Снова на рехаб

      При всех своих связанных с работой стрессаках Илья старался в ЗОЖ, а по утрам бегал даже когда подмораживало — кроссы просто надевал нескользящие. С самого вечера был минус, но и он в полной мере помешать не смог: всегда ж Илюхе горы были по колено, а море по плечо. Вернувшись с добротной кардио по кварталу, он отогрелся в душе и сварганил по-бырику и обыкновению ппшный завтрак, чтобы подольше потом ничего не делать. Сегодня выдался долгожданный выходной — хорошее настроение обеспечено было еще со вчерашнего дня. Вот только была одна загвоздка.       Хорошее настроение Владик словно чуял сквозь семь сотен километров: удосуживался либо подпортить знатно, либо приподнять едва не до состояния кайфа — писал в тг всякие однострочные, содержанием слезливее Хемингуэя. На этот раз позвонил. Илье же вывести на видеочат или хотя бы созвон было нелегко. Значит, якась халепа. Других поводов не приключалось.       — Доброе утро, — сказал Илья первым. Неслышно вздохнув, зажмурился и потер переносицу. Влад молчал. — Что-то случилось?       — Все хорошо, — отозвался он совсем отстраненно и сдавленно. — Илюшка…       — Что?       — Приезжай.       Илья собрался было возразить, поинтересоваться, не потерял ли часом страх, как из трубки послышались гудки. Часто Влад сбрасывал вот так истерично и бессовестно, по-детски. Знал, что заинтриговал и рассердил — и был таков. Сука, а?       Илья был уравновешенным и рассудительным, когда дело не касалось Влада. С ним и крышу могло сорвать, как у наглухо отбитого, как у каждого героя «Мужского/Женского», мужика целиком и полностью проспиртованного. Как, казалось, у бесноватых, с которыми любимый Линкин Чери находился на короткой ноге. Это было ненормально, нездорово и неэкологично.       Воспитан Илья был благородно, похвастаться мог стрессоустойчивостью и медитативным спокойствием, а главное — не воспринимал всерьез экстрасенские заговоры и бутафорские их атрибуты. Ну, был грешок небольшой: нравился ему Владик не так, как мужики с работы нравиться должны. Неприятно немножко и по контракту запретно, в херню встрял полнейшую и в долгосрочной перспективе пропащую, да несмертельно же, бывает и хуже. Все это Илья видел, как решать — не знал, и ко всему прочему уже бронировал на сайте РЖД билет. Херовило опять Владика, родного, из-за заскоков его и бесятины в башке, а близких рядом не нашлось, хотя Москва, по сравнению-то с глухоманью под Луганском, безгранична. Нередко нуждался он в чьем-нибудь плече, куда поплакаться можно, а бесы, во-первых, вылезали лишь после начиток, да и то бестелесно, а во-вторых, гнидами они были последними, из-за которых и херовило. Толик-алкоголик не только к победам, за которыми гнался Владик третий год сряду, а и ко всем бедам приложился.       Не такая уж и сучара на самом деле Череватый. Характер просто трудный, не все потянут. Илья не то чтобы тянул, скорее еле-еле вывозил, обремененный нечеловеческой, сверхъестественной какой-то тягой. Себя временами чувствовал не то шавкой, готовой выть под дверьми, не то альтруистом и спасителем, не то попросту героем-любовником из мелодрамы непременно на «Домашнем».       Угорал однажды с Владиком, мол, от кого поведешься, от того и наберешься, когда заметил, что привычки начал перенимать — то подбородок потрет, то на суржике вдруг забалакает. Влад жаловался в свою очередь, что спаржу и бутеры с авокадо хавать стал изо дня в день. Милота — аж мутило. Хуйней было это все и диким, немыслимым фарсом. Оглядываясь назад, оценивая, пусть и неадекватно, масштаб приобретающего феерический размах пиздеца, Илья прилично охеревал и пускался в размышления с целью порвать как можно скорее эти отношения. Но рвать по сути было нечего. Не было у них никаких отношений. Если Влад подпускал, если хотел — Илья делал, другие номера не проходили.       Хотя он же иллюзионист, фокусник, если попроще, с ловкостью рук просто ебейшей и с совершенным отсутствием мошенничества, но иллюзии не только демонстрировал, а и питал. Владик с самого начала говорил: «Илья, ты дурак». Илья в ответ лишь улыбался снисходительно. Стоило поверить на слово.       Поначалу думал, что зря опять на телик подался, тем более в место такое специфическое, прослывшее пиздежом и типичной тнтшной скандальщиной, где, несмотря на укоренившийся его скепсис, стремно как-то было наперекор пойти. Что шизоидам, что реальным колдунам и ведьмам — один хер, у всех в башке не без придури, прикопают еще фотку на кладбище — и поминай как звали-то… На серьезных щах Илья не очковал — перестраховывался, отказывался от общения вне площадки. А потом вдруг обнаружил себя вместе с Владом вне испытания и вне расстояния. Незадолго до того, как Левин, наебщик беспонтовый с ебалом явно виды в клетку повидавшим, того вытеснил с пьедестала.       