right to weakness

      Входная дверь захлопывается за мужчиной, что вмиг застыл на пороге, будто прирос к полу. Ему хватает сил лишь на то, чтобы повернуть замок, закрывая квартиру, и повесить ключи на гвоздик, расположенный недалеко от двери.       В глазах читается целое ничего. Взгляд пустой, безжизненный и, кажется, ещё секунда, и по щекам потекут слёзы. А Сокджин в самом деле держится изо всех сил, дабы позорно не разрыдаться прямо на пороге, осев на пол. Он ведь альфа. Он должен быть сильным. Он не должен показывать свою слабую сторону. Он должен быть опорой. Должен... Это «должен» ему вбивали в голову родители в далёком детстве, когда маленький Сокджин толком ходить не научился. Он привык сдерживать эмоции и не показывать их. Привык прятать слёзы, так охотно рвущиеся наружу. В голове прокручиваются слова отца о том, что альфы не плачут, но иногда хочется настолько сильно, что Джин готов лезть на стены.       Мысли водоворотом крутятся в голове вместе с воспоминаниями из детства, что она начинает побаливать. Тряхнув головой, он наклоняется, чтобы расстегнуть молнию на ботинках, и в ту же секунду слышит голос любимого мужа. Чонгук бежит к нему со счастливой улыбкой, и обнимает за шею, стоит Сокджину снять ботинки. Большие ладони, холодные после улицы, бережно обнимают омегу, ложатся на спину и поглаживают, даже так даря тепло. Сердце Сокджина начинает биться в разы сильнее, и, словно готово вот-вот выпрыгнуть из груди. Хоть они и вместе пятнадцать лет, десять из которых окольцованы, альфа порой чувствует себя тем влюблённым подростком, стоит ему посмотреть на Чонгука. На любимого омегу, что красиво ворвался в его серую, скучную жизнь и окрасил её яркими красками. Что одним своим заразительным смехом заставляет улыбнуться.       — Привет, милый, — шепчет Чонгук, и, подняв голову с широкого плеча, устремляет взгляд на мужа. Прежнее тепло в его глазах перемешивается с переживанием, от чего на лбу омеги образуется несколько морщинок. — Что с тобой? На тебе лица нет. Ты не заболел? — волнуется он, обхватывая лицо Сокджина ладонями, то и дело оглядывая его.       — Я не знаю, Чонгук-а. Лучше бы заболел, — лепечет Сокджин так отчаянно, от чего сердце в груди Чонгука трепыхается подобно птице, запертой в клетке. Грудь словно сжимают в тиски: она болит, от чего становится труднее дышать.       По голосу Чонгук понимает, что Джин изо всех сил сдерживает слёзы. Не хочет показаться слабым в глазах любимого. Но Чонгук любит его любым, и ничего не способно этому помешать. Каждый имеет право на эмоции. Каждый имеет право на слёзы, и неважно, омега это или альфа.       — Снимай пальто и давай его сюда, — произносит Чонгук, нехотя вырвавшись из столь тёплых и родных объятий, подойдя к шкафу, доставая вешалку. А Сокджин и не в силах противиться ему. Он слишком устал. Как физически, так и морально. Хочется рыдать навзрыд, пока голосовые связки не сорвутся. Рыдать, пока не опухнут глаза, а лицо не покроется пятнами. Рыдать, пока не закончатся все слёзы. Рыдать, пока вся скопившаяся боль не уйдёт вместе со слезами.

