Клятвопреступники

      Определено, мы все заслужили офигительные каникулы. Промо «Рок-стара» закончилось, и предвкушение полутора недель без работы, с возможностью высыпаться и по собственному усмотрению планировать график, будоражит кровь не хуже дорогого шампанского.       Кстати, о шампанском: — Сынмин-а! Где там бутылки? — звонкий ор Минхо метит прямо в мозг: мы с ним готовим закуски к праздничному пацанскому столу в честь начала каникул. Вернее, я по большей части отношу созданные этим на все руки мастером тарелки с едой на низенький длинный стол, окруженный диваном, парой кресел и плоскими подушками на полу.       — Я вам че, курьер? — щеночек строит высокомерно-недовольный фейс, но пакеты с самым ценным содержимым все-таки несет.       Вскоре на запах еды подтягивается полный состав: мы сняли хорошенький коттедж, который, с одной стороны, на адекватном удалении от Сеула, а с другой — может похвастаться некоторым уединением. Эту ночь ночуем тут, а дальше разъезжаемся кто куда.       Приготовления закончены, и все наконец подтягиваются к столу. Хенджин возвращается от холодильника с наскоро охлажденной первой бутылкой эксклюзивной «Вдовы Клико» (нет, ну а что, имеем мы право раз в сто лет шикануть?) и с едва заметной заминкой плюхается на диван между Феликсом и Чонином. Закономерно начинаем обсуждать планы на отпуск:       — Я — в Токио, — Минхо почему-то оказывается еще и на разливе: бутылку открывает аккуратно и почти без хлопка, включая притворно-яростный взгляд на разочарованных нас, которым хотелось бахнуть.       — Ну конечно, любимчик японских девчонок, — Бинни смотрит со смесью зависти и гордости.       — Да бог с тобой, какие девчонки, — Минхо отмахивается будто от всего женского пола, как от скучной книжки (чувствует, гад, что любая подозрительная реакция, и я, который от Японии на работе подустал и отказался с ним ехать, могу его и не пустить), — в кино буду аниме смотреть и в зоопарк обязательно схожу. Может, еще на кошачий остров съезжу…       Так, перекидываясь репликами за едой, мгновенно поглотив заветную первую бутылку (что там, капелюшки на восьмерых), мы в результате выяснили планы всех.       Чан решил слетать к семье в Австралию. У Сынмина тоже планы с родителями и сестрой. Бинни собирается в Эл-эй, тусоваться с местными крутыми реперами тире продюсерами и в остальное время не вылезать из качалки (режим как-никак). А мы с макнэ неожиданно оказываемся «соседями» по отпуску: летим греться на Филиппины и будем жить буквально в соседних бунгало. По вечно улыбающемуся Чонину я так и не понял, рад он или нет, — это он еще не знает, что на последние несколько дней я-таки заманил к себе Минхо.       И еще двое наших собратьев (хотя, зная их отношения, я бы невинное «брат» не употреблял), как выясняется, планов не имеют вовсе. Сидящие на диване Феликс и Хенджин по очереди признаются, что пока не знают, чем займутся. Оба явно не ожидали друг от друга таких ответов: синхронно поворачиваются и на секунду сталкиваются удивленными взглядами.       Мысленно каюсь за свое любопытство, но не могу не посматривать на них украдкой: они же как ходячая дорама. Остросюжетный любовный триллер на грани. Цветы вечной привязанности, пытающиеся пробиться сквозь тернии современного общества. Да, я тот еще поэт.       — Думал, ты напомнишь этому твоему арт-директору про приглашение в Италию, — Хенджин, оторвавшийся от еды и откинувшийся на спинку дивана, гипнотизирует взглядом дно пустого бокала.       — Он не мой, — в спешном ответе слышится оправдание, хотя, казалось бы, зачем оно тут между формально друзьями? Интриги, интриги…       — Ну так че не спросил? — узнаю этот тон Хенджина: он настроен докопаться до истины. Или просто докопаться.       — Как-то не собрался, — Феликс обрывает, давая понять, что это точка. Хмурится почти незаметно: чуть сведенные брови и плотнее обычного сжатые губы. Я расцениваю это как «тебе стоит удовлетвориться тем, что я не еду, а не вникать, почему».       