский. — Попробуй, — усмехается немец в ответ, злобно оскалившись. — А кто потом от недотраха тебя лечить будет?I'm not above a love to cash in Another lover underneath those flashin’ lights Another one of those ruthless nights Yeah yeah yeah
— Scheße, — Людвиг задыхается стоном, едва полностью принимает Брагинского. Эта сволочь даже не удосужился растянуть его. Блядство. Едва его силой затащили в комнату, по пути срывая одежду, как тотчас связали, не давая двигаться. А сейчас такая возможность очень пригодилась бы. Связанные верёвками руки саднит. Ещё немного и он начнёт сдирать запястья в кровь. Внутри всё отдаёт волнами фантомной боли. Грубый толчок на всю длину выбил последний воздух из груди немца. Лёгкие настолько сжались, что нельзя сделать даже маленький вдох. В таком положении и не расслабишься. На нежности немец и не рассчитывал, но можно было помягче? Всё-таки у него вип-статус. Россия ему замену не найдёт. Германия в этом уверен. На сто процентов уверен. Брагинского кажется сейчас ничего не волнует. Ему хорошо, а это главное. Русского слишком приятно сжимают внутри, чтобы удержаться и дать немцу привыкнуть. Это даже к лучшему. Людвиг должен понести наказание за своё непослушание.I shoulda guessed that this would happen I shoulda known it when I looked in your red hot eyes Spewing all your red hot lies Yeah yeah yeah
Германия должен был догадаться, что такое произойдёт. В этот раз он слишком разозлил Россию. Но даже если и так... Чёрт возьми, какой раз это по счёту!? Неужели Брагинскому всё мало? Людвигу кажется или под шторами виднеется слабая полоска света? Поза на спине подходит ему больше, чем все остальные. Сейчас немец выглядит слишком открыто, слишком развратно, слишком по-блядски. Сейчас Брагинский может не испытывая неудобств смотреть Людвигу в глаза. В эти прекрасные платиновые глаза, что в свете ламп отливают алым цветом и смотрят на него со злостью, которая впрочем быстро сменяется беззвучным "Да-да-да" в виде закатанных глаз, едва стоит России приложить больше силы в фрикции. Русский жадно притягивает Крауца к себе, сжимая бедра и впиваясь поцелуями в шею, оставляя фиолетовые синяки засосов, которые вряд ли сойдут даже за неделю. Слишком грубо. Слишком по-животному. Слишком. Оно и к лучшему. Меньше своей сексуальной, падкой на приключения, задницей крутить перед всеми будет. Немец с такими синяками на работу выйти не сможет.What's the worst part of this hell I can only blame myself
Людвиг сам на это подписался. Сам предложил такие отношения. Сам пытался их удержать. Германии было хорошо с Россией. Казалось бы, он наконец нашёл единомышленника. Брагинский позволял ему воплощать свои фантазии на сцене. Танцевать так, как хочет того немец. Брагинский всегда смотрел на него со смесью превосходства и интереса. Словно наблюдает за храбрым котёнком, что лезет к бешеной собаке. Как иронично, что сейчас этот котёнок показал своё настоящее лицо, наконец-то выпустил коготки. Сейчас этот котёнок срывает голос от наслаждения под изголодавшейся бешеной собакой.’Cause I know you're poison you're feeding me poison Addicted to this feeling I can’t help but swallow up Your poison I made my choice and Every night I'm living like thеre's no tomorrow, oh Any way you want me baby that's the way you got mе I'll be Yours My story's gonna end with me dead from your poison
Людвига метает по постели. Ему слишком хорошо. Брагинский его не щадит, трахая в своём собственном темпе, концентрируясь на своём собственном удовольствии. Людвиг старается не думать, что по факту его насилуют. Как-то не до этого. Его мысли сейчас занимает член в заднице, собственное возбуждение и горячие поцелуи и руки, что заставляют двигаться навстречу в нужном Брагинскому темпе. Мысль, что ему не дадут кончить как бы он не просил, даже не отвлекает или расстраивает. Как-то не до этого.I got so good at being untrue I got so good at telling you what you wanna hear I disassociate disappear Yeah yeah yeah
Людвигу плохо. Очень плохо. Ему мерзко от собственного тела, но он продолжает. Пытается представить, будто это не его сейчас берут во всех позах как последнюю портовую блядь, исполняя свои самые сокровенные грязные фантазии. Представляет будто он хочет, чтобы с ним так поступали, будто русский исполняет его желание. Будто это всё происходит не с ним.So far beyond difficult To resist another gulp
— Noch! Bitte! — если бы только руки немца были свободны, он бы с радостью расчертил на спине русского десять красных полос. Ему очень хорошо. И от этого удовольствия хочется скулить. Сейчас он может лишь кричать и умолять, пытаясь освободиться от оков, стесняющих его руки. Как бы Людвигу не было тошно от осознания собственного положения, он хочет ещё. Брагинский чёртов вид наркотика. Его главная зависимость, отказ от которой приведёт к смерти от остановки почерневшего каменного сердца.Yeah I know it's poison You're feeding me poison I’m choking from the taste and I can’t help but swallow up Your poison I made my choice and Every night I'm wasted like there’s no tomorrow, oh Anyway you want me baby that's the way you got me I'll be Yours My story's gonna end with me dead from your poison
Германию едва ли не пополам складывают, получая в ответ громкие крики — точно ли Людвигу так хорошо? — удовольствия, сходя с ума больше от вида парня, чем от факта близости. Брагинский хочет его полностью, без остатка. Хочет такого грязного, погрязшего в удовольствии немца. Тихое "Bitte" и дорожку слёз он старается игнорировать. Связанные руки, черный ошейник с кольцом, за которое немца можно притянуть к себе или зацепить поводок, такого же цвета повязка на глазах. Сам стонущий Людвиг. Его платиновые волосы, что выделяются контрастом на фоне смеси чёрного цвета. Множество игрушек, которыми при желании можно — и нужно, по мнению России — воспользоваться. Эта мысль удовлетворяет какую-то часть его садистской души. Садист и мазохист — великолепная пара. Эту ночь Людвиг запомнит надолго.Poison I’m drowning in poison I'm filling up my glass but it's always hollow Full of poison I'm sick of the poison
Брагинский даже не соизволил взглянуть на него. Молча развязал верёвки и ушёл, будто так и нужно, перед этим одеваясь,Людвиг возвращается в свою берлинскую двушку, что слишком холодна для его тёмной души. Здесь он проведёт всю ночь, чтобы завтра снова выйти на работу будто бы ничего не было. Завтра он снова будет всеми обожаем.
Засосы, укусы, следы от пальцев Брагинского никак не хотят сдираться мочалкой. Хочется содрать собственную кожу. На боль плевать. Лишь бы это помогло всё забыть.
Людвиг устал. Ему хочется простого тепла и ласки. Он запутался в себе. Какой смысл жить дальше? Завтра. Завтра. Завтра. Завтра будет лучше. Когда же наступит его ебаное завтра?
Людвиг надеется, что хотя бы цианид сможет ответить на его вопросы. Интересно: через сколько недель обнаружат его труп?
Wish I had something to live for tomorrow...