***

      Домашняя футболка неприятно липнет к влажной после душа коже, но Сокджин вовсе не придаёт этому значение. Он сидит на кровати, сверля пустым взглядом стену, пока с волос вниз по шее течёт капля воды, скрываясь под воротником футболки. Чонгук с силой затолкал его в ванную и настоял на том, чтобы он принял душ. Стало немного легче после контрастного душа, хоть в голову снова начали прокрадываться не самые приятные мысли.       В комнату заходит Чонгук, заставляя Джина отвести взгляд с бедной стены, в которой с минуты на минуту появилась бы дыра. Он встаёт меж разведённых бёдер мужа, и обнимает его, тычась носом в макушку, вдыхая запах кокосового шампуня и самого альфы — зелёный чай, вперемешку с ванилью и миндалём. Чонгук готов вечность провести в таком положении, наполняя лёгкие запахом Сокджина, что с первой их встречи впечатлил омегу. Все альфы в его окружении пахли очень терпко, от чего глаза начинали слезиться. А тут он встретил альфу, чей запах идеально сочетается с его — вишня, вперемешку с шоколадом и нотками пряной корицы — и Чонгук готов был послать к чёрту своё воспитание, лишь бы ткнуться носом в запаховую железу на шее.       — Джин-а, — бормочет Чонгук, и оставляет невесомый поцелуй в волосах Сокджина. — Может расскажешь, что тебя тревожит?       — Я не люблю показывать свои слабые стороны, сам знаешь, — шмыгает носом Джин, и невесомо целует омегу в плечо, поглаживая по тёплой коже поясницы, даже сквозь ткань футболки ощущая её мягкость. Запах Чонгука бережно окутывает его, помогает расслабиться, пока ладони невесомо перебирают влажные прядки волос, накручивая их на фаланги пальцев.       — Мы уже сто раз об этом говорили. Ты всегда можешь рассказать мне, если тебя что-то тревожит. Даже, если ты альфа, это не делает тебя не человеком. Право на слабость есть у всех, и ты не исключение, запомни. Я прекрасно знаю, как тебя воспитывали в детстве, но сейчас это в прошлом. Мы есть друг у друга, мы семья, — мягко, без лишнего напора произносит Чонгук, обхватив Джина за щёки. Губы мягко касаются лба, что действует на альфу, словно успокоение.       Чонгук перемещает руки на его плечи, давя на них, тем самым немо говоря о том, чтобы он лёг. Джин не сопротивляется: укладывается на прохладные простыни и тянет в объятия омегу.       — Мне просто хочется прорыдаться. Я не часто показываю свои эмоции, в плане слёз, но я доверяю тебе. Знаю, что ты поймёшь, не осудишь. Но я привык к тому, что мне надо быть сильным альфой, опорой для семьи. Но иногда просто хочется почувствовать себя слабым, — совсем тихо, на грани слышимости, произносит он, но Чонгук улавливает каждое слово, и целует в переносицу.       К глазам подкатывают накопившиеся за столь долгое время слёзы. Грудь неприятно сдавливает от рвущихся наружу всхлипов, и Джин больше не сдерживается. Позволяет эмоциям взять контроль над собой, а первым слезам покатиться вниз по щекам. Он жмётся ближе к Чонгуку. К своему любимому. К своему родному. К своему нежному и обаятельному омеге, что лишь крепче обнимает его, гладит по волосам и даёт выплеснуть все негативные эмоции вместе со слезами наружу.       Сердце невольно сжимается в разы от всхлипов Сокджина, но Чонгук понимает, что ему надо выплакаться. Слишком много ответственности сваливается на его широкие плечи, что сейчас кажутся совсем хрупкими и стоит коснуться их — они сломаются, разобьются на мелкие кусочки, подобно фарфору. Сейчас ему хочется защитить любимого от всего плохого, укрыть тёплым одеялом, напоить чаем с ромашкой и в обнимку смотреть комедии на ноутбуке, смеясь во весь голос. Но он продолжает лежать, обнимая содрогающееся тело в своих руках, не желая сдвигаться с места. Он хочет, чтобы Джину стало легче.       Футболка в районе плеча постепенно намокает от слёз, но Чонгука это не волнует от слова совсем. Всхлипы становятся тише и тише. В горле пересохло, от чего Джин слегка отстраняется от Чонгука, прокашливаясь в кулак, а после поднимает взгляд обратно. Чонгук слегка улыбается, тянет ладонь к лицу альфы и нежно поглаживает щёку, покрытую пятнами. Джин смотрит на него опухшими глазами, наполненные нежностью и искренней любовью.       — Полегчало, родной мой? — мягким шёпотом интересуется Чонгук, целуя Сокджина в кончик носа. Тот растягивает губы в улыбке, но слегка морщится от головной боли.       — Да. Стало так легко на душе, будто гора с плеч, — во взгляде читается вся безмерная и искренняя любовь, что он испытывает к своему ненаглядному мужу. В мягком свете луны поблёскивает обручальное кольцо на безымянном пальце, и Джин с улыбкой обхватывает левую ладонь Чонгука, целуя тыльную сторону.       Чонгук придвигается к нему чуть ближе, а после касается пухлых, слегка солёных от слёз, губ и целует. Поцелуй выходит ленивым, но от того не менее чувственным и трепетным. Сердца трепещут в груди от любви и нежности к другу другу. Чувства накрывают с головой, а приятные мурашки окутывают волной. В животе, в медленном танце начинают порхать бабочки, а в солнечном сплетении скапливается тепло, после разносится по всему телу.       — Я люблю тебя, Чонгу, — шепчет Сокджин, слегка отстранившись от губ омеги. — Люблю так же сильно и искренне. Ты — моя полярная звёздочка, что помогает мне не заблудиться в тёмном лесу своих переживаний. Я ценю и с нежностью храню в памяти каждую проведённую секунду с тобой. Порой, я чувствую себя тем Ким Сокджином пятнадцать лет назад, когда только увидел тебя и влюбился по уши. Но я не хочу влюбляться в тебя снова и снова. Я хочу любить тебя, пока моё сердце бьётся в груди, — с этими словами, он кладёт ладонь Чонгука на свою грудь, где сердце учащённо бьётся о рёбра.       — Ты — моя луна, Джин-а. Я люблю все твои четыре фазы, будь то радость или слёзы, — так же тихо отвечает Чонгук, и отзеркаливает действия Сокджина. — За эти пятнадцать лет я ни разу не пожалел, что выбрал именно тебя. Я ни разу не пожалел, что отдал свой первый поцелуй именно тебе. Я ни разу не пожалел, что согласился встречаться с тобой. И, уже тем более, я ни разу не пожалею о том, что согласился стать твоим мужем.       — Спасибо, что дал выплакаться. Мне это действительно было необходимо, — с этими словами, он невесомо целует родинку под губой Чонгука, и улыбается тихому фырканью, что он издаёт.       — Не стоит благодарить меня, ты чего? Просто запомни, что у тебя всегда есть право на слабость, ладно? — просит Чонгук, зачёсывая чёлку Джина за ухо, спавшую на глаза.       — Уже запомнил, — подмигивает Сокджин, тем самым вызывая смешок у Чонгука, а после вновь прижимается к любимым, немного опухшим от прошлого поцелуя, губам и целует-целует-целует. До бабочек в животе и приятного покалывания на кончиках пальцев.