Тогда-то закрутилось все, завертелось, похлеще, чем с кем бы то ни было: за счет то ли специфики характера, то ли постоянного незримого присутствия третьих лиц из Преисподней. Илья крестился — не помогало: Влад зачастую угорал, а когда не угорал, то компостировал мозги с отсутствующим, ничуть якобы не заинтересованным видом. Взаимопонимание между ними находилось примерно на уровне диалога глухого с немым — или тупого с тупым.       Влад редко поддавался на уговоры, самодостаточным был, но Илья, несмотря на здравый смысл, все равно тянулся и дьявольской силе противостоять попросту не мог. Не хотел. Разве что временами, когда совсем невмоготу становилось — после скандала очередного или резкого наплыва чувств, отмахнуться от которых никак не получалось. Жизнь свою Илья контролировал и ответственность брать не боялся, пока не случилось это. Не случился Владик — со взглядом своим темным-темным, одними моментами лучезарным, а другими — откровенно блядским, с лукавыми улыбками, с кровищей, могильной землей и снятыми с покойников бинтами.       Это не было чьих-либо рук делом, приворотом — это была его, Ильи, чернуха, которую Владу удалось вытянуть наружу. Он словно показывал ему теперь, мол, дивись, ты кретин на самом деле конченый, ну в самом деле паскуда последняя, себя хоть не обманывай, из себя выводил, а реакцию хавала довольная бэсятина и давиться явно не собиралась. А может, все было иначе, и имело место слово, ничуть не подходящее и смешное, — «любовь». Любовь-морковь, где под конец завянут помидоры. Такая аллюзия. Овощная. Илья в мыслях своих потерялся так же, как и в чувствах, и вообще подумывал, что башкой заняться придется вскоре уже у психиатра.       Если не выплывет из омута, временами тихого, но чертями кишащего под завязку, то просветов глобальных точно не предвидится. Да только жизнь от Московского вокзала до Ленинградского стала привычной, а кресло «Сапсана» — удобнее дорогущей с ортопедическим матрасом кровати. Илья и раньше по работе в столицу мотался часто, а как роман завел — так в дорогах едва не поселился и шмотки свои расфасовал на два города. Мог винить Череватого, бесов его, но факт оставался фактом при любом раскладе: в траблах своих виноват был сам. И каждый раз, делая выбор в пользу Влада, убеждался в этом, думал, что впредь на провокацию не поведется, и покупал билет. Плевать, что в любых этих раскладах встречались постоянно одни Дьявол, Луна и Девятка мечей: Илья в них не верил, а с тиктокерских гадалок потухал с Владиком за компашку. А потом эфиры его смотрел прямо за кадром. Он ходил по дорожке этой закольцованной с мыслью о том, что сойти с нее на изи можно. Пока не спешил. Такой веселуха была: прямо пойдешь — отъебешь, направо — заебешь, налево — огребешь, назад — нельзя. Тут без вариантов. Все дороги ведут к Владу. К бесам.       А тот говорил, что похуй ему абсолютно на Илью. Приедет, не приедет — та яка різниця, он же себя не на помойке нашел, надеяться еще, что ли, на кого-то, когда хозяин такой всесильный за спиной нашептывает аффирмации. На деле все обстояло иначе. Тяжело ему было критику переносить, отказов он боялся больше, чем лет с пятнадцать назад батю-тирана своего бухущего. Хуями покрывали часто — и в инете, и в готзалах — уже свыкся, но, стоило непринятие получить от Ильи… Отплачивал всяким, да фотку, сука, хоть не прикопал. По ощущениям, правда, наритуалил словно похлеще, чем если бы работал с одной только фоткой.       Илья ведь инфантилизм выкупил не сразу: думал, что звоночки все те несерьезные это так, шутки ради, а потому в ответах своих из-за занятости отстраненных проблемы не видел. Она была и, сколько не объясняйся, оставалась актуальной. Всегда все Владу было не то — сказывалось то ли болезненное стремление к идеалу, то ли расстройство личности. А может он просто был долбоебом.       На Ленинградском Илья оказался поздним вечером. Там же и словил такси. Маякнул Владику. Тому было по барабану: так и висело сообщение одинокой галочкой.       В стылом декабрьском воздухе кружились густые снежинки, а небо, подпираемое многоэтажками, возвышалось темное и беззвездное. Под ногами хрустел свежий, местами протоптанный снег, щеки щипал мороз. Илья отыскал взглядом знакомое окно — в нем было темно. Не счесть, сколько раз смотрел он в него загипнотизированно. Двор этот родным стал быстро: часто Илья то сидел тут у парадной, падика в общем-то по-московски, то выбирался во время затянувшихся выходных в круглосуточный продуктовый на углу, то бегал за лекарствами, а иногда и за гондонами, в аптеку с другой стороны дома. В атмосферу эту бессмысленную и ставшую уже если не безнадежной, то малообещающей, вписывались воспоминания вкупе с холодом сейчас как никогда кстати.       