***
Дорогие россияне, это был очень трудный год. Как и год перед ним. И за год до этого… Я бы проклял свою чертову работу, если бы в Аду проклятие не считалось похвалой. Все началось в злополучном 2020, когда начальство выкатило новую политику «работаем вдвое активнее и втрое жестче». Что ж, адская работа она такая — выгораешь довольно быстро. Поэтому в 2023 я окончательно и бесповоротно решил: «Я устал. Я ухожу». Да какого ж дьявола в самом деле! Просто поднимусь в мир людей, сниму где-нибудь квартиру в панельке с видом на точно такую же панельку. Буду пить по утрам чай и качаться в кресле качалке, возьму с собой кота, займусь рукоделием… Мне кажется, мир стал бы намного добрее и счастливее, если бы люди могли выходить на пенсию не когда им говорят, а когда захочется. И жили бы в свое удовольствие и других бы не трогали. После недолгих поисков я решил, что лучше всего будет уйти на пенсию в Санкт-Петербурге. Город дождей, антикварных магазинов, парков и осуждения к людям за неправильное произношение слов. Нет места лучше, чтобы состариться и умереть. Однако под жизнь среди людей пришлось подстраиваться. Не то, чтобы у арендодателей в Санкт-Петербурге были серьезные предрассудки, но сдать квартиру настоящему черту, рогатому и хвостатому, осмелился бы не каждый. Хотя, видит Бог, в Петербурге бывало и не такое. Выбирая идеальный возраст для своего человеческого воплощения, я остановился на солидных двадцати восьми годах. Время превосходного баланса когда человек находится в самом расцвете лет: старость еще не успела оставить на лице отпечатка, а сигареты в магазине уже продают без паспорта. С выбором человеческого имени все оказалось еще проще: наугад ткнув в сборник «лучшие имена для мальчиков 2023» и чудом проскочив между Велимиром и Витославом, я стал называться Виктором. Квартира нашлась просторная и уютная, с окнами, обращенными на утопающий в зелени двор. Едва я зашёл, передо мной распахнули объятия залитая светом маленькая кухня и балкончик с протянутыми веревками для сушки белья. Но главным кладом стал винтажный сервант, который намертво срастается с каждой советской квартирой, а также коллекция старого хрусталя и целая гора книг. Я влюбился. Хозяйка квартиры, бабушка божий одуван, разрешила заехать вместе с котом, если тот будет вести себя прилично. Об этом я был спокоен. Азазель не только был превосходно воспитан, но также читал на нескольких языках и мог поддержать беседу когда мне становилось одиноко. Впрочем, он был достаточно умён, чтобы никогда не заговаривать первым. О лучшем компаньоне я и не мечтал. Итак, наш с Азазелем тихий рай начался. Мы погрузились в простые и приятные бытовые хлопоты. Думаю, после стольких лет в аду, я заслужил простого человеческого хождения по магазину пять часов чтобы неспешно выбрать подушечки, идеально подходящие к цвету кресла. Но еще приятнее было потом разбирать покупки, бережно расставляя цветочные горшочки, свечи и гипсовые бюсты по свежепротертым полочкам. Если бы у меня была душа, она бы, наверное, ликовала. Я был счастлив целых двое суток. А потом появился Толик.***
Хозяйка говорила, что вторую свободную комнату в квартире должен будет занять ее внук, «очень порядочный и хороший мальчик» с которым мы «обязательно подружимся». Что ж, из всего вышеперечисленного я готов согласиться лишь с тем, что он действительно мальчик. Он заехал в нашу с Азазелем квартиру и навсегда разрушил мои мечты о спокойной заслуженной пенсии. При себе у него был походный рюкзак, еле живой ноутбук и два пластиковых стаканчика с пророщенными косточками авокадо. Как он утверждал, это было все его имущество, необходимое для комфортного существования. Как выяснилось, он студент второго курса. Правда где и на кого он учится, я безуспешно пытаюсь узнать до сих пор. Мне кажется, он и сам толком не в курсе. Но я предполагаю, что учится Толик на фокусника. Иначе не могу объяснить, как из одного походного рюкзака он извлек столько вещей, чтобы за первый же вечер захламить свою комнату до неузнаваемости. Я остановился на пороге его…теперь скорее берлоги, чем комнаты, боясь случайно на что-нибудь наступить. Помятые бумажки, листочки, пачки от чипсов и куча футболок разной степени дырявости уже покрыли пол как лоскутный ковер. Толя ковырялся в своем бездонном рюкзаке посреди комнаты, создавая впечатление очень опытного повелителя мусорных куч. Я решил завязать короткий разговор чисто из вежливости и тут же осознал, что понятия не имею, о чем разговаривать с двадцатилетними. Поэтому задал самый неочевидный и изобретательный вопрос, который смог придумать: — Так, ты, значит, студент? — Угу, — радостно подхватил Толя, будто только и ждал возможности заговорить, — Я раньше в общаге жил. Но потом меня выперли. Он наконец оторвался от своего рюкзака и посмотрел на меня горящими глазами. Его аж распирало от желания поскорее поделиться этой чрезвычайно захватывающей историей. Я не стал сопротивляться и задал закономерно ожидаемый от меня вопрос: — И за что же тебя…"выперли"? — О, как здорово, что ты спросил! — мой новый сожитель аж заерзал на месте от переполнявших его эмоций. — У нас недавно был посвят первашей и… И он начал говорить, и говорил он долго и много, делая лирические отступления каждый раз, когда в истории появлялся новый персонаж, потом возвращался к основной ветке событий, уже забыв, что успел рассказать, а что нет. А я давно перестал его слушать и, глядя в одну точку, сожалел обо всех жизненных решениях, которые привели меня к этому моменту. Рассказ Толика обрастал все новыми подробностями про деканат, про выговор, про каких-то ребят, о которых я решительно не хотел ничего узнавать, и еще черт знает о чем. Он самозабвенно вещал, извлекая из рюкзака один разноцветный носок за другим, будто фокусник. Наблюдая за этой захватывающей картиной я вдруг подумал, что носки у Толика прямо как снежинки: двух одинаковых не найти. А он меж тем продолжал трещать, захлебываясь от возбуждения: — …И значит толкаем мы этот диван через турникет, а он не пролазит никаким боком! И охранник с минуты на минуту должен очнуться. А у нас еще эти ракетки для тенниса дурацкие наперевес, — на секунду мне показалось, что он наконец сделал паузу, но нет. Толик просто набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы продолжить тараторить, — Короче… «Сатана, дай мне сил!» — Я оглянулся в коридор, откуда за моими страданиями последние минут пятнадцать наблюдал Азазель. Кот перехватил мой, должно быть, очень измученный взгляд, с сочувствием покачал головой. И начал орать. — Проклятие! — наигранно возмутился я, стараясь не слишком выдавать радость, — Пойду посмотрю, что там у бедняги случилось. Скоро вернусь. Конечно же я не вернулся. Вместо этого мы с котом проскользнули в свою комнату, а через нее на балкон, в тишину и покой заката. — Спасибо, — я вложил в свой голос всю искренность, на которую может быть способен демон. — Мда, — промурчал Азазель, наблюдая, как розовое солнце опускается за рядами панелек и медленно тает на горизонте, — Зато тебе точно с ним будет нескучно. — Поживем увидим. Доживем узнаем, — я спичкой зажег сигарету и сделал долгую затяжку, — Выживем учтём. — Выживем, обязательно выживем, — кот ободряюще потерся о мою ногу. — Главное, чтобы не из ума.