Хенджин Феликса тоже, естественно, читает и принимает мудрое решение не давить — к тому же его вечный триггер теперь сам переходит в контрнаступление:       — Тебя Донателла тоже вроде звала, куда там?.. На виллу в Канны? — Ликс своим голосом и интонациями мастерски умеет нагнетать обстановку: сейчас точь-в-точь жена, которая с метелкой для пыли (или сразу сковородкой) вышла в коридор встречать мужа, подозреваемого в измене. Вайбы супружеской пары из этих ребят уже ничем не выбить.       — Я там кроме Донателлы и Троя никого не знаю, к тому же язык пока далеко не идеальный, — Хенджин подвисает, глядя на коленки собеседника сквозь прорези в голубых джинсах.       — О, ну Трой бы тебе помог… С языком, — усмешка Феликса недобрая, как и вспышка глазами. Рядом со мной тихо, но но с долей обреченности вздыхает Чан, для которого смотреть ссору хенликса из первого ряда — явно не синоним отдыха. В комнате накапливается напряжение, и нам всем, если честно, от этого не по себе.       — Думаешь, следовало поехать? — слова художника звучат скрипучим вызовом: пытается зацепить взгляд Феликса, но тот, наоборот, отворачивается, скрещивая руки на груди.       — Хенджин-а… — басом тянет гласную, — это же твое дело.       Феликс отвечает спокойно, но очевидно, что злится. Я слишком давно его знаю, чтобы не догадываться, какие глубокие переживания мой друг часто прячет за злостью и раздражением. Так просто иногда проще — не депрессить, а растить в себе злость, которая при удачном стечении обстоятельств даст стимул искать решение. Феликс у нас — человек действия, который застой не любит.       — Ну вот, планов нет, отличный повод поехать куда-то вместе!       Когда наш мудрый, но обожающий провоцировать Минхо жизнерадостно дает совет, которого никто не просил, мы с Чанбином одновременно прыскаем в стаканы с соком. Нам не то чтобы смешно — скорее, неловко.       — Я за шампанским, — Хенджин подскакивает излишне ретиво, нервозными пальцами заправляя волосы за ухо, а мне хочется пнуть любителя провокаций под столом.       Феликс же приторно-вежливо улыбается, выдавливая из себя только «Минхо-хен…», но красноречивое «Что ты несешь?» так и виснет в воздухе.       Непростые отношения хенликса всегда были лишены приватности: сначала их это даже прикалывало, но когда они неизбежно познали обратную сторону славы, многое изменилось. Будто бы взрослая сложная жизнь началась (впрочем, она начинается у всех айдолов еще в тот день, когда они впервые пересекают порог агентства).       Мы тут все свои, но даже нам ребята стараются не раскрывать карты полностью, а меж тем это бывает полезно — понимать, что происходит (без умысла лезть не в свое дело, хотя некоторые небезызвестные кошатники и тут умудряются).       Так или иначе, для всей группы не секрет, что Феликс и Хенджин расстались, уже довольно давно. Нормально совместно работают и общаются довольно ровно — по крайней мере, у нас на виду, — но меня укачивает от одной попытки представить, сколько жизненных сил у них на это уходит.       Интуиция настраивает меня оптимистически: все должно починиться. Это кажется очевидным, как смена сезонов. Но я держу за них кулачки, чтобы эта починка произошла поскорее.       Откупоривается вторая бутылка теперь уже нормально охлажденного шампанского — на этот раз мною: приличного баха снова не происходит. Так, какой-то невразумительный пук. Слышатся разочарованные возгласы, а Чонин, сползший на пол с дивана — подальше от ядовитой энергетики хенликса — даже почти попадает в меня брошенным тапком.       — Ребят, давайте чокнемся!       — За эс-ка-зэ! Ей!       И снова вроде начинаем непринужденно трещать. И есть. Подкалывать друг друга и пихаться.       