Лишь очи цвета горечавки

— Да хватит уже, — Келда смущённо отмахивается от подруги. — Да, мудрый Браги посмеялся бы над моими песнями от души, да, я сочиняю глупости. И что с того? — Ты не просто сочиняешь глупости, — Бенгта хлопает о деревянный стол пустую пинту эля, — ты сочиняешь опасные глупости. Браги бы посмеялся, а Всеотец? Что сказал бы Один, узнав, что ты таскаешься по всем трактирам Асгарда и поешь всякий вздор? А что сделали бы его стражи? — Его стражи, — Келда вдумчиво разглядывает собственное отражение в полной кружке, — давно мною интересуются. И тобой тоже, между прочим. Рука сама тянется прибрать с сиденья лютню, обнять потёртые бока — почти тёплые, почти колышущиеся. — Ну-ну, будет тебе, — Бенгта кладёт руку на плечо подруги. — Мой тебе совет: садись и пиши новое. Две-три оды Всеотцу, баллада об изгнании Йотунов, ратную песнь о хирдманнах, в конце концов. Давай, к утру управишься. И публика будет в восторге. — Извини, — Келда ведёт плечом и рука Бенгты соскальзывает. — Не сегодня. Из таверны она выскальзывает бесшумно. Ночь укутывает плащом-невидимкой, тихие сапоги скрадывают шаг. Келда прячется в тенях, чутко прислушиваясь к каждому шороху засыпающего Асгарда. Город дышит спокойно и мерно, но где-то там, в самом сердце каменных парапетов и высоких шпилей, горячо пульсирует жилка болезненной тоски. Чувствуя каждое её биение, Келда ночной совой скользит по тёмным проулкам. С собой она несёт свой драгоценный дар — музыку. Стены асгардской тюрьмы неприступны, но Келда знает, куда юркнуть незаметно и как спрятаться в самой узкой щели. Порой оружие барда — не только слово, а заказчики — не только разморенные элем гуляки. Тёмное прошлое-настоящее учит быть незаметной и чуткой-настороженной. Коридоры и лестницы ведут вниз, к клеткам. Биение тоски ощущается острее и горячее. Сердце Келды трепещет и рвётся в ответ. Перед ней мерцает длинный ряд защитных экранов. Удушающее чувство горя остаётся на языке горьким привкусом. Каждый камень здесь пропитан страданиями живых существ, и они проходят по душе широким резонансом. Но даже это ощущение остаётся где-то на задворках сознания, всё тело магнетически тянет вперёд. Сцепка мыслей и чувств. Келда останавливается у заветного экрана. Он — там. Её бьёт мелкая дрожь. Герой её баллад и од, печальная фигура, тенью повисшая над каждым её творческим порывом и почти каждой мыслью. В своих грёзах она отточила до запоминания наизусть каждую чёрточку бледного лица, каждый завиток чёрных локонов, каждый огонёк в голубых глазах. Каждую его мысль, каждый его жест, каждый порыв его души. Она знает его всего, целиком и до конца, но видит впервые. И от этого столкновения миров, кажется, должен произойти коллапс вселенной. Не происходит. Локи не замечает Келду. Он — тёмное пятно в окружении белого, чуждый этому месту, чуждый всему и всем вокруг. Изящнее, утончённее. Лучше. Он сидит за столом, погруженный в думы, и от абриса его сосредоточенного профиля у Келды перехватывает дыхание. Зелёный плащ безвольно свисает с плеч, струится по спинке стула и опадает на пол. Келда вытаскивает из-под одежд лютню и дрожащими пальцами перебирает струны. Тихий звук. Пропитанные болью стены тюрьмы слышат музыку, кажется, впервые. Мелодия становится увереннее. Келда боится поднять глаза и встретиться взглядом с Локи, но шестым чувством, боковым зрением она ощущает, что тот смотрит на неё. Удивленно? Обрадованно? С облегчением? Келда поёт тихо, но так, чтобы он услышал. Она пришла утешить его страдающую душу, как и подобает хорошему менестрелю. Она поёт о горе и надежде, об отчаянной в своей безответности любви, о тоске и утешении. О Локи. Голос дрожит, рождённый чувствами чистыми и сильными, усиленными и настоявшимися долгими метаниями. Келда чувствует, как её душа облекается звуками мелодии и разливается в густом воздухе, тянется к Нему. Песня заканчивается. Повисает тишина. Келда несмело поднимает глаза. Её взгляд — душа нараспашку, бери, смотри за каждым движением, делай с ней, что хочешь. Взгляд Локи — интерес с примесью нечистого, мутного. — Так держать, — в его голосе чувствуется полная превосходства насмешка, — хорошая девочка. Восславила истинного повелителя. У Келды перехватывает дыхание. Она пятится, глядя на Локи бессмысленно, убирая лютню за спину. Лицо еë прекрасного Бога искажено самодовольной улыбкой. Она ожидала увидеть что угодно, но не это. Она ожидала услышать что угодно, но не это. — Что же ты? Ну-ка подойди ближе. Келда разворачивается и стремглав убегает. Город дышит спокойно и мерно. Келда садится на парапет за три квартала от тюрьмы и смотрит на звёзды. «Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, но, может, тебя Но, может, тебя, но, может, тебя и на свете нету».