Яблоки с сахаром в старом ящике

      Собаки лаяли.       На улице давно была ночь, поскольку звуков вокруг стало очень мало. Но собаки лаяли, находясь очень близко к складу. Здесь стены были толстыми, громкие звуки проходили только когда было открыто окно, то есть ночью. Если лай собак было слышно, значит лаяли они громко и страстно. Склад стоял далеко от населённых пунктов, так что собаки могли быть либо бродячими, либо служебными.       Шимон пытался подать голос. Хотел дать знак собакам, что он здесь. Он очень сильно верил, что они ищут его. Около десяти дней он пробыл здесь в полулежачей позе. Руки скованы наручниками за спиной, ноги связаны канатом у щиколоток, глаза замотаны старой вонючей банданой, рот замотан синей изолентой. Из одежды похитители оставили ему только трусы и носки.       Не только из-за клейкой ленты, но и из-за жажды, вызванной скудным поением, Шимон не мог громко кричать. Ему оставалось только биться головой о стену, чтобы издать хотя бы какой-то шум. Тогда собаки оказались бродячими, услышав громкие звуки они сразу же разбежались и больше не возвращались. Ни рано, ни поздно. Больше здесь не было ни людей, ни собак.       Шимон мог сейчас проводить время с семьёй. Дома его ждали жена и трëхлетняя дочь. Но ему не повезло связаться с бандой малолеток. Те его избили, ограбили, унизили и увезли далеко за город в склад оружия. Самому старшему из банды похитителей было двадцать два, а самому младшему недавно исполнилось пятнадцать, что выяснилось из их собственных разговоров. Никто из них не был адекватен. Было что-то в их поведении, что смущало, как, например, привычка есть странно пахнущие грибы из банок.       Барахтаясь у шершавой стены, Шимон расшевелил свои ссадины, теперь ему стало неприятно сидеть. Скрывать нет смысла, здесь он уже натурально замучился. Ежедневные избивания и изнасилования довели его до плачевного состояния. О чëм он только думал, ввязываясь в разговор с упоротым парнем на безлюдной тëмной улице.       Главарëм этой банды считался самый старший, Кшиштоф Убитый-в-хлам. Он был крупной детиной, крепким амбалом для своих лет, а также отличным координатором. Другие пацаны боялись и уважали его, он был их кумиром: добрый дядя Кшиштоф приносил им алкоголь, наркотики, лимонные грибы и оружие. Одному он подарил настоящий нож-бабочку, другому — бесствольный пистолет, и ещё Бог весть что он мог раздарить другим своим друзьям.       Знойным летом ему захотелось приобрести себе куклу для извращëнных игр любой ценой, но, как говорится, бесплатно. Сначала это была какая-то девушка лет, дай Бог, восемнадцати. Она тоже пролежала пару дней на этом складе, но её сердце не выдержало пыток, и девушка быстро сгинула. Тогда Кшиштоф решил поискать кого-то покрепче, для чего поехал в другой город. Там он, предварительно наевшись грибов, начал пытаться соблазнять женщин. Поскольку умные зрелые женщины лишь крутили у виска при виде него, он остался ни с чем.       И тут… джекпот, не иначе. Кшиштоф встретил Шимона в безлюдном переулке ночью. Это была любовь с первого взгляда. Мужчина, относительно некрупный, с короткими вьющимися волосами, стоит и обвивает пухлыми губами сигарету. Его нужно было брать. Мысленно Кшиштоф отметил, что наткнулся на «потенциально вкусную сучку», и написал СМС-ку друзьям. Он начал разговор на стандартную тему, словно интересовался дорогой, ведь он из другого города. А друзья его подошли к Шимону сзади и ударили головой о стену. Не отключившись сразу, ему пришлось ещё перенести пару пинков по голове.       