Только я все равно, даже с закрытыми глазами, вижу ореол из всполохов вокруг Ёнбока с Хенджином. Они как бы тут, смеются и прикалываются с нами, но в фоновом режиме беззвучно продолжают выяснять отношения.       Честное слово, я не знаю ни одну похожую пару. Наверное, айдольская публичность развила в них эту сверхспособность. Или истинные возлюбленные именно так и общаются (а мы с моим злобным кроликом просто слишком приземленные для такого).       И если Феликс — человек действия, то Хенджин часто склонен к рефлексии. Сейчас вдруг замолк и плавающим взглядом дрейфует по пространству, заложив один локоть на спинку дивана, рядом с блондинистой макушкой Ликса, и поднеся к губам указательный палец. Совсем близко, но умудряется бывшего не касаться вовсе. Вспоминаю, как застал его в нашей общажной кухне какое-то время назад: Хенджин, весь такой загадочно-непостижимый, стоял у окна в наушниках и даже без чая. Совершенно случайно (ну честное слово!) я увидел, что он слушает. Грустный-прегрустный, берущий за душу “Deep end” с многообразием голосов своего перманентного возлюбленного.       Не пытаясь врубиться, зачем я в это-таки лезу — видимо, из-за сжавшегося сердца, — я вытащил наушник из уха дернувшегося от неожиданности Хенджина и спросил:       — Чем объяснишь, что ты сейчас здесь, а он — я кивнул на соседний дом, нашу вторую общагу, — там?       — А как по-другому? — ответил буднично, но собачьей тоской от него прям завоняло.       — По-нормальному, как у вас и должно быть. С определенными ограничениями, конечно, но справиться же можно.       Наверное, меня бесила эта их высосанная из пальца обреченность, поэтому и полез к нему. Я видел жизнь (да и, собственно, имел практический опыт) под другим углом, но донести свою позицию было той еще задачкой.       Пока я кипел и ждал ответа, Хенджин снова закрылся: нацепил стандартную маску его высочества и, закатив глаза, толкнулся лопатками от стены.       — Ничего ты не понимаешь, Хан Джисон.       Мне оставалось только смотреть, как эта раздражающая ласка скрывается за углом. Действительно, куда уж нам уж, понимать их высокие материи.       — А поехали в Париж.       Кажется, даже пузырьки в бокалах прекратили лопаться — такая крутая получилась немая сцена.       Вопрос вылетает из-под губ Хенджина вперед, но адресата находит сразу.       — Куда? — редко можно услышать, как голос Феликса ломается на фальцет (обычно он так шутит, но сейчас явно получилось спонтанно).       — Город такой, во Франции. А Хенджин-то молоток — умудряется язвить в ситуации, от которой за версту веет чем-то важным, и он это сто процентов чувствует. Гасит свою нервозность очередным побегом за шампанским. Когда возвращается, встает перед столом перед ошалевшими нами во главе с самым ошалевшим Феликсом и пару раз резко встряхивает бутылку.       — Хенджин-щи! — мы все дергаемся от его действий, а Бинни даже предостерегающе вскрикивает.       — Вы же хотели выстрелить, нет? — он на нас не смотрит: пока избавляет горлышко бутылки от фольги, стоит в своей стандартной типа расслабленной позе, но на руках от напряжения читаются все мышцы. И это явно не из-за усилий при открывании бутылки.       — Бокалы подставляйте, — говорит за секунду до наконец нормального такого хлопка и отлетевшей куда-то в угол пробки; наш коллективный восторженный клич прокатывается по комнате, пузырящаяся жидкость окропляет дно бокалов (ожидаемо, опять получается по чуть-чуть).       От Хенджина не скроется тот факт, что Феликс — единственный, кто его команде не последовал: сидит по-мужицки, наклонившись вперед, положив локти на колени. Взял в фокус фигуру бывшего и смотрит совершенно стеклянно, то ли на него, то ли в него, а то и вовсе куда-то в параллельное пространство. Феликс все еще заморожен недавним вопросом Хенджина.       