— Вороны взмыли, Санька, кажется, что-то грядет.
В закромах, у когда-то стоявшей койки копошились мыши. Полевки, чтоб их драл местный Баюн, множились поразительно быстро. Наблюдалось сладко. С пристрастием. Какое развлечение то, в блядской серости полупустой холодной каморки, в коей периодами то приближаясь, то отдаляясь подвывал цепной полуслепой на левый хозяйский пес. Гадко было от одной видимости любой прохожей местной чуть подбитой режимом работы мордой. Посему смотреть на мелкую живность считалось приятным и весьма полезным для духовного равновесия. Подкидывалось пару-тройку крох отодранных с нервяка кусочков кожи стертых пальцев, пока сальный (по ощущению) тон не прошелся меж лопаток паскудным таким: — Жранину добываешь на полдник? Иль как там у этих-ваших синежопых принято было? — гукает, посвистывая щелью меж пожелтевших от налета зубов. Плавится от красности сказанного, шмыгает носом и плюет, прям в лицо сверху вниз, по-хозяйски. Как часовой в старости с колотушкой на пьяницу. Ну, и на чистоте помыслов — спасибо, утырок.Катьке не повезло бабой уродиться.
Норов был исключительно волчий; Глазища желтовасто-зеленые, словно соляра, жрали голодно, рьяно. Жизнь поебала нещадно: голод, алкаши-семейные и брат-служивец, с контузией и манией величия, решивший соорудить из младшей солдата первого класса, и срать, что с пиздой уродилась. Начинал с малого: нещадно бил, пока та не научилась сдачи давать. Кормил редко, метко и с креативом: следовал позиции «а ты отбери». А там и дело за малым. Знал точно, главное зверюгу потчевать. Условный рефлекс — дело практики, только подкрепляй. Всю личную жизнь Садовской составляла учеба, тренировки и внутренняя философия старшего. Промыв мозгов похлеще извечной совковой с их фирменным «догоним-перегоним». За кем, правда, Егорик угнаться возжелал до конца было не ясно. А то и не важным сыскалось. Один хер все его заморочные (и тут читайте межстрочно с отсыльным на морок) дали плоды. Без лишних вопросов. Цербер. Исключительное нечто. Миссия сверхчеловека с ограниченным бюджетом, которого хватало лишь на гречу с маргарином, была выполнена. Переломным для Катьки стало то, что старшенького убили в подворотне. Вот так и сдох никому не нужный в грязи, пока бомжи шум не подняли. И в сим вся философия жизни. Тогда фатальное устранение единственного соперника, по совместительству имевшего отцовско-братские притязания, завершило метаморфозу.Катька слыла отродьем.
Дралась, как в последний раз. Нарек местный сброд гладиатором и крестился. Иностранщина посвистывала, да надрачивала лишний раз, а свойские у виска крутили, поясняя на ломанном, что «Садик», как ту кликал старший отряда, без промедления и не мигая всадит извратам по основание в самую глотку. Пугало их и то, что та практически всегда смотрела приклоняя голову к плечу, как зверь. Щурила свои яркие шары с узкими от природы зрачками. И до того пугающе это слыло в народе, что большая часть шестой отрядной давилась и затыкалась, когда та входила в помещение. А если какой-то новенький зарекался и плевался пеной, что «баба ему сосать в подсобке должна», то часть ухмылялась, улюлюкая, предвкушая, как Катюшка будет драть синего в жопник, иная, скислив морды, отворачивалась, пихая в себя завтрак и старалась свалить с псевдо-пищеблока.Садовскую не трахали.
