милфхантер, получается

— …Рома, я сказал нет. но Рома, вместо того, чтоб отъебаться, прижимается лишь крепче и пытается незаметно для остальных тереться о лёхино бедро и притрахиваться к нему сзади. он маленький, он слабее, и он этим нагло пользуется — знает, что Алексей, осознающий своё физическое превосходство, максимум отвесит ему затрещину. — кулак свой трахни. или шлюху сними. — зачем шлюху, если есть Вы? — ты чё, ебать..? совсем попутал, малой? в смысле, Рома хотел сказать, что стесняется вызывать себе блядь. и что выебать омегу, которую ты более-менее знаешь, как-то правильнее, что ли, и слаще. а ещё безопаснее... от Ромы даже в гон пахнет не сексом, а неловкостью и потным подростком; Рома неопрятный, душно-вонючий, с вечно грязной башкой… но Алексею его почему-то хочется вылизать. и отъебать каждой своей ненасытной дыркой, чтобы щенок, ещё ни разу дырок не пробовавший, аж охуел и долго не мог выхуеть. — всё, живо дал по съебам. Рома не слушается. обнимает его своими ручонками-веточками, скулит, переминается с ноги на ногу… молчит, напрягая Березина окутывающей их тишиной. и омеге не остаётся ничего, кроме как поддаться уже собственному желанию и несмело шепнуть: — х-хорошо. потому что ромкино состояния — это проблема всей их тимы. он станет шестым игроком противников, если сядет за Доту с одной только мыслью, с идеей фикс — мечтою лишиться позорной девственности. — только руки н-не распускай. потому что если распустит, Алексей, полгода чудом просуществовавший без секса, кончит под ним с первых же движений члена в голодной дырке. он чувствует со спины, как у малого от счастья аж ноги подкашиваются; как улыбаются в его короткостриженный загривок ромкины по-девичьи пухлые губы. и поворачивается к ним, чтоб невесомо чмокнуть. Рома хочет всю ночь. с узлом, кусаясь, царапаясь и без презика. зачем ему презик с омегой, которая в климаксе? у которой яичники сдохли, когда он ещё под стол ходил… в Лёшу можно кончать; с Лёшей можно пережить первую свою вязку без последствий. но главное — Лёша в свои тридцать (с приличным хвостиком) должен быть ебанись какой опытный. и Рома, забайтившись на свои же влажные фантазии, наглеет и всё-таки распускает руки. одной заныривает в его спортивки спереди, а второй — хватает за ягодицу прямо сквозь плотную ткань. Лёха ему подставляется, ловит пальцы уже намокшей пиздой и дрочит себя о них, лениво покачивая бёдрами. в комнате ещё человек пять, и всем, в общем-то, похуй. все они — альфы, и все понимают Рому. это, блять, мужская солидарность, а Березин — её жертва. — т-ты хочешь прямо здесь? — прямо здесь. по-быстрому… — Рома входит в него двумя пальцами, скулит от охватившей их узости, давит на переднюю стенку и жмётся дрогнувшим стояком к плотной жопе. он сейчас кончит. прямо в штаны. и это ебаный позор. но ему слишком сладко, чтобы стопнуть себя, схватить Березина за руку и силой затащить его (милостиво Ромке подыгрывающего) хотя бы в толчок. — л-ладно, не прямо и не здесь… но я поймал Вас на слове. — ты и в постели выкать собираешься? — д-да… и называть Вас «папочка». Рома тянет пальцы обратно, прячется за Березиным, в ответ на пустоту лишь разочарованно выдохнувшим, и слизывает с фаланг его липкую смазку. мурлычет... хитро щурит скосившие от возбуждения глаза. — с тебя аега. — а с Вас отсос…