и я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине мне хочется плакать от боли или забыться во сне где твои крылья, которые так нравились мне?
Роман оказывается восхитительным, куда более чарующим, чем Воланд предполагал — пальцы машинально гладят кожаную обложку, ощущая слабое тепло огня, и он жалеет, что не может стереть себе память и прочесть заново. С момента переворачивания последней страницы прошли часы, но он всё также сидит в кресле, потягивая заботливо подливаемое Фаготом вино и отчасти сожалея обо всём. Красивая, романтичная история с мистикой и налётом драмы, под флёром социального конфликта и капли политики, он в восторге и готов кричать об этом. Но он молчит, потому что душа мастера навеки заточена в Аду, обречённая переживать свои худшие кошмары в уплату за совершение самого страшного греха — самоубийство непростительно во все времена, и Воланду действительно жаль, что больше из-под пера этого удивительного человека не выйдет и короткого стишка. «Мастер и Маргарита» останется его наследием, великим достоянием, о котором никто из людей не узнает, и, пожалуй, это не так плохо — эта книга писалась лишь для одной женщины, лишь она достойна прочесть её и запечатлеть в сердце. Его собственное сердце кровоточит — Воланд из романа вышел интересным персонажем, в самом деле тем, кто имеет право сказать, что является частью той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Но о себе он такого сказать не посмеет, это будет величайшим кощунством и неуважением по отношению к мастеру, отдавшему рассудок и жизнь по указке его руки — если бы Воланд не встретился с ним, если бы не подводил его фантазию к следующей главе, если бы не оплетал его нитями болезного хаоса то, возможно, мастер счастливо жил где-то далеко вместе со своей прекрасной Маргаритой, улетев в тот день, когда она преданно ждала его с чемоданом в руках и испуганно колотящимся сердцем. Персонаж, списанный с него, получился куда более щедрым и светлым, подарившем в финале счастливый конец для влюблённых, оборвав набухающую трагедию, но в реальности — Воланд трёт сухие воспалённые глаза и почти стыдится того, кем является. Вот так носом его никогда не тыкали в того, кем он мог бы быть, как мог бы исправить человеческие судьбы, и он действительно хотел бы быть таким же, как его книжная версия. Но он такой, какой есть, и Фагот доливает вина — Воланд залпом опустошает фужер и чувствует, как пламя осуждающе обжигает кончики пальцев. Интересно, Маргарита уже прочла роман? Или только возвращается домой, трепетно прижимая страницы к груди и глотая слёзы? Ему нестерпимо хочется увидеть эту женщину вживую — они никогда не встречались, никогда не пересекались взглядами и не обмолвились и парой слов, но ему кажется, что он знаком с ней лучше, чем кто-либо другой, прочтя между строк двойной смысл. Если бы они встретились, испугалась ли она или величественно отстранённо поприветствовала, увлечённая мастером чересчур сильно? Сумел бы он сохранить неподвижность сердца или застаревший механизм противно заскрипел, не в силах выдержать очарование чужой души? — Мессир, как Вам роман? Фагот вежливо возвышается рядом, прерывая его размышления, как всегда вовремя, и Воланд рад, что из всех выбрал именно его. Нити печальных вероятностей истончаются, разжимая тиски в груди — Воланд только сейчас понимает, что болело. В самом деле, этот роман поистине сплошное волшебство. — Превосходно, разумеется. Воланд рывком поднимается, игнорируя прострел в колене, и бережно передаёт книгу Фаготу как священный грааль, стискивая набалдашник до ноющего напряжения в суставах. Ему нужно увидеть Маргариту, наконец взглянуть в её глубокие скорбные глаза и сказать, что он уважает её преданную любовь к мужчине — тени проглатывают его, перенося наверх, сквозь километры, в нужную квартиру, к женщине, притянувшей, привязавшей его к себе со страниц. В доме тишина и мрак, лишь луна слабо проскальзывает через окна, не смея светить в полную силу и нарушать покой этого места — этой могилы. Воланд опоздал. Темнота проглатывает звук шагов и стук трости, он ступает по направлению к единственной комнате, где горят свечи, где лежит бездыханное тело, где по столу разбросаны исписанные аккуратным почерком листы, где разлито уродливыми пятнами вино. Воздух пропах ночной прохладой, терпкими духами, сладковатой рвотой и спиртным — Воланд проглатывает горечь, разглядывая мёртвое бледное тело, лежащее на диване. Последняя глава лежит на её груди, и он лишь надеется, что она успела прочитать до конца, что строки впитали её и сохранили, подарив бессмертие. Но какой прок от того бессмертия, если он никогда не посмотрит ей в глаза, никогда не возьмёт её ладонь, никогда не услышит голоса? Она останется королевой из романа, недосягаемой — она где-то в Аду, рядом с мастером, в соседних