Кто-то мараться стыдился, прикрывая внутреннее желание присунуть в симпатичную задницу, кто-то похрипывал, давя жиром на столик, что старший ту нещадно денно и нощно пускает у себя, под ор ворон. Даже басенка сложилась. Где Садик — там ворон рассадник. Старший отряда залюбливал за данность. Все местная дива ему предсказывала исход вылазок по птицам, и надо сказать, что это блядство работало. И каждый раз в награждение он притаскивал ей какую-то сладость. Где паскуда брал их в Зоне — черт раздерет, малопонятно. Она тогда улыбалась по-свойски, кривенько, но с детской признательностью. А после, ведомая природным гипнотическим артистизмом высшего, нещадно мучила себя в подсобке, бесстыдно рукоблудствуя, визуализируя образ Борьки. Потом Бореньку сняли. Расстреляли вместе с отрядом на передовой подле развилки, где по данным СБУшники зады мяли в ожидании. Пока мерзкий, небритый до талого, служака расхаживал взад-вперед, перевернулась. Задницу погано покалывало от холода плиточного покрытия. Трусы ситуацию не спасали. Согреться не представлялось возможным. Вспомнила Бориску. Продохнула до небольшой испарины, обколов легкие. Тухло. «Это ж с его смерти все под откос и ломануло». Заныло в груди. Хотелось кончить это унижение: босые ноги почавкивали в небольшой лужице. Несравненным плюсом было то, что моча ее собственного происхождения была еще теплой, а, значит, можно было погреть пальцы. Чуть раздвинув их друг от друга Катька погрузила те в жидкость. Стало легче. По сравнению с холодом конечностей, вечно страдающих от оттока крови, естественные отходы были сравнимы с водой из-под кипятильника. Терпимо. И не такое пройдет. Ежели выжила в эпицентре ныне происходящего армагеддона, то и в плену не двинет вперед ногами раньше положенного.***
Шел третий день бесполезных попыток выбить из Садика хоть порцию связных слов. Приволокли в «Гнездо» — первая допросная, как шепнул один из отдаленных, стоявших в конце коридора-плетенки. У Катьки уже башка пухла от количества витиеватых ходов, но когда на одной из стен краем глаза уцепилась за печать на треснувшей части, от привычного раздражения не осталось и следа; дошло — бывший производственный цех. В глубине тела гоготнуло с холодным разливом и отпечаталось сухостью во рту: Агропром. «Ну все. Двухсотка» Мягкая сидушка успокаивала раздраженную кожу филейной части. Но легче не становилось: один из вояк любезно завернул ее руки за спинку да так, что по телу пробежал болевой разряд, а зубы заскрипели, вжимаясь в вонючую тряпку, служившую ей кляпом уже которые сутки. Рвотные позывы от инородного объекта в ротовой полости не прекращались, да блевать было нечем. Наемница не ела уже четвертые сутки. Однако, когда помощник толстощекого рванул кусман ткани из рта, разгерметизировав тот, Садовскую рефлекторно вывернуло воздухом со слюной. — Ну что, Екатерина Алексеевна, надумала что-нибудь? — пара глаз впилась в лицо. Липко. Садик дернулась — придержали, продавливая болевые точки. Застонала, отвернувшись. Силой ухватили, впившись в копну каштановых волос. — На капитана смотри, сучка синяя. Максименко расплылся в улыбке, приподнимая вверх ладонь. — Право, ребятки. Не горячимся. Итак. — грохнул папкой перед носом — попытаешься откусить язык — посадим кишкой на табуретку, будь умницей. — Пленница перестала моргать. На вуалированное предложение игры в расспросы с тематическим ролевым уклоном она не подписывалась. И если бы представилось возможным, она бы скорее проглотила свою подвижную мышцу. — Начнем с банального, «Садик». — Протянул, ухмыльнулся, стреляя в ответную на испуганный взгляд. — Ты из отряда Хога, судя по твоему месту дислокации и характерной цифре, которую мы обнаружили на стыке металлической связки экзоскелета. — Вояка медлить не стал, затянул покрепче и вжал горящую часть сигареты в тонкую светлую кожу подследственной. Девушка вскрикнула, жмурясь, пытаясь рефлекторно высвободиться, но суки держали крепко, заставляя невольно сверлить мерзкого на вид капитанишку, что опалял своим зловонным дыханием покрасневшее ухо несчастной. Усевшись поудобнее пятой на край стола, он вновь поджег Беломор и транслировал: — Предоставлю выбор: твоя аппетитная задница и босые ножки с посиневшими пальчиками будут мерзнуть в импровизированном карцере, либо мы выделим тебе отдельную комнатушку, в коей ты будешь стоять на коленях без еды, питья и сна столько, сколько понадобится природе-матушке, чтобы тебя прижучить за короткий срок. — Затягивается, с закатыванием глаз, пробегая перед этим в очередную по подтянутой фигурке. — Весь список огласил, изврат ебанный? — подает голос, о-оо, какой кадр, — твои липкие взгляды у меня уже по гланды стоят. — Плюнуть не получилось. Слишком сухо во рту. — О, красавица, по гланды у тебя стоять будет кусок махры, пропитанной собственной мочой и желчью, которую ты любезно будешь выблевывать вместе с кровью, если не начнешь отвечать на все тот же простой перечень вопросов. — Я не скажу тебе ничего об организации миссий и внутрянке. — Куда ж ты денешься.Садик отличалась сильным болевым порогом. Спасло ли это ее от загона толстенной портняцкой иглы под ногти? Ничуть.
