***
Эта ситуация больше походила на сюжет романа Тургенева "Отцы и дети".
Иначе как объяснить, что они не
принимают понимают своих детей? Не понимают их взгляды, их идеи, их любовь.
Рано или поздно, но этот конфликт должен был достичь своей кульминации. Как жаль, что это произошло именно
сейчас.
— Союз, успокойся, — Адель пытается изобразить максимально невозмутимый вид.
Они оба были шокированны. Дети двух величайших бывших держав, пытавшихся стереть друг друга с лица земли, встречаются. Уму не постижимо. Даже в "Ромео и Джульетта" такого не было.
Конечно, это пока только слухи, но... Что, если это окажется правдой? Как в таком случае им поступить?
— Успокоиться?! Ты сейчас серьёзно? Они даже ничего нам не сказали! — СССР выглядит так, будто готов рвать и метать всё на своём пути. Германия смотрит на русского осуждающе. Дети эти слухи не опровергли, но и не подтвердили. Они, чёрт возьми, даже не поговорили нормально. Вдруг кто-то специально говорит о них за спиной, чтобы нанести вред репутации? Так было во все времена, но почему-то Союз в это охотно поверил. Она ещё никогда его таким не видела. Даже во время войны. — Мой сын спит с дочерью моего заклятого врага! — практически переходит на крик он. — Врага, Адель! Обыденная ситуация, — зарываясь пятерней в волосы,
почти вырывая оттягивая светлые пряди, вздыхает он.
— Я прекрасно понимаю твои чувства, но... — начинает немка, пытаясь подойти ближе. Договорить ей не дают.
— Нихуя ты не понимаешь! Ни-ху-я! — отходя к окну и рассматривая прохожих — внизу двенадцать этажей — будто бы убегая — всё-таки кричит он. — Я просто не хочу, чтобы он повторял
моих ошибок...
— Яблоко от яблони, как говорят. И про нас немало говорили, — пожимает плечами женщина, рассматривая его спину. — Всё это не более, чем фантазии. — последняя фраза бывшего лучшего друга её совсем не смутила. Но вот его взгляд. Да, поистине прекрасное зрелище.
Союз смотрит на неё со смесью отчаянья и безысходности.
Каково это, знать, что ты бессилен? Что не сможешь защитить своих близких? Что ты ничтожен перед лицом судьбы?
— Катарина не такая, как ты думаешь, — вздыхает немка, отводя взгляд. Возможно, это его хоть чуть-чуть успокоит.
Что правда, то правда. Катарина по сравнению с ней милый подкладистый котёнок, который будет смирно лежать на коленях хозяина, выпрашивая любви и ласки. Она же...
Хищная пантера. Монстр, что ни перед чем не остановится. Не укусит, а проглотит кормящую руку, если ей хоть что-то не понравится. Будет бороться за свою жизнь, за лучший кусок территории и пропитания до конца. До последнего вздоха, до последней капли крови.
Она будет бороться за свою семью.
— Ах да, вы же как пантера и котёнок чёрного окраса — похожи только внешне, — усмехается русский. — Я никогда, слышишь, никогда не позволю им быть вместе, — буквально шипит СССР, подходя к Германии максимально близко. Не слишком большая разница в росте сейчас ощущается слишком сильно. Немка на такой выпад оскаливается. Руки чешутся — так хочется ударить. Ни капли не страшно.
— А вот тебя они спрашивать не будут, — хмыкает она, замечая, как русский начинает злиться. По-настоящему злиться. — А тем более слушать твои предрассудки, — словно выплёвывая яд, заключает женщина, злобно сверкнув своими синими как ультрамарин глазами. Союз не идиот. Сам прекрасно всё понимает.
Россия своего отца слушать не станет.
— Он не понимает, какую ошибку совершает.
— Что не важно... — напевает немка, разворачиваясь к выходу, — Ведь любовь она сильней Предрассудков и Каких-то там идей... — их разговор окончен. Спорить с этим непробиваемым куском дерева она не собирается.
— Не волнуйся. Уж я-то смогу им помешать, — усмехаясь, скорее для себя, проговаривает русский.
— А может быть у них там
первая любовь?! — разворачиваясь, кричит разводя руками немка.
— Любовь! — ключевое слово. Он тоже когда-то любил. И что получил в итоге? Возможно, он сможет уберечь хотя бы сына, раз уж самого постигла такая участь.
Возможно, это его карма.
— Поцелуи в губы... — буквально шепчет она, смотря русскому в глаза, на секунду теряя весь запал, в прочем, быстро приходя в себя, встряхивая головой. Ненужные воспоминания картинками проносятся в голове. Она прекрасно помнит, как любили
они. — Быть таким как все... — "вполне не плохо", — собирается произнести она. Любить, как любят другие люди... Это прекрасно.
— Как мы!
— Охуенная судьба, — усмехается немка, обнажив острые клыки.
Она ничуть не жалеет, что прожила такую жизнь. Ничуть не жалеет о своей любви. И уж тем более ничуть не жалеет о том, что даже не собирается мешать отношениям своей дочери с сыном врага. — Неужели ты забыл?
— Не посмеешь, — рычит СССР. О не желает
это вспоминать. Как и Адель, но... Всегда есть какое-то "но". Раз уж она вспомнила, то почему бы Союзу тоже не напомнить о прошлом?
— Фонари зажгут эту ночь, — поиграла бровями она, смотря на хмурое выражение лица русского.
О, да. Именно такой реакции Германия и ждала, — и Гопник Коля...
— Ни-ко-ла-ай! — СССР ненавидит, когда его называют неполным именем.
— Будет счастлив до утра, — бросает напоследок она, всё также напевая строки из песни, покидая квартиру. Теперь уже окончательно. На прощание в дверь — судя по звуку — прилетает что-то тяжёлое. Возможно, табуретка.
Адель лишь ухмыляется, спускаясь по лестнице. Неужели в этот раз ей удалось разозлить своего бывшего лучшего друга настолько, что тот стал крушить квартиру? Занимательно.
Будет счастлив до утра
Адель выходит из подъезда, поднимая голову вверх. Там, на тринадцатом этаже у окна стоит СССР. Она в этом уверена. Стоит и смотрит, как она преспокойно направляется к себе.
Германия глубоко вздыхает.
Он никогда не изменится.
Будет счастлив до утра
Уже вечером ей приходит сообщение от дочери, уверяющее, что Катарина останется у подруги и ждать на ночь её не стоит.
Адель лишь усмехается.
Она прекрасно понимает, о какой подруге идёт речь.
Фонари зажгут эту ночь
и Гопник Коля...
— Ни-ко-ла-ай!
Будет счастлив до утра
Союз вряд ли сможет спокойно сегодня уснуть. Эта наглая немка не выходит из его головы. Ворвалась в его мысли, словно специально, не давая ему спокойно жить.
СССР не хочет признавать такую противную правду.
Она ведь в чём-то была права...