От затяжного писка домофона впору было биться лбом о железную дверь. Гнев сводить к нулю и дышать по правильной методике Илья научился давно, как с Владом связался — довел до автоматизма. И все-таки: это был пиздец. Жесткий кринж, абсурд и полная, праведная хуета. Головой Илья с самого начала понимал, что ничем хорошим связь их не обернется и что кончится это все херово. К сердцу данная инфа не доходила, стопарилась на полпути, стоило только Владу написать — фотку кинуть или кружок запилить из дешманской гостиницы. Так и жили. Выживали.       Когда третий звонок был проигнорирован, захотелось вдруг не то закурить, не то упасть на колени пред судьбою и ебучими ее проказами и завыть. Илья был одержим своим личным демоном. Имя у него было одно, но в ипостасях он представлялся разным: сосредоточенным и гордым на испытаниях, самоуверенным в готзалах, душевным вне камер с Линкой или Сахайей, робко краснеющим в моментах весьма интимных. Последнее, впрочем, Илья ловил с повышенной сосредоточенностью — запомнить бы все до единого, чтобы в голове крутить да перекручивать. Положение вещей это усугубляло: чем больше думал, тем сильнее себя загонял, а стоило бы давно уйти. Затягивающим Влад был. Херовый выйдет итог.       Илья постоял, как дурак, под козырьком еще с пару минут, еле сдерживаясь от того, чтобы позорно по стене не вмазать или телефон не разбить. День с самого утра выдавался не айс — вот и вся беда. Чего ж тут страшного могло быть? Илья же спокойный, уравновешенный, таких поискать еще. Впрочем, варианты продолжения праздника уже имелись: можно было по-бомжатски погреться у квартиры, пройтись или остаться ждать верной и жалкой псиной. Илья дал бы себе подзатыльник, а лучше прописал бы хорошенько и, что главное, культурно. Ну пиздец. Это все проделки ебучего ТНТ.       Илья терпеть не мог, если от Андрюхи, закадычного кореша и коллеги, или от Владика куревом несло: он же по режиму, спорту и правильному питанию. Иногда, правда, щелкало, особенно когда жизнь по пизде шла. Последние два года шла она не то что по пизде, а поочередно по всем кругам ада. Решившись оправдано стрельнуть сигаретку у дымившего у соседней парадной мужика, Илья бросил последний взгляд в темное окно и проматерился сквозь зубы. Брата-а-ан… фиаско. Очередное. Курить расхотелось.       В кармане вдруг завибрировал телефон — Илья аж духом воспрянул моментально. На душе отлегло: Влад написал, что дома его нет — Илья ведь не догадался — и что скоро будет. Жди меня и я вернусь. На душе отлегло и вновь потяжелело. Может, не возвращался бы лучше, а?..       Ждать, пока желтые дожди тоску наведут, не пришлось. Тоска справлялась и без них. Минут через двадцать появился Влад — невозмутимый, в куртке нараспашку, в дебильной своей шапочке и с неизменным саквояжем. Припарковался, видно, за три пизды: двор весь был заставлен тачками. Спальный район.       Илья вдохнул, выдохнул, силясь не сцепить зубы, и ровно спросил:       — Где тебя носило? Почему на звонки не отвечал?       Влад приоткрыл было рот, но отвечать не стал — усмехнулся и повел головой чуть вбок. Жест был мимолетным, едва различимым. Приятно было, что ждал — словно Илья мог поступить иначе. Рядом с ним детали подмечать было проблематично. Мозг не работал, ебашили чувства и пульс — на все двести из положенных ста. В состоянии таком будто намагниченном считывать идеей было херовой. Заведомо ничего бы не вышло.       За Владом Илья шел не то как приговоренный к казни, не то как пес за хозяином — романтика да и только. Когда захлопнулась дверь парадной, Илья бесцеремонно схватил Влада под руку и дернул на себя.       — Не хочешь объясниться? — поинтересовался он так, будто не начал пускаться в галимые манипуляции.       Влад взглянул раздраженно из-под нахмуренных бровей, но в следующий миг черты его лица разгладились, а на губах заиграла усмешка.       — Илья! Шо ты начинаешь? Дай хоть домой зайдем.       Илья отпустил его, хотя хотел немножко, самую малость, толкнуть в стену. Или с лестницы спустить. Стремно было осознавать весь ужас собственных мыслей. Думать, кто кого первым угандошит и какова в феерии будет роль бесов, забавно. От правды жизни обхохочешься, тупорылые шоу на ТНТ, с «Битвой» в том числе, и рядом не стояли.       Хата с евроремонтом, по всем современным канонам светлая и минималистичная, встретила бардаком. Дышать было нечем. По полу кухни, соединенной с гостиной, рассыпана была могильная земля и разбросаны осколки зеркал и даже посуды. Илья уже не удивлялся. Видел все, что только можно. Там же Влад принялся выкладывать рабочие материалы. Илья распахнул окно.       — Влад, что на этот раз?       Не поднимая головы, Влад продолжил невозмутимо разбирать саквояж.       — Влад, — позвал Илья настойчивее.       — Ничего такого, — неохотно отозвался тот и, натянув тотчас же развеселую улыбку, хохотнул: — У Толи хуевый день был.       Илья развернулся к окну и оперся о раму. Вите надо выйти.       — Ты поэтому позвонил?       — Соскучился, — обыденно признался Влад. Потом подошел тихонько, прижался боком, цепляясь мягко за руку, и мазнул, опаляя теплым дыханием, кончиком носа по щеке к виску. Илья не отреагировал, хотя по спине его пробежали мурашки, — стоял все так же, расправив напряженные плечи. — Илья, мойся иди с дороги, всех бацилл насобирал на вокзале… У меня эти, макароны твои диетические остались. Я сварю. Будешь?       Он кивнул:       — Будешь.       В душе, несмотря на подморозившее проветривание, пыл внутренний Илья все равно остужал. Владика хотелось и понять, и в смысле грязном и плотском получить, и не видеть никогда больше. Какое из желаний сильнее было — не разобрать. Менялись они стремительно, под стать биполярщине Звездочки.       Отыскав забытые, оставленные то есть в порыве возвышенных чувств в шкафу шмотки, Илья оделся и вернулся на кухню. Пол был подметен, желтовато горела подсветка. Влад сидел за стойкой, уронив голову на вытянутую руку и вперив отсутствующий взгляд в декоративную вазу с бывшей когда-то букетом икебаной. Лишь сейчас Илья заметил, насколько измученным тот был: под глазами залегли тени, морщинка меж бровей выделяться стала ярче, щеки, казалось, даже впали. Вкалывать потому что начал без продыха, а работа энергии и силы хавала так много, что с погоста он возвращался никакущим — с тошнотой, головокружениями и кровищей носом. Жалко его снова стало. Говорил же Илья себя не загонять, предупреждал, что трудоголизм такой до добра не доведет. Если добро это в принципе могло быть.       Заметив Илью, замершего ненадолго в сторонке, Влад встрепенулся:       — Щас, один момэнт.       — Сиди уже. — Илья махнул рукой, сдерживая улыбку. — Горе.       Он устроился напротив Влада, который подпирал теперь щеку ладонью и таращился по-прежнему куда угодно, но не на него.       — Ты уже поел?       Влад помотал головой.       — Ты прикалываешься, Влад? — опешил Илья. — Сколько раз тебе нужно повторять, что ты здоровье угробишь так, что никакой Толик не вылечит?.. Опять из-за работы?       — Илья, — недовольно прохрипел Влад, вскинув взор из-под насупленных бровей, отвернулся и добавил как бы обиженно: — Заебешь.       Илье оставалось с осуждением покачать головой и с аппетитом приняться за еду, пусть еще пять минут назад казалось, что кусок в горло не полезет никакими усилиями. Противно было от себя — прошло. Ничего, скоро по новой. Снова, вспять, еще раз. Илюха ж мощь, по солнцу женщинами любимый Скорпион: привык, притерся с терпением своим бесконечным и ярой целеустремленностью. Мощь — не немощь бестолковая, какой чувствовал себя. С пути не сбить, коль не знаешь, куда идешь.       Теперь Влад пялил флегматичным взглядом, будто бы даже исподлобья, молчал. В игру «Догадайся сам» играть он умел, правила задавал уровня хард, а Илья — с недавних пор даже любил, невзирая на частые поражения. Сегодня понятия не имел, что стрястись могло. Придется ждать, пока снизойдет до рассказа. У Влада организация душевная тонкой-тонкой была, люди-бляди задеть могли легко, не то что словом недобрым — одним лишь косым взглядом. Умел он, благо, с гордо поднятой головой на хуй посылать или смотреть в ответ презрительно и уничтожающе. С Ильей ничего из этого не прокатывало: настойчивым он был, подход находил ко всем, а Владик не исключением стал, а объектом вожделения и страсти — объектом посложнее, со звездочкой. Две, получается, звездочки. А должна в итоге остаться одна, чему Илья какой месяц уже способствовал путем разгадывания психологических задачек.       — Влад, — начал Илья снова, пока тот не умотал в душ. — Ты знал, что я приеду.       — Ну, знал. — Выпрямившись, Влад повел горделиво вскинутым подбородком. — И шо с того? Мог не приезжать. Это твое решение.       — Ты попросил, — возразил Илья.       — Это было предложение. Какой же ж из тебя психолог?       — Это просто ты особенный.       — Та все равно хуевый из тебя психолог. — Влад ободряюще похлопал его по плечу. Руку так и оставил — сначала сжал едва ощутимо, затем ласково, ненавязчиво погладил. Илья отодвинулся. — Что опять не так? Мог бы сразу сказать, что…       — Перестань ломать комедию, — беспардонно перебил он. — Ты не на консилиуме.       