— Твою мать! — девка сорвалась на ор, будто подбитый олень, бьющийся в томлении. Пока в левый указательный, под гипонихий, заталкивали ржавую, в противоположную, с мизинца, любезно отрывали частично отслоившийся от условий, воспаленный, приносящий множественную пульсирующую боль ноготок. — Ваша группировка причастна к происходящему ныне в Зоне? — теперь уже солоновато-струящийся тон стал схож с громовым раскатом; может, конечно, из-за гиперболизации процесса восприятия. Алексеевская хотела смолчать, но когда с воспаленной поверхности начала отходить лунка ногтя с выворотом, со слезами заорала: — Сучий ты потрох, блядь, нет! Нет! Прекрати! — рыдала от боли и гнева. Ох, как же ей сейчас хотелось ему врезать, так, чтобы лицевые кости треснули, раздробились, а потом деформировались при неудачной попытке сращивания, и тот сдох в исключительной агонии, куда любезно загонял ее в данный момент. Надежда на то, что пытка прервется оказались тщетны: ответственный за проведение исследовательской операции лишь кивнул своим, и те продолжили с новой силой. Тело Садовской покрылось холодным потом, капли коего быстро стекали по оголенным ляжкам к икрам, а после — падали на ледяной кафель. — Верно. Мы досконально изучили материалы найденные у тебя при взятии. Кто заказчик?Садовская хотела к братцу.
Да, тот бы по обычаю своему бил ее головой о столешницу, стену. Но делал это с исключительной любовью; она понимала. Чувствовала себя нужной. Особенно, когда после тот укрывал бабкиным одеялом, кутая на коленях, покачивая, параллельно вытирая кровь с рассеченной брови, напевая: со всем справимся, Катька! — Со всем справимся, Катька! — бормотала та еще около получаса, смотря в пустоту, шатаясь на кушетке со связанными руками. Все то же Гнездо. Только теперь пустое. — Вылетели птички… — просопела пленница, приходя в ясность сознания. Пальцы были замотаны на удивление чистым бинтом, через который то и дело просыпался стрептоцид. По лбу стекала испарина. Футболка с трусами — единственный атрибут, помимо злого языка — были в следах желчи. Блядство! Сколько она уже здесь? — Предрекая твой вопрос: ты была в бессознательном около часа. Я даже успел заскучать. — старший восседал в углу, за стопкой бумаг. Не заметила — глаз замылился. Выглядела пленница плохо. Побледневшая от отсутствия питания, недосыпа длинною в двое суток после первых дней испытаний, фактически голая, со следами бычков на запястьях, пястях и подле ушей. — Что ж, теперь, думаю, разговор пойдет иначе. — с приятной улыбкой заявил мучитель. — Дурой не выглядишь, о полномочиях знаешь, если возьмусь по полной программе, вкус пота на губах смениться металлом на перманентной основе, кивни, если доперло. Сжав желваки и показательно отвернувшись, пойманная лишь зажмурилась с особым пристрастием. — Ай-т! Молодца-а! Уже куда лучше, что ж, продолжим. — Он плюнул на пальцы и перевернул страницу в клетчатом блокноте — Екатериненский дневник. Пизда рулям. Прятала его толстоклювая лялька в загашнике, в кармашке с внутренней, чтоб если сняли по дороге, то после пизделовки ценного, оставили бы ту гнить вместе с бумажкой. А теперь, судя по тому, с каким ажиотажем старший Агропромовского НИИ дублирует изучение документа ценностью с десяток-другой отрядов лучших синих спин, то лучше прям в здешних округах кануть в небытие. На свободе ее всяко линчевать соберутся. И тут уж не ясно, где помирать будет страшнее. Чем дольше затягивалось молчание, вводящее загнатую в неволю бабенку в состояние полупьяни, тем сильнее начинало скручивать в узел кишечник. От тотального дискомфорта вспомнилась подученная в университетской пирамида Маслоу. Потребности, которые не восполняются резонной положительной подпиткой. Наемнице хотелось спать, пить и чтобы боль ушла, желательно в лицах одной единственной стальной горошины, попадающей с поразительной скоростью прямо в маковку — висок. И без осечки. Желательно. А то не дай бог — жить захочется. — Я ведь отсюда уже не выйду, старший. — начала с констатации. У волчонка с синей спинкой не было в планах жевать сопли. Не положено с детства было. Сейчас тем паче. Иному то Егорка все детство приучивал. От оппонента по оружию, тщательно играющего в молчанку в течение целой минуты, летит порция свинца в глазах. Неужто гляделки? Ну! Кто кого? Золотистые полуприкрытые очи зацепились в ответную. Она не намерена проигрывать раунд. Документы у военных, а, значит, повисшая на волоске после назначения Хогом на задание никчемная жизнь ныне одинокой Зоновской сучки в данный момент более не имеет значения. Но сдаваться Катеринка не планирует. По-волчьи жить, ну, так и быть. В последнее вопьется белесыми зубками и будет, как щен дворовый, похрюкивать от внутривенного желания вспороть наетое брюхо сидящего перед ней. Нет, черт помойный, не возьмешь ты ее. Не возьмешь. — «С последнего дня прошлого месяца миграция исчадий зоны усилилась ближе к окраинам Зоны непосредственно. Осмотр окрестностей и более доскональная слежка дала понять, что все твари, вне зависимости от их потенциального класса бегут группами в витиеватом маршруте, напоминающим символику бесконечности, которая, при завершении маршрута, переходит в другой идентичный символ; аналогия — танец пчелы. Дополнение от второй недели второго месяца наблюдения: сезон спаривания прошел без самого процесса сношения диких и одичавших созданий, самки кабанов и плотей не приходят в охоту. Популяция не растет. Часть зверей умирает на ровном месте из-за попадания в воронку, коей ранее на данной территории не было вовсе. Из-за последнего приходится на перманентной основе передвигаться вдвойне медленнее. Прим.: чем ближе к центру зоны зверье, тем наименьший интерес проявляет бегущее от того же центра создание к человеку. Прим. второе: многочисленные стаи слепых шавок сошли на нет. Трупы изничтожены без вмешательства оружия. При визуальном осмотре не выявлено никаких следов пуль. По состоянию кожных покровов можно понять, что те погибают от аномалий, что сим тварям не свойственно, поскольку оные обладают поразительным чутьем к изменениям биополя.» — цитирует с толком и расстановкой, горделиво ухмыляясь. — Посредством легких математических вычислений приходим к резонному выводу о том, что изучение происходящего армагеддона началось спустя три дня после последнего выброса, отличившегося наибольшей мощностью и последующим взрывом в неизвестной нам, пока что — интонационно выделил — локации. Быстро же вы. Какие конкретно указания дал тебе старший, помимо выделения ключевых странностей происходящего? — А ты два плюс два сложить не в состоянии? — огрызается девка с внутренним упоением недолго. Окончание действа знаменует хруст одного из бледных аккуратных пальцев подмерзших босых ног, перевязанных у щиколоток грубо, с нотой бесчинства. Не акцентируя и толики внимания на, фактически детском, по нотам, писке боли, главный отдела продолжает, как заевшая пластина, дублировать остопиздевшееся: — Я задал вопрос: какие конкретно дал указания? — у Максименко явно заканчивалось желание протягивать эту беспочвенную, как думалось уже ему самому, картину. Будь, наверное, воля его милосердная, он бы провел пару-тройку раз своей широкой по аккуратным изгибам раздетого фактически до гола тела, облизнулся и, с неприкрытым разочарованием, кончил ее несчастное существование в тот же вечер. «Хороша бабеха, да не там прижилась». В голове Катьки (как пить дать, и ох, как же это необходимо) всплыл разговор с лидером. Тот был с ней на коротком слове и четком деле: «В зоне происходят странности. По этому поводу поступил заказ. С пометкой особо секретно. Дедлайна не дали, но понимаешь сама: чем раньше — тем краше. Задач несколько: узнать особенности поведения живности, аномалий и их миграцию, причину исчезновения наших и представителей иных группировок соответственно, чтобы быть наготове и, в случае необходимости, использовать полученное знание для уничтожения мишеней и излишних свидетелей. В Зоне орудует новое нечто, и в задачах подразделения Альфа узнать, что оно из себя представляет; после — слабые места и возможность контроля. Ранг: S. Помимо тебя будут работать группы. О миссиях не распространяться даже своим. При лишнем слове — ликвидация. При попадании добытых материалов в чужие руки — ликвидация. При использовании полученного в исключительную свойскую выгоду без предупреждения вышепоставленных — ликвидация. Всех причастных будут отслеживать. Так что мы в любом случае узнаем, где ты и с кем. Попадешь в плен к СБУшникам? Моли о пуле. Поскольку правительственные в данный момент представляют наибольшую проблему для достижения цели. Без пояснений по данности. Свободна.» Из прострации выбил удар головой о кушетку. В ушах зазвенело: — Я знаю, о чем думаешь, Садовская, просыпайся. — голубые зенки премерзко сузились, встречая Горчиненко, который цитировал после фирменного «разрешите обратиться»: — С завтрашнего дня дело переходит к полковнику В. М. Кручельникову. Отпечаталось эхом в сознательном-Я. Владимир Михайлович — карт-бланш на достойный вечер, мужик, о коем слагали легенды! Сыщется, чем развлечься перед костлявой. — У нас еще есть время выдавить из нее крупицу! Горчиненко! — в глазах сального команданте заплясали черти. Катринка сглотнула, предвещая резкий событийный поворот. «Что ты удумал…» — Сади ее на ножку табуретки!