Первый день он лежал рядом с телом той девушки. Ужасно испугавшись её вида, он начал кричать, но тогда Кшиштоф пригрозил вскрыть ему горло, сославшись на то, что после вчерашнего вечера у него заболела голова. А вот у тела той девушки уже не было головы. И реально непонятно, почему они отрезали ей голову, куда они её дели и ждёт ли Шимона то же самое, если он не будет слушаться. Пытаясь успокоиться, он даже потерял сознание. Когда он очнулся второй раз, ему от боли не удавалось даже свести ног, а ещё с него сняли обувь.       Похитители снимали с него немного одежды каждый раз, когда насиловали. Сначала обувь, потом куртку, затем брюки и так пока он остался в одном белье. Ему оставалось терпеть, но это было сложно, ибо они насиловали его постоянно, даже когда он был в сознании.       В общем, Шимон действительно надеялся, что его найдут. Сбежать отсюда он не мог, ибо даже в туалет он ходил под наблюдением и всего четыре раза в день. У него не оставалось нисколько личного пространства. Ему безумно хотелось верить, что близкие и друзья ищут его, но он уже не верил, что его можно найти. Кшиштоф увёз его куда-то в ебеня, за границу городов, куда-то в лес, в заброшенный склад военных времëн.       Утро наступило быстро. В районе пяти часов на склад явился Кшиштоф в сопровождении двух своих пацанов. Прикусывал губу, облизывался, щупал свой пах и тяжело дышал. Он чувствовал себя пошло. Сдерживая свой страстный порыв, он подошёл к Шимону и сел на его ляжки, одним лëгким движением стянув с его глаз бандану. Зрачки у того от страха расширились, он моментально отвёл взгляд и закрыл глаза, чтобы не смотреть на жуткий вид Кшиштофа.       То есть, он действительно выглядел больше мëртвым, чем живым, в отличие даже от своих дружков. Будто бы он не ел ничего, кроме лимонных грибов, а на солнце бывал раз в год. У него были неопрятные веснушки, волосы торчали во все стороны, нос был разбит и небрежно заклеен пластырем. Но больше всего пугал именно его оскал. Кривые и нездоровые жëлтые зубы, полностью показывающиеся во рту за растянутой улыбкой сумасшедшего. А этот чудесный аромат алкоголя и грибов, ах, лучше быть не может. Пахло от него в целом тухлятиной. Сначала этот запах прошибает, но со временем к нему привыкаешь и уже не хочешь блевать.       — С добрым, сука, утром, — сказал Кшиштоф, причмокивая.       Лезвием раскладного ножа он прошёлся по бедру Шимона, заставляя того всхлипнуть в страхе. Стоило надрезать артерию, и он скончался бы на месте. Но, к счастью или нет, Кшиштоф не сделал этого. Тупой стороной лезвия он подцепил резинку трусов, протянув нож поглубже, и начал резать ткань. Становилось прохладно. Шимон вздохнул носом. Он понял, что останется на холодном полу без трусов, зато в носках. Стыдно, но по-другому никак.       Закончив с бельëм, Кшиштоф придавил коленом его пах, нагнулся к лицу и шикнул в ухо. Ножом он расковырял изоленту, затем засунул пальцы левой руки в рот Шимона, а правой рукой взял его за ухо, поигрался с мочкой и начал выкручивать раковину, пока она не приобрела красный цвет. Когда ему это надоело, Кшиштоф взял нож обратно в руку и начал крутить между пальцами.       — Ну что? — цыкнул он. — Что тебе отрезать? Ушко, или соски, или яйца? Я вот хочу тебе ушко отрезать. А ты?       — Ничего не отрезай, — прохрипел Шимон.       — Не-а, так, блять, не пойдёт. Ты знаешь, почему у Гитлера были такие стрëмные усики? У него был друг, обществовед, психолог, хуй его знает, бла-бла-бла. И вот он ему говорит: «Ну, Адольф, ты это, типа… Ну, вот, если кому-то описать лысую башку с бородой, человек представит Ленина, да же? Ну, вот, тебе тоже нужно что-то такое, ну, символ тебе нужен свой». Ой, блять, да хули тут непонятного. У тебя будет свой собственный символ, как усики Гитлера. Мир тебя запомнит! Так что выбирай, как тебя запомнят.       — Тогда… Ухо отрежь.       — Ушко отрезать? — переспросил Кшиштоф. — Окей! Окей! Буквально завтра. Возьму тесак.       Отбросив нож в сторону, он силой повернул голову Шимона вбок и начал облизывать его многострадальное ухо. Не только мочку, всю раковину в целом, даже внутреннюю часть, собрав языком всю грязь. Язык у него был тоже сухой, как он сам, и шершавый. Кшиштоф встал и отошёл, казалось бы, за ножом, но он шёл дальше и дальше, пока не подобрал с полки, закрытой ветошью, банку с грибами.       Лимонные грибы начали расти после войны. На вкус они, несмотря на название, больше напоминали старые маринованные огурцы. Когда их ели, люди корчили те же морды, что и при поедании лимонов. Это бирюзовые грибы с короткими ножками и пышными шляпками, усыпанные жëлтыми точками. Они склизкие, воняют носками, а если их замариновать в собственном соку, то одним их запахом можно убивать людей. Зато тогда у них появлялись эффекты. Если в сыром виде они вызывали изжогу, то маринованные грибы ещё и поднимали настроение, а в большом количестве они вызывали слуховые галлюцинации.       — Ну-у-у? — промычал Кшиштоф на повышенных тонах, съев шляпку вместе со своими друзьями. — Ты будешь?       — Нет, — ответил Шимон.       — Я тебе еду не принëс сегодня. Или соглашайся, или жди до завтра. Может, завтра принесу тебе какую-нибудь хуйню.       — Нет. Я не буду. Лучше завтра. Завтра.       — Ой, бля, — Кшиштоф со вздохом выгнул спину и закрыл лицо руками. — Я сейчас сдохну нахуй. Ты, сука, как там тебя… Я тебя обоссу.       Шимон нервно сглотнул. К нему подбежали те два дурачка, угашенные не меньше вожака своей своры. Один, что постарше и крупнее, взял его за голову и поднял её вверх, а второй, маленький гремлин лет шестнадцати-семнадцати, просто встал рядом с тупорылой улыбкой до ушей. Так они следили за тем, чтобы кукла не сопротивлялась.       Стянув до щиколоток спортивные штаны, Кшиштоф взял обоими руками член, поглаживая его от головки до основания. Он не шутил в своих угрозах. Рычащий от неприязни Шимон попытался вырвать голову, чтобы моча не попала ему на лицо, но подпевала очень крепко держал его, даже пытался открыть ему рот. Тëплая струя попадала ему на лицо и волосы, часть даже попала в уши и, разумеется, глаза. Немаленькая часть мочи стекала с плеч на спину и руки. По груди тоже текла. Кшиштоф как будто бы держался несколько суток, ибо мочился он очень долго. Чтобы отработанная кровь не текла впустую, он то и дело менял направление с лица Шимона на его тело. Какая-то часть даже попала ему в пупок. Пока моча текла по его промежности, ему казалось, что он и сам в любой момент описается.       В итоге он был весь мокрый, словно попал под дождь. Под ним образовалась большая лужа, соответственно, носки тоже намокли. Но это не беда, так как однажды и их тоже снимут. Лишь стоило этому прекратиться, Шимон сделал глубокий вдох, приоткрыв рот. И в тот же момент Кшиштоф присунул ему. Остатки мочи тонкой струйкой потекли по его языку, после чего он подавился и начал кашлять. Но хуже всего был запах. Зловонный аромат немытого члена, мочи и скопившегося в лобковых волосах пота. Рвотный рефлекс заставил Шимона заплакать, и слëзы растеклись по его щекам вместе с прочими отходами.       — Стой, погоди, — залепетал мелкий подпевала. — А нам? А нам что?       — Я тебя убью, блять! — крикнул Кшиштоф. — Ебало завали, хуесос, я тут занят!       