Оскорбленно поджав губы, Влад вскочил из-за стола и быстрым шагом двинулся прочь. Илья собрался с силами, поднялся следом и, нагнав у самой спальни, вцепился в запястье. По-другому, казалось, не мог: башкой, как обычно, понимал, остальным же не особо. Вот и получалось, что себя вел куда более неэкологично, чем самую малость без того двинутый Влад. Надо бы реабилитироваться, хоть шанс на адекватное развитие дать и получить, но, может, в пизду это все. А может, и не может. Влад дернулся, зубами скрежетнул от злости, но в итоге лишь пробормотал:       — Не стоило тебе приезжать.       — Ты не объяснился.       Он протяжно выдохнул через нос и, высвободившись из ослабшей хватки, сложил руки на груди. Илья прикусил язык, чтобы лишнего не сказануть. Хотелось, правда, по-прежнему к стенке толкнуть, аккурат в солнечное сплетение, а там будь что будет. Владик из глуши ведь, из лютых: в нос бы прописал первоклассно — попустило бы всех, в том числе бесов, смеющихся гаденько у Ильи внутри. Однако же, вероятнее всего, смеялась отъехавшая с концами крыша. Раньше Влад на претензии отвечал коротко, мол, ты хто такой. Сейчас уже понимал, как далеко все зашло и кто ему Илья такой. Жаль, что сам Илья осведомлен пока не был.       — Тебе сложно было подождать чи шо? — выдавил Влад недовольно и нехотя пояснил: — То экстренный был заказ. Срочно надо было болячек навести, суд завтра у клиента.       — Я уважаю твой труд, но ты мог ответить на звонки, — упрямо гнул линию Илья.       — Ой блять, Илья, ты как всегда! Как я тебе должен был ответить?! Ты знаешь, что я телефон всегда оставляю в машине!       — Спокойно, — попросил он. — Не кипятись. Я о том, что это происходит уже не в первый раз. Неужели было так трудно предупредить, а, Влад?       — Пиздец, Илья, какой ты душный, — закатив глаза, отмахнулся Влад. — Все, нахуй, не трогать меня. — Он поднял перед собой ладони. — Я иду мыться. Делай шо хочешь.       До «Дома-2» было им пока далековато, но шли к этому целенаправленно: Влад скандалы устраивал ради скандалов, Илья на них велся, а иногда и провоцировал, ради бурных примирений. Чтобы хоть что-то в извращенном этом круге сансары хорошее было. А то все стычки да стычки, желчь эта вся, наружу выплескивающаяся от одной лишь бытовухи. Если все-таки по-хорошему, то им бы распрощаться. С глаз долой, из сердца вон… И на рехаб — Москва, Питер, помогите. Иначе обеспечена сердцу ранняя остановка — из-за непроработанных травм и хронического стресса. Оп, моя остановочка.       Илья мог сделать многое — дать не унижаясь по съебам, горы свернуть, Владика не пустить или, как в дешевом отечественном пореве, ворваться к нему в душ, развернуть спиной и… Но не хотел. Ничего не хотел. Все было не то. Окутывала со всех сторон безысходная тоска, в груди и горле что-то беспокойно трепыхалось, даже травки сушеные пахли не так, как всегда. Хотя Влад, на первый взгляд, травкой увлекался иной.       Илья сидел на кровати и смотрел перед собой без единой связной мысли. В себе запутался, никакие знания справиться с этим не помогали. Напротив же: чем глубже он пытался копнуть, тем сложнее становилось понять, кто, что, кому, когда и зачем. В задачке не было решения — лишь дано, что все пиздец, сворачиваться нужно, пока не слишком поздно, и ответ: не, мужики, поздно, ушел поезд. Просрали реально возможность разойтись безболезненно, как в море корабли, теперь ползком до победного.       С Владом было сложно. Илья себя обманывал, типа, понимал он его и интерес имел спортивный. Ни хера, интерес был ненормальным. Агрессивным и деструктивным, таким, что перехватывало дыхание, а пульс по-шамански грохотал в висках — напоминало все это юность, двухтысячные, первую слезливую любовь. Будто с Владом тоже была — любовь. Которую замечать не хотелось никому. От греха подальше, чтоб Боженька не наказал, чтоб Миха, архангел, оберегал.       Миха тактично съебывал, стоило Владу перед Ильей предстать в чем мать родила. На этот раз Миха в полутьме комнаты так и остался стоять в неосвещенном уголке, где могли с таким же успехом окисляться злоебучие инкубы, не будь хозяин хаты одним из них. Поводов Влад решил не создавать: оделся. В пижаму свою бордовую, шелковую. Стало невыносимо.       Илья помнил, каким горячим было его распаренное тело, с каким трепетом и грозившим выскочить сердцем он водил по нему ладонями — и не мог теперь отделаться от фантомных ощущений, от которых сводило в приятной истоме внутренности. А Влад не удостоил даже взглядом: принялся собирать разбросанные по полу шмотки и складывать в шкаф. Складывать ровненько, едва ли не по цветам, лишь бы время потянуть, раздраконить посильнее. Бесы, кажись, нашептали.       