Последний оставляет для них двоих на донышке, подходит и разливает шампанское по бокалам. Ликси немного оживает, только когда неловким движением берет протянутый бокал и следом за Хенджином откидывается на спинку дивана: наверное, неосознанно, из-за памяти тела. Я замечал, что хенликс часто совершают парные движения — синхронные или друг за другом, — и умом это вряд ли сознают.       — Ну так что?       Для человека, который пошел ва банк, у Хенджина слишком плавная интонация, но неспокойные глаза его выдают. Нам бы следовало создать фоновый шум, но все как на зло притихли: соблазн посмотреть эту мелодраму слишком велик.       — Шутка так себе.       Ликс одним глотком выпивает свою порцию и хмурится теперь уже очень заметно. Ему невдомек, зачем Хенджин наступает на их общую больную мозоль, и он явно не планирует хоть на полпроцента поверить, что это не розыгрыш и не пустой треп.       — А если я серьезно? Что тогда?       — Тогда я попрошу тебя сунуть голову под холодную воду. Чтобы остыл, — Феликс наконец поворачивает на собеседника голову, чтобы смотреть прямо. Собеседник определенно ждал и хотел этого зрительного контакта, интимного и оголенного, но Хенджину все равно сложно, как, впрочем, и Феликсу. Им от такого прямого взаимодействия друг с другом больно, а соскочить сейчас гордость не позволяет.       — Ты же хочешь. Может, нам все-таки стоит быть проще? — Хенджин теперь говорит тише и не с таким напором, но продолжает свою мысль, а я внутренне ему аплодирую: ура! Неужели он дошел до «быть проще»?!       Но Феликс, не любящий проигрывать даже в цу-е-фа, в этот раз сдается первым и отворачивается: закрытая поза и ладони, растирающие будто замерзшие плечи. Говорит почти шепотом:       — Мы же поклялись. Ты не помнишь?       Ах, точно — поклялись. Мы, зрители, словно единое существо, разом возмущенно выдыхаем.       Отлично помню момент, когда они придумали для себя эту клятву. После одного эфира, на котором была вся группа, уставшая, но в полной эйфории от прошедшего концерта, на Хенджина с Феликсом в очередной раз наехали продюсеры. Видите ли, не стоило Хенджину притягивать к себе Ликса и сидеть с ним в обнимку — целые, мать их, пять минут. Все проанализировали: были недовольные комменты. Ну надо же! На сто восторгов три хейта — это, кончено, выстрел по репутации.       У нас была танцевальная практика. Эти умники приперлись и кланялись перед нами — извинялись за доставленные неудобства. А потом объявили, с торжественным прискорбием, что клянутся больше не создавать проблем. Мы пытались сказать, что это все фигня, но… Я надеялся, что они просто полностью отказались от публичного взаимодействия, но потом стало ясно, что хенликс действительно разошлись.       И вот я смотрю на этих созданных друг для друга людей и думаю: кого вы пытаетесь обмануть? Природу? Судьбу? Радует, что один вроде бы наконец одуплился, теперь осталось убедить второго.       Крупно вздрагиваю от касания Минхо под столом — успокаивающе гладит мою руку. Он знает, что за друзей (особенно за этих оболтусов) я обычно переживаю сильнее, чем за себя. Жаль, что не могу, как в меме с собачкой, приказать им сосаться — улыбаюсь от представленного, немного снижая градус нервяка.       Одновременно мне становится очевидно, что у Хенджина осталась одна попытка, а после Феликс полностью закроется и сегодня они точно ничего не решат.       — Я все помню, — пальцы вроде тянутся к подбородку собеседника, но быстро одумываются и взамен аккуратно падают на его дальнее плечо, понукая развернуться и снова быть лицом к лицу. Хенджин намерен использовать свою одну попытку по полной.       — Ёнбок-а, — у него такая проникновенность в глазах, что мне чудится, будь он злодеем, одним взглядом заставлял бы людей из окон сигать, — я… Готов нарушить. Ради нас. Ты со мной?       