Более крупный подпевала, пока его друг пытался выхватить хоть кусок от их общей косточки, начал действовать. Он развязал Шимону ноги и широко их расставил, снял с себя шорты, хорошо смазал в луже мочи свой член и начал решительно вставлять его в зад бедной куклы. Живая кукла начала стонать и ворочаться от боли, но Кшиштоф сжал ему горло руками и упëрся прямо в гланды стояком. Сдавленный крик превратился в хрипы и кашель.       Подождав буквально несколько минут, Кшиштоф согнал своего дружка и сам пристроился у промежности Шимона, вставляя член в его задний проход. Но его подпевала и не унывал. Дождавшись, когда мужчина в очередном бессмысленном стенании раскроет рот, он буквально протолкнул член ему за щеку. А это было ещё хуже, чем раньше. От вкуса и запаха содержимого своей прямой кишки Шимон давился ещё сильнее. Периодически ему удавалось отодвинуться и выплюнуть слюну с мерзким вкусом, но подпевала не позволял долго расслабляться.       Третий лишний в итоге не нашёл, чем ему заняться, поэтому решил присунуть Шимону между большим и вторым пальцем на ноге. Мокрый носок он решил не выбрасывать, натянул на другую ногу куклы. В это время Кшиштоф наслаждался лучшей жизнью. Он почувствовал что-то мокрое на своём члене, не зная даже, кровь это или собственная естественная смазка. Хотелось верить, что и то, и другое. К тому моменту Шимон уже ревел и отрывисто кричал, как девчонка, и пытался вырвать свои бëдра из лап мучителя, пока его голова с каждым толчком в оба отверстия билась об стену. А в конце концов он тоже обмочился, унизив себя окончательно. С другой стороны, это позволило ему чуть-чуть снять напряжение.       — А ну кыш, пидорасы ебаные! — рявкнул Кшиштоф и встал на ноги.       Его подпевалы сию секунду разбежались по сторонам. Потеряв опору, Шимон бессильно скатился по стене на бок. Кшиштоф пнул его по яйцам и потянул вверх за волосы. Беззащитный, испуганный вид куклы безумно его повеселил. Он открыл пальцем рот Шимона и сложил ему на губу член, заляпанный кровью.       — Целуй давай, — скомандовал Кшиштоф. — Языком пройдись. Губками.       Шимон закрыл глаза и действительно начал облизывать головку у себя во рту, несмотря на вкус. Хотя ему совсем не хотелось этого делать, тем более по своей воле, ещё меньше ему хотелось экспериментировать со своей судьбой, которая полностью находилась в чужих руках. Чувствуя его покорность, Кшиштоф внутренне сиял, а сердце у него стучало всё сильнее. Впрочем, дело могло быть и в грибах. И в приближающемся оргазме.       Это должно было случиться несомненно. Горячая сперма неровным потоком потекла по языку Шимона, и пусть он не имел желания её глотать, выбора у него не осталось.       — Мы тут закончили, — сказал Кшиштоф и похлопал ему по щеке. — Или ты ещё хочешь, сучка?       — Нет, — жалобно прошептал Шимон.       — У него даже дырка пульсирует! — встрял подпевала. — Он всё хочет.       — Ну, дырка и дырка. Он сам, блять, пульсирует. Как будто его нацики сейчас казнят. Потому что он, блять, ссыкло ебаное. Так что завали хлеборезку. У меня с моей сучкой ментальная связь! — с этими словами Кшиштоф прижался щекой к щеке Шимона. — Посмотрите в его глаза… Моя сучка хочет трахаться только тогда, когда я этого хочу. Не вы, бляди, а я!       Даже полудня не было, а Шимон уже вымотался до конца дня. И он ждал, пока Кшиштоф с подпевалами уже уйдут, чтобы снова лечь спать. Он хотел просто пропустить этот день. Уж лучше ощущать, как тебе отрезают ухо, чем терпеть подобное. Лишь одно хорошо: после оргий Шимон даже свести ног не мог, а посему его не связывали. Можно улечься поудобнее. К сожалению, в этот раз пришлось лежать в моче, но это ещё не самое худшее из всего этого кошмара.