Влад считал, что договорился с голосами в голове, что хозяину своему согласился отплачивать всяким и что не сходил с ума. Дураком, однако же, быть не надо было, чтобы понимать: сто рэ, водка, сломанные напополам сижки и три капли крови нечистую силу поистине задобрить не смогут — только душа, если есть. У Влада есть, сам говорил. Илья видел жесть в его залитых воском зеркалах, чувствовал рядом с ним жуть самую что ни на есть настоящую, осязаемую, но чутье, не такое, правда, по-экстрасенски развитое, подсказывало, что одной мистикой не оправдать. Шизиком прямо-таки Влад не был — так, навскидку, с легкой формой погранички, из-за которой и колебался от «Никто мне не нужен» до «Илюшка…»       Сейчас было что-то между: морозился, а в ванной проторчал прилично неспроста. Илья принял правила, решил сделать вид, что совсем о намерениях не догадался, но духом воспрянул: физическая близость, в особенности ее томное предвкушение, легко заполняли пустоту и заставляли обо всем забыть. Это как дополнительные физнагрузки по вечерам в попытке отвлечься. Это безнадега, не лишенная сладострастия, что эквивалентно емкому «пиздец». Позорище.       Однажды Илья протупил, не понял: ляпнул, типа, утопиться ты, Влад, что ли, удумал? Влад же поник в мгновение, замкнулся. Того, что был суицидником, не скрывал, говорил открыто, как об опыте и предостережении, — однако только на людях, на телике, где льется со всех сторон поганое вранье. А было все иначе: беспокоило, ныло незажившей раной, остротой колющей при малейшем давлении. Извинялся Илья долго и с тех пор некоторые границы не переходил, оставался в выстроенных путем проб и ошибок рамках — в целом комфортных и слегка взбалмошных, но не менее при этом больных. Влад был гранью. Илья старался не упасть.       — Влад, ну ты чего? — спросил он вкрадчиво, не спеша подошел к Владу со спины и мягко устроил ладони на талии. Тот замер, дышать даже перестал, но остался невозмутимым: смотрел на отражение в зеркале, так и держа скомканную кофту. — Прости, что вспылил. Я за тебя беспокоюсь.       — Тьфу на тебя, Илья, — повернувшись, обезоруживающе улыбнулся Влад. — Ты за кого меня держишь? Думаешь, я отэто не понимаю, шо ты от меня одного хочешь? Шо ты до меня домогаешься?       Илья пожал плечами.       — Решение всегда за тобой, ты же знаешь.       — Не-а, Илюшка. — Помотав головой, Влад развернулся и сунул кофту на полку. — Ты меня разводишь, как будто я имбецил какой-то. Совсем у тебя, шо ли, фантазия кончилась? — Переведя взгляд на Илью, он с наигранным удивлением вскинул брови. На губах его вновь засияла широкая улыбка. — Я тебе шо, дебилоид или профурсетка? Тока приехал и сразу в койку тебе подавай? Постыдился бы.       Илья не смог заставить себя улыбнуться в ответ.       — Ты разве можешь предложить что-то другое?       Влад скривился и махнул рукой — бог с тобой, Илюшка.       — За такие слова только на хуй тебя могу послать.       Илья усмехнулся не то просто по-идиотски, не то как при инсульте, и притянул Влада за плечи вплотную к себе. Тот не сопротивлялся ничуть, разве что сверкающим в желтоватом сумраке взором прожигал с бесовским своим очарованием. Илья выдохнул неслышно через нос и пустился если не во все тяжкие, то в тупорылые и позорные. Дичь пороть стал порнографическую и ублюдскую:       — Тебе бы расслабиться после кладбища. А, Владик?       — Не. — Влад, тотчас же зардевшись, отвел глаза. — Тебе надо ты и расслабляйся. За ушком тебе могу почесать, хочешь?       Илья невесело заулыбался. Положил ладони на его щеки, вынуждая обратить на себя внимание, и прижался к обветренным губам в настойчивом, жадном поцелуе. Как обычно, Влад ломался — бездействием своим заставил отстраниться и заглянуть с немым вопросом в глаза. Опущенные снова в пол.       — Посмотри на меня, — шепотом попросил Илья. — Влад. Посмотри.       Влад послушался — воззрился омутами своими чернющими, так и манящими ко дну, расплылся в неловкой улыбке, что таила лукавство. Илья эту улыбку без промедлений нагло сцеловал. Влад поддался на этот раз, решил сильно не выкобениваться — реально, кажись, соскучился, если случиться этому позволил так стремительно. Будь против, сказал бы сразу — и стоп-слово даже есть, между прочим. Ебанка капусты.       