Феликсу тоже от этих колдовских глаз — уже никуда. И от пальцев, которые вроде не держат, но так фантастически приятно — правильно — сдавливают плечо. Его глаза теперь огромные, как у Бемби, а взгляд — совершенно беззащитный. Он, наверное, недоумевает, как так незаметно оказался пойман. Открывает рот на вдохе, кривит свои прекрасные губы, тяжело дышит, и у Хенджина тоже активно поднимается-опускается грудная клетка. У меня уже глаза мокнут от этой их общей щемящей трепетности.       — Ты действительно серьезно? — необдуманность, откат, прикол — это все нанесет ему страшную рану, поэтому и переспрашивает.       На вопрос Хенджин мелко перевозбужденно кивает: вопрос ему явно очень понравился. Кажется, Ликси тоже начал сомневаться в необходимости их воздержания.       Наверное, проходит еще одна минута — очень длинная для нас всех, и в особенности, для Хенджина.       — Ёнбок, прошу тебя, — он даже не шепчет — так, мажет по воздуху губами, но я считываю. Заклинает.       Оно происходит. Глаза над веснушками расширяются еще сильнее, кадык дергается и Феликс выдыхает одно слово с внезапно озарившей лицо, пьяной от эмоций (и вовсе не от шампанского) улыбкой:       — Париж…       Это да, леди и джентельмены! Кажется, Минхо ловит мои руки, которые хотят начать реально хлопать: пока из одного моего глаза катится скупая мужская, но очень радостная слеза, я наблюдаю смену времен в одном маленьком мире.       Хенджин осознает, что его предложение приняли. Он взрывается сверхновой, на его лице столько счастья, сколько не даст больше ничто. Деньги, толпы обожателей, хоть тысяча хвалебных комментариев от Донателлы — в сравнении с «да» от Феликса стоят преступно мало.       Он берет свою кукольной внешности недотрогу за скулы, целует полные губы в улыбке, жмурится и дрожит кончиками пальцев. А Ликс гнется в пояснице, хотя за нее пока даже не тянут, и стонет в рот, чей хозяин нашел-таки правильные слова, чтобы уговорить и снова вернуть в их жизни суть. Любовь.       А дальше Хенджин делает кое-что, во второй раз за вечер заставляющее нас всех охнуть — одним загребущим движением берет Феликса под задницу (тот тоже охает, и выходит слишком чувственно, будто он не просто сидит на Хенджине верхом, а уже вовсю ездит) и рывком встает на диване в полный рост. Диван, каким бы современным и беспружинным не казался, жалобно скрипит, а Ликси, как испуганная зверушка, обвивает зачинщика беспорядков руками за шею и ногами по бедрам. Хван не смотрит по сторонам — только цепляется прямым взглядом за удивленное лицо напротив: мне чудится, что диван — это корабль, который взяли на абордаж, и пиратский капитан выкрадывает оттуда прекрасную принцессу. Та, впрочем, больше не сопротивляется и готова рискнуть во имя любви.       На все эти резкие вставания — пара секунд от силы. Столько же — чтобы Хенджин феерично, до наших возгласов, и совершенно уверенно шагнул на спинку дивана (тот приподнимается передними ножками) и затем спрыгнул вниз с другой стороны. Их вспорхнувшие облака из волос, темных и светлых, навсегда отпечатываются в моей памяти.       — Ебте, а просто спуститься не дано… — пока Сынмин больше шокированно, чем недовольно бубнит, ребят уже и след простыл: громкие шаги Хвана, несущего свою добычу, слышатся где-то на втором этаже.       Совсем ненадолго в комнате виснет тишина, которая разрывается криком Чонина.       — Блин! Комната Хенджина — над моей, что ли?! — он офигевше смотрит то наверх, то напротив, в свою уютную и тихую (как он считал при заселении) спальню на первом этаже.       Сначала рядом хмыкает Минхо, а через пять секунд мы уже все заливаемся, поздравляя Чонина, зарывающегося пальцами в волосы, с таким «удачным» выбором: внутренне, конечно, каждый из нас радуется, что брачные игры хенликса помешают спать не ему (скорее всего).       В подтверждение веселой ночки страсть Хенджина с Феликсом что-то звучно опрокидывает на пол, типа массивного кресла, а я, хоть и вздрагиваю от грохота, не могу прекратить улыбаться.