комнатах, чьи стены толще всей Москвы. Воссоединить их в Аду непосильная задача, даже у него нет такой власти, грешники, отринувшие дар жизни, обречены на бесконечные страдания, их не преобразить, их не направить на путь искупления, как и убийц — такое не прощается, никогда. О, ему стоило предугадать, что он пожалеет об этом. Маленькая игра, затеянная ради истории, впивается иглами между рёбер, снова и снова, больше и больше, пока не останется ни миллиметра не израненной плоти — Маргарита потеряна для него, трагедия, которой должно было развлечь его, обернулась против него. Так бывает часто, слишком — Воланд хрипло смеётся, прикрыв воспалённые веки, и луна прячется за тучами и громом. Какая ирония, в самом деле забавный поворот судьбы, за всё нужно платить, и ему расплачиваться болью, веками боли, глупый Сатана, решивший, что любовь можно превратить в инструмент управления — доуправлялся, молодец. Может, Он решил преподать ему урок? Может, его встреча с мастером, как и встреча мастера с Маргаритой — Его веление, Его наставление? Маргарита мертва, пустая и равнодушная, её глаза скучными стекляшками отражают свет пламени, более не источая своего, нежного и горячечного — Воланд опускается на колени перед ней, дотрагиваясь пальцами до щеки. Она ещё тёплая, ещё не превратившаяся в лёд, и будь он обычным смертным, то мог бы принять её за живую — но он не человек, он чует, что за бархатной кожей ничего нет кроме крови, костей и мяса. — Meine Dame, meine Margarita… Сознание механически отмечает, что её черты куда более острые, худые, чем представлено в книге — измождённые постоянными несчастьями, одиночеством, виной и скорбью по погибшему любимому. Но даже так она самая красивая женщина из всех, что он встречал, и его ладонь аккуратно заправляет выбившуюся из причёски прядь. Размазанная помада, потёкшая тушь, влага от слёз, подсохшая желчь в уголке губ, в трупе как таковом вовсе нет ничего возвышенного, как изображают художники, воспевают музыканты и описывают писатели, но всё равно — Воланд в восхищении, внутри всё крутится, сжимается и трепещет от переполняющей болезненной нежности и сожалений, и он прижимается губами к её лбу, прикрывая глаза, застывая в секунде и сохраняя миг в памяти. Через несколько часов то, что от неё осталось, окоченеет и начнёт разлагаться, оголяя кости, пропитывая всё вокруг тошнотворной вонью гниения — когда Наташа найдёт её, придя утром для уборки и готовки завтрака, её вырвет прямо на дорогой ковёр, а пришедшие милиционеры будут прикрывать носы платками, осуждающе кривясь. Ведь у Маргариты было всё — статус, муж, деньги, множество одежд и украшений, жизнь в столице, чего ей желать? Они будут судить её, считать распутной павшей женщиной, поливая имя грязью, и её муж не станет её защищать, отрёкшись от неё и потерявшись в работе от горя из-за предательства. Этот дом обречён нести в себе несчастье, и следующая супруга будет такой же одинокой душой, бродящей призраком по коридорам из комнаты в комнату. Воланд берёт её лицо в колыбель ладоней, ласково оглаживая большими пальцами выступающие скулы, и мягко улыбается. Постороннее присутствие он улавливает сразу, не поворачиваясь — верный Фагот стоит позади, готовый исполнить любой приказ, но у него нет приказов, нет желаний, нет ничего. На плечи ложатся широкие ладони, предлагая уходить, намекая, что уже пора — на улице начинается рассвет. Воланд отпускает её, укладывая на диван удобнее, и тяжело опирается на трость, впитывая каждую чёрточку, каждую деталь её внешности, высекая в памяти — Фагот в почтении закрывает ей веки, собирает раскиданные страницы и бросает в разгоревшийся камин, где огонь мгновенно сжирает бумагу, навеки уничтожая для человечества этот роман, таинство на троих. Воланду жаль. Ноги отказываются двигаться, унося прочь, Фагот терпеливо ждёт, не настаивая, и Воланд решается на преступление — он наклоняется, целомудренно соединяя их губы, и ощущает себя величайшим грешником. Ни мастер, ни Маргарита не простили бы ему этот поступок, но они оба мертвы, и он упивается секундной иллюзией, словно между ним и Маргаритой есть связь, словно они нежные любовники. Но секунда кончается, и всё это совершенная глупость, её сердце принадлежит одному лишь мастеру и никогда — Воланду. Как он хотел бы всё исправить, пустить историю по иному пути, познакомиться с Маргаритой и показать ей вечность, весь мир, но повернуть время вспять невозможно, даже для него. Поредевшие, выцветшие от набирающих силу солнечных лучей тени недовольно сгущаются, готовые перенести их вниз, в гостиную, где Азазелло разливает чистый спирт по рюмкам, Бегемот выбирает виниловую пластинку, а Гелла прячет рукопись подальше от случайного взгляда. — Auf Wiedersehen, nicht meine Königin. Всё, что у него есть в конце — только роман.*****
8 февраля 2024 г. в 17:01