Скользнув ладонями по шее и груди, Илья сдавил бока и мягко подтолкнул к стене. В голове разом стало пусто, чувства все обострились. Он надышаться будто не мог — сильнее бы, ближе, чтоб без возврата впаяло. Влад обнял его, комкая ткань футболки на плечах, отстранился словно нехотя и прерывисто выдохнул:       — Илюшка…       Илья ничего не ответил — приник кусачими поцелуями к его выгнутой шее, беспардонно задрал рубашку, чтобы огладить с нажимом прогнутую поясницу и подняться, чуть надавливая на торчащие позвонки, к лопаткам. Влад задышал тяжелее, подставился, откинув голову, под настойчивые прикосновения и пробормотал:       — Я заебанный, Илюш, шо пиздец… — Он зарылся в волосы на затылке — принялся перебирать, оттягивать. — Меня все заебали, эти… — Илья сомкнул зубы у кадыка, зализал тут же. Влад застонал: — …бля-я-ть… Собаки некрещеные.       Илья хмыкнул насмешливо, продолжил руки распускать — по крепким бедрам и выше — и терзать у контуров кадуцея бархатистую кожу. Уж больно хорош был Владик в своих бадлонах. Вздыхал и постанывал тоже… соблазнительно. Он то сжимал у корней волосы, то царапал заднюю сторону шеи, разгоняя по хребту мурашки. Илья совсем уже забылся: че спросить хотел, че не устраивало его — все пропало, испарилось. В подреберье разгорался жар.       — Это все полная херня. — Илья отстранился, чтобы мягко, едва ли не целомудренно поцеловать в уголок приоткрытого рта. Влад повел головой в сторону — Илья мазнул губами до самого уха, улыбнулся и обвел кончиком языка кромку. — Забей, Владик. — Он сжал в объятиях крепче, почти до хруста, и прошептал: — Ты самый классный.       Вздрогнув, Влад протяжно выдохнул. Затем вдруг выбрался из-под рук и торопливо, без особой грации разделся. Стеснялся, но виду старался не подавать. Намек Илья понял — поняли его и потусторонние силы, которых, впрочем, он вне зеркал не видел. Влад от зеркал всегда отворачивался. Как и от Ильи. Не любил он, когда тот разглядывал, а тем более с вожделением и немым восхищением, считал, что внимания такого особого не заслуживал. Илья же готов был смотреть вечно.       Илья окинул жадным, нетерпеливым взглядом его обнаженное тело и сглотнул. Череватый, блять — блядь, — красивым был шо пиздец, а сам будто не видел. В мыслях была мешанина. Илья только и думал о том, как ему все-таки повезло.       — Ну шо ты встал, как окаянный? — не выдержал Влад. — Благословение нужно? Так я могу устроить. Илюшка.       Второпях стянув футболку, Илья прижался к нему сзади, обвел ладонями напряженные плечи и беспокойно вздымающуюся грудь, в пересчете ребер спустился к талии и перехватил поперек живота. Влад засмеялся довольно, и в пояснице прогнулся в ответ просто восхитительно, а как в пах вжался… Еще чуть-чуть — и прямо в рай, не иначе. Ват э бьютифул лайф.       Илья доказал себе в очередной раз, что он во Владика по уши и отчаянно. Не выскребешь. Пусть была между ними пропасть: с десяток лет и работа. В пропасти водилась, развлекаясь, дьяволиада похлеще булгаковской. Илья жалел, что совладать с ней был не в силах, но душа и сердце, познавшие мощь чернокнижечьих чар, требовали исключительно одного. Владика — снаружи колючего и в непосредственности своей будто на самом деле беззлобного, а внутри… су-у-ука, без лишнего охуительного, но так-то по-человечески многогранного, и гордого, и скромного, и далеко не такого честного, как могло временами казаться.       Опустившись на кровать, Илья потянул Влада за собой, прижался грудью к его ссутулившейся чуть спине, по торсу провел ладонями. Влад остановил — накрыл его руки. Жаром от него разило едва ли не адским, но ледяные пальцы пускали по предплечьям мурашки. От каждого касания, поначалу осторожного, Илью пробирало целиком. Ухало, переворачивалось даже сердце, не то что вставали дыбом волосы.       Илья уткнулся лбом в загривок, вздохнул в попытке усмирить пыл. Пахло от Влада приятно — терпко, древесно. Приятно, но тяжеловато. Илье кружило голову. Твою мать, а…       Влад легонько двинул ему локтем за заминку, однако рук не отпустил. Только сжал крепко-крепко, так, будто Илья мог исчезнуть. Илья лишь чмокнул в плечо.       — Давай поговорим, — предложил он на выдохе, ведя губами к затылку.       — А давай без «давай».       — Влад…       — Илья. — Влад тихо рассмеялся. Илья укусил в отместку. Влад тихонько простонал и, закинув голову, подставляясь под поцелуи, прошипел: — О чем ты уже собрался говорить? Если честно, мне твои пустые балачки до одного места.       — Тогда зачем ты меня позвал?       — Я тебя не звал. Ты сам ко мне назвался.       Не отрываясь от разгоряченной кожи, Илья сумбурно заговорил:       — Сказать честно, Влад? Мне ни хера не смешно. На протяжении всего времени… нет, правда, я будто со стеной разговариваю… Ты говоришь, что я развожу тебя, но ты, Влад, не думал, что по-другому с тобой не канает?       — А ты и не пробовал. Еси ты считаешь, шо раз я эмоциональный, то можно ко мне клинья подбивать вот так, то пересчитай.       — Охереть, Влад. — Илья отстранился, посмотрел на него мутно и смазано, с безнадежной попыткой понять абсурд противоречий.       И повалил на простыни. Тоже шелковые.       Владу нужно было так: в полумраке, без зрительного контакта, с запястьем в зубах, чтобы не слишком жалко. Илья тащился — пиздец. Всегда тащился, что бы ни происходило. Сразу делалось все неважным и навязанным, а сердце колотилось так неистово, что способно было оглушить. Когда в глаза лезла взмокшая челка, по спине тек пот, а бедра подрагивали от напряжения — было хорошо. Невообразимо. Так, как не было ни с кем и быть могло только с Владом.       Не нужны были взгляды или слова, пошлые все эти и уебищные, чтобы пропускать сквозь себя ощущения по-своему всеобъемлющие и личные, разгоняющие по жилам кровь. Влад ведь был до трогательного чувственным: в каждом его движении, в каждом хриплом вдохе да выдохе лилась энергия, способная мягко окутать и жестко опустошить. Страшная энергия — сильная, сметающая. Она струны душевные задевала, рвала их наживую и выуживала все самое сокровенное, спрятанное под замками и печатями. То хорошо, то плохо от Влада, от бешеной, с ума сводящей его энергетики. То плохо, то хорошо — качелями, приходами, собакой Павлова, ломками, расстоянием. Щас было хорошо, а потом станет непременно плохо. А между тем — задачки со Звездочкой и отходняки. Снова на рехаб, но мне не помогло. Илья привык.       А еще он был реально по самое не хочу. И поделать ничего не мог.       Ночь, по-прежнему без единой звезды, была уже глубокая, но окна печальных панельных домов напротив кое-где до сих пор горели или мигали разноцветными огоньками гирлянд. В юношестве это всегда располагало к полуночным разговорам — прикинь, в той квартире, может, кто-то картоху жарит, в соседней — монитор материт с дипломом, а этажом ниже — документы готовит на развод. Влад о таком размышлял иногда вслух, это было мило, но Илья свое уже отговорил. Хватало с головой и того, что было у него. У них.       А было… что-то было — романтическое и эротическое, привычное. Иногда Влад мог бить посуду и сыпать проклятиями, иногда — с неистовством отдаваться или ластиться бездомным котом, а иногда — вытаскивать посреди ночи на кладбище или в магаз за пельменями и колой зеро. Илья часто бесился, но все принимал. Сомневался, рефлексировал, жизни без этого уже не видел. Связь их стала константой. Отношения не всегда бывали про любовь, любовь — не всегда про отношения. У них всего было понемножку. Хорошего ведь понемножку.       Чуть высунувшись из окна, Илья подставил лицо под медленно падающие снежинки. Мыслей дельных не было, лезла одна чепуха.       В руках он вертел начатую пачку сигарет… что называется — нашел. Курево предназначалось Толику и его охеревшим друзьям, поэтому, видно, таким было дешманским и противным. «Беломор» и «Стюардессу» Влад скармливал им без зазрения совести, сам не прикладывался особо. На безрыбье, правда, норм были и советские копеечные из ближайшего ларька.       Илья сунул сигарету в рот, чиркнул спичкой по коробку раз, другой — не, кажись, отсырели.       — С-с-сука… Да что ж…       Вскоре нарисовался Влад с нормальными спичками — почувствовал словно душонкой своей полумистической. Илья протрещал невнятное «спасибо» и закурил. По телу его разливалось тепло и от мерзотной сиги, и от разморенного и ласкового Влада под боком, однако на душе опять было паршиво. После эмоциональных всплесков он закономерно охладевал и выдыхался. Видел, как Владу важна отдача, но притворяться и врать в лицо не хотел. Тот же переступать гордость не собирался и вслух внимания никогда не требовал. Всех все устраивало.       Влад, завернутый в простыню, глядел на Илью проницательно, склонив голову, и улыбался одними уголками рта. Прикид был что надо и располагал к продолжению ночи. Но зачем, спрашивается, какие-то ночи, если есть экзистенциальный ужас.       Боднув Илью плечом, Влад с намеком кивнул. Илья протянул сигарету.       Льдом пальцев Влад зацепился за запястье и, чуть наклонившись, глубоко затянулся. Илья обомлел, засмотрелся на то, как губы обхватили фильтр, как упала тень от дрожащих ресниц. Влад отстранился через мгновение.       — Фу. — Он кашлянул для убедительности пару раз. — Илюш, совсем, шо ли, пиздец?       Илья неопределенно повел плечами. Влад вновь взял его за руку и попробовал еще раз. От того, как задел пальцы влажными, в свете фонарей блестящими губами, несмотря на мороз бросило в жар.       — Влад, — потрясенно прошептал Илья, — а ты мне отворот можешь сделать?       — Дурачок ты, Илюшка. — С прищуром глядя в небо, Влад струйкой выдохнул дым. — Любовью шутит сатана.       Снова начался снегопад.