Романтизация насилия. Бьёт — значит любит?

Необходимый дисклеймер: я не поддерживаю насилие ни в какой его форме, я вообще по жизни пацифист (хотя мне, как и всем, иногда хочется бить людей лопатой). Я за здоровые гармоничные отношения, дружеские в том числе. Но в то же время романтизация насилия — это часть нашей истории и культуры, какой бы она ни была. Это очень сложная и опасная тема, и по моему мнению автор, который берётся писать о подобном, должен отдавать себе в этом отчёт и доносить до читателя мысль о том, что на самом деле так быть не должно. Пощекотать себе нервы вместе с героем/героиней литературного повествования — вообще не то же самое, что переживать опыт подобных отношений в реальности. Всё ниже написанное, к сожалению, не ссылается ни на какие исследования — немного собственного опыта, доля начитанности и критика со стороны логики. Если кто-то сможет поделиться хорошими источниками на эту тему — буду очень рада. Я в основном опиралась на работу Игоря Семёновича Кона «Бить или не бить?» и в некоторой степени на работу Стивена Пинкера «Лучшее в нас». Итак, начнём с пресловутого «бьёт — значит любит». Традиция бития была в жизни наших предков настолько устаканившейся, что даже в знаменитом Домострое есть указания, как именно и по каким местам следует бить жену, чтобы не покалечить. И знаете, что самое ужасное? Домострой в своё время был вполне «прогрессивной» книгой! Итак, откуда же взялось мнение, что бить кого-то можно для его же блага? Более того, что так можно «учить»? Основных причин тут две. Если точнее, то две с половиной. Во-первых, раньше времени особо нянчиться с детьми не было. Объяснять им что-то — тем более. Выдал леща — и молодец. Подзатыльник был едва ли не высшим достижением педагогики. Отсутствие времени и каких-то представлений об этой самой педагогике — первая причина. Вторая — это «эмоциональная тупость» наших предков. Для нас как для людей читающих следующие слова могут показаться едва ли не дикостью, но очень долгое время люди действительно просто не задумывались, что там чувствует другой человек, и чувствует ли он что-нибудь. Фраза Карамзина из «Бедной Лизы» в своё время произвела чуть ли не революцию. Одна фраза: «И крестьянки любить умеют». То есть, для высшего сословия было не очевидно, что у крестьян, оказывается, тоже есть чувства! А вот отрывок письма отставного армейского офицера к писателю Жану Жаку Руссо после того, как офицер прочитал его роман «Юлия, или Новая Элоиза»:       Благодаря вам я чуть не лишился из-за неё рассудка. Вообразите себе поток слёз, который её смерть из меня исторгла… Никогда я не плакал такими сладкими слезами. Это чтение так сильно на меня подействовало, что я думал, что сам умру в эту возвышенную минуту. Этот отрывок нагло утащен мной из книги Пинкера, где он иллюстрирует, как с выходом художественных романов мужчины, офицеры, открыли для себя целый мир женских и девичьих переживаний — мир, о существовании которого они просто не задумывались раньше! Опять же, поскольку сейчас мы с детства читаем, нам сложно вообразить, как это — не уметь поставить себя на место другого человека, но до распространения грамотности и расцвета жанра эпистолярного романа люди действительно просто не имели обыкновения думать о том, что окружающие, оказывается, тоже наделены своими переживаниями, не менее сильными и важными, чем их собственные. А, когда не ставишь себя на место другого, то и его боль, физическая или моральная, не кажется такой уж проблемой. Дело тут, конечно, не только в чтении, хотя оно внесло свой безусловный вклад в то, что люди стали больше думать о чувствах других людей. Но увы, даже так способность к сопереживанию и к осознанию, что другой человек тоже что-то там чувствует, до сих пор распространена не повсеместно. Моя собственная бабушка как-то раз при обсуждении проблем моего брата с моей мамой выдала: «А что, ты тоже за него переживаешь?!» Нет, блин! Конечно же, любящая мать не переживает за родного сына. В общем, да, иногда для людей известие о том, что другие люди, оказывается, тоже чувствуют, вызывает прямо-таки шок. Но дело не только в неспособности к сопереживанию. Следствие низкого эмоционального интеллекта — неумение эти самые чувства нормально проявлять. Мне трудно сказать, когда конкретно в нашей культуре началось подавление эмоций у мужчин, однако тут есть ещё один момент: раньше люди не так уж часто женились по любви. То есть, мужу могло быть более-менее плевать на жену. Если муж поднимал на супругу руку — это было внимание. Хоть какое-то, но внимание. Значит, ему не всё равно. Примерно та же логика применялась и к детям. Если не бьёшь ребёнка — значит, не воспитываешь, значит, тебе просто нет дела до его будущего. То есть, насилие было… проявлением заботы! Например, в притчах Соломона в Ветхом Завете можно найти следующие слова: «кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его». Иронично, что многие учёные и философы ещё со времён Античности сомневались в адекватности этого подхода, но они оставались не услышанными основной массой людей вплоть до недавнего времени. По похожей схеме начала романтизироваться ревность. Ревнует — значит, ему не всё равно! А теперь пара слов о том, почему ревность — это совершенно нездоровая фигня, не имеющая никакого отношения к любви и не добавляющая мужику ни капли той самой драгоценной мужественности. Я лично проходила через период, когда сильно ревновала и любимого человека, и даже друзей. И знаете, почему? Потому что у меня в тот период были очень серьёзные проблемы с самооценкой. Человек, который ревнует, не просто тем самым демонстрирует своё недоверие к партнёру — он демонстрирует собственную слабость и неуверенность в себе. Он предполагает, что только силой или шантажом способен удержать кого-то рядом. Более того, думает он тоже вовсе не о другом, а исключительно о себе. Конечно, все мы в конечном итоге эгоисты, но стоит быть честными хотя бы с собой. Ревность — это проявление собственничества, но никак не любви. В самом худшем случае она может быть проявлением мании контроля, и тут нет абсолютно ничего романтичного — людей с такими расстройствами необходимо лечить, потому что они могут быть опасными для окружающих. Сейчас, к счастью, девушек всё реже выдают замуж насильно, у них всё больше свободы в выборе партнёра — а значит, нужно научиться уже ценить себя и не соглашаться на внимание в виде ревности и побоев. Это не романтично. Это не здорово. Если партнёру плевать на вас настолько, что удар от него воспринимается как благо, то на кой вы пытаетесь оставаться рядом с этим человеком? Тяжело уйти? Сейчас всё больше бесплатных центров психологической помощи. Наконец, романтизация изнасилования… моё «любимое» блюдо. К счастью, сама я никогда не переживала ничего подобного, но даже простые домогательства — это неприятно. Откуда же взялась эта дичь?! А корни её в женском воспитании. Девушке положено хранить себя о свадьбы, и вообще быть всей из себя целомудренной, непорочной… а хотеть секса — это не-при-ли-чно. Но от природы не уйдёшь. Секса хочется обоим полам, и, хотя индивидуальный уровень либидо может быть очень разным, он не связан с полом. Так что же получается? Получается ситуация из серии «и хочется, и колется». Вроде, и хочется «того самого», но даже хотеть уже неприлично! Вот и остаётся мечтать, что кавалер сам проявит инициативу. Да не просто проявит — галантно проигнорирует попытки оставаться «приличной девочкой», ведь ответить откровенное «да» — это тоже неприлично. Отсюда же, кстати, вся эта хрень с тем, что женское «нет» значит «да», поскольку раньше так реально было. Времена начали меняться, и я очень надеюсь, что лет через пятьдесят содержание этой статьи будет актуальным разве что как исторический очерк, но, к сожалению, пока ещё не всё так хорошо, как хотелось бы. Итого, у нас есть два оправдания. Для ревности и насилия как такового — что это «насилие из заботы» и вообще проявление внимания, показатель, как же ему не всё равно. Для изнасилования — то, что «и хочется, и колется». Самой хотелось, но попросить было неприлично, и даже выразить согласие неприлично, а тут он такой прекрасный пришёл и всё сделал сам, позволив и удовольствие получить, и честь не запятнать. Только пирожка на полке не хватает. Есть, правда, один нюанс — в реальности в изнасиловании часто обвиняют жертву, да, «не там гуляла», «спровоцировала», «сучка не захочет — кобель не вскочит», и так далее, так что всё равно женщина будет считаться «грязной», даже если она совершенно искренне этого самого секса не хотела! Причины этого виктимблейминга — тема для отдельной статьи, в которой, боюсь, я не смогу удержаться от использования великого русского мата. Есть, однако, один фактор, о котором стоило бы поговорить в рамках этого текста: нонконкордантность. Если говорить простыми словами, то наличие полового ответа у человека ещё не говорит о желании секса на уровне мозга. Ещё проще — если даже наблюдается эрекция половых органов и выделение смазки, это ещё не говорит о возбуждении на уровне сознания и тем более о получении удовольствия от процесса. Гомосексуальные мужчины способны заниматься сексом с женщинами, асексуальные люди в принципе тоже способны заниматься сексом — но удовольствия от процесса они не получат, несмотря на то, что все физиологические проявления будут указывать на обратное. Тем не менее, обычно физиологические признаки возбуждения, которые являются, говоря условно, по большей части механическим ответом на раздражение определённых зон, воспринимают как знак того, что человеку происходящее нравится. Проведу небольшую аналогию. Если вы сильно чем-то расстроены, подавлены и так далее, даже самая любимая ваша еда может показаться безвкусной или хотя бы не такой вкусной. При этом все физиологические реакции будут на месте: слюноотделение, выработка желудочного сока — всё будет в порядке. Но всё-таки вы вряд ли получите удовольствие, поедая любимое пирожное под дулом пистолета. Однако с сексом очень долго почему-то считалось иначе — что если цикл полового ответа запущен, то человеку всё нравится. Я несколько раз наблюдала подобное в хентае, когда посреди принудительного полового акта, обычно сопровождающегося внутренним монологом героини, она неожиданно ловила себя на том, что ей нравится то, что с ней делают. Так вот, в действительности, если не имеет место одурманивание жертвы с помощью каких-либо веществ/магии/ментального воздействия, психически здоровый человек не будет получать удовольствие во время изнасилования. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Даже если внешние признаки указывают на обратное. Да, вот этот вот очень популярный троп с тем, что «Ты говоришь "нет", но твоё тело говорит "да"», на самом деле ничего общего с реальностью не имеет. Более того, если такое имеет место быть, с моральной точки зрения это ухудшает состояние жертвы, ведь у неё складывается ощущение, что собственное тело предаёт её. На самом деле, для написания ангстовой работы использовать это можно, но с оговорками. Потому что жертва не расслабится и не начнёт получать удовольствие. Скорее она начнёт испытывать отвращение сама к себе из-за своих физиологических реакций. Так что как способ «доломать» персонажа, заставить его ненавидеть себя за собственные реакции тела — да, нонконкордантность использовать можно. А вот аниме-девочки, которые вдруг проникаются происходящим и начинают им наслаждаться — пример того, как делать не надо. Ещё раз: какие бы сигналы ни посылало нам тело, в первую очередь удовольствие мы получаем мозгом. Не забывайте об этом. Ну и последнее — тяга девочек к «плохим мальчикам» в общем. Нытьё по поводу тяжёлой судьбинушки — это прямо национальный спорт российских женщин. У меня была знакомая, которая на полном серьёзе постоянно жаловалась, как у неё всё плохо с мужем. Всегда всё плохо. Вообще плохо. Я близко знала эту семью — мужчина там искренне любил жену, он не то, что руки на неё не поднимал, но был готов к нормальному диалогу практически всегда и во всём. Откуда же это вечное «всё плохо»? А оттуда, что иначе с такими же ноющими подружками поговорить не о чем! Это же, к сожалению, реальная причина, почему многие женщины бросают психотерапию. Случается феномен «ведра крабов», и подружки, у которых всё плохо, тянут назад. Ведь если всё хорошо, то и поговорить-то не о чем! Но, помимо любви русских женщин к нытью, есть и другие причины, почему образ «плохиша» так притягателен — это, в конце концов, далеко не наш национальный феномен. «Плохиш» идёт против правил. Значит, он сильный, мужественный, не то, что эти ваши хорошие мальчики. Он — не такой, как все. А если там ещё и драма какая-нибудь, так его ещё и спасать можно будет — ну прямо кладезь женского счастья! «Плохиш» не понят миром — значит, можно будет стать для него той самой, что поймёт, кто разглядит за фасадом ранимую хрупкую душу. В нём есть общественный вызов, в нём есть загадка, он гораздо интереснее, чем все эти хорошие мальчики, с которыми всё по накатанной и никакого адреналина. Его можно попробовать приручить, можно положить свою жизнь на то, чтобы «спасти» его, почувствовать себя героиней! В прочитанных мельком статьях мне попадалось утверждение, что любовь к плохим парням является следствием того, что они, мол, ведут себя как стереотипные «альфачи», но это не может объяснить, почему стольким людям нравится Драко Малфой, который на альфача всё-таки не тянет. Тут скорее комплекс причин, но как главную я бы выделила, да, желание пощекотать себе нервы. Проблема в том, что в жизни такое «щекотание нервов» может закончиться как минимум болезненным разрывом. Если повезёт меньше — проблемами с головой, которые потом лечить и лечить. В самом худшем случае, если партнёр ревнивый и без тормозов — убийством. Но статья у меня всё-таки для фикрайтеров. Так что же, больше не писать историй об отношениях с плохими парнями? Никаких больше работ по Драмионе? Кстати, сама я не читала ни одной… Тут, понимаете ли, ситуация неоднозначная. С одной стороны, подобные истории действительно зачастую очень интересные, да и лучше просто почитать про подобные отношения, а потом вернуться к своим реальным, здоровым и гармоничным. Но проблема в том, что вы как автор несёте ответственность за то, что пишете. И да, прочитав вашу работу, молодая девушка может решить, что это очень круто — пытаться перевоспитать хулигана. И совсем не факт, что ей повезёт точно так же, как героине вашего произведения. Скорее всего ей не повезёт, потому что жизнь — не сказка. С одной стороны, та гипотетическая девочка должна думать своей головой и отличать написанную кем-то фантазию от реальности. С другой — я в двадцать пять иногда в те самые фантазии проваливалась так, что вспоминать страшно, а подростки весьма восприимчивы к чужому влиянию и красивым историям. Гормоны — без сарказма, очень страшная вещь. Итак, если вы всё же собрались описывать отношения с плохим мальчиком, первый мой совет — сделайте их действительно тяжёлыми. Второй — пусть ваша героиня никогда, я подчёркиваю, НИ-КО-ГДА не теряет самоуважение из-за любви. Никаких превращений сильных, уверенных в себе девушек в тряпочку у ног «плохого парня». Н-Е-Т. Современное общество, несмотря на победы феминизма, всё ещё делает более чем достаточно для того, чтобы женщина чувствовала себя приложением к мужчине. Не надо ему в этом помогать. Между героями может существовать притяжение, девушка может терять голову в присутствии «плохого парня», но задайтесь вопросом: может ли она ему доверять? Покажите эту проблему доверия. Нет, не через ревность. Пусть героиня подумает, подумает как следует, куда её могут привести эти отношения. Или пусть ей скажут об этом. Пусть она подумает, как ей жизнь с этим человеком жить! И если вы планируете хэппи-энд: пусть герой убедит её, пусть докажет, что она может ему доверять. Что он правда готов ради неё меняться. Пусть он постарается, чтобы заслужить её доверие. Не просто станет пушистым мальчиком-зайчиком, а надёжным партнёром, с которым и в огонь, и в воду. И, прошу вас, не романтизируете ревность. Ревность — это не красиво. Ревность — это роспись в своей собственной неуверенности и недоверии к партнёру, и ничего больше. Романтизация насилия и изнасилования жертвой… Опять этот Стокгольмский синдром… Скажу честно, писать на эту тему мне не очень хочется, но замысел произведения может быть весьма разнообразным. В том числе и романтизирующим это самое насилие в отношениях и даже изнасилование со стороны жертвы. Что же делать? Показать героя, который этому насилию подвергся, со стороны. Дать понять, насколько нездоровы те чувства, что он испытывает. Стокгольмский синдром — это поиск хоть чего-то хорошего в неизбежной плохой ситуации, чтобы не свихнуться. Это защитный механизм психики, спасающий от банального желания самоубиться. Давать советы без конкретных примеров, рассуждая на подобные темы, тяжело. С примерами — статья получится значительно длиннее, чем мне хотелось бы. Но есть один способ: как я уже говорила, покажите героя со стороны. Столкните его или её со старым знакомым, который заметит нездоровый блеск в глазах, тщательно скрываемые гематомы, общую дёрганность. Стокгольмский синдром — это патология. Это нервная улыбка через силу, потому что признать правду слишком больно и тяжело. Это ложь, в первую очередь ложь самому себе. Это нарочито радостное настроение, чтобы не позволить себе осознать правду. Это видно. Видно по истерическим, зачастую агрессивным реакциям в ответ на попытки выяснить, в чём дело. Это частичная потеря собственной личности, превращение в тень агрессора. Вообще столь любимый авторами Стокгольмский синдром — это частный случай «идентификации с агрессором», описанной ещё Анной Фрейд. Ну, то есть, изначально термин был введён её отцом, но у Фрейд-младшей он был расписан более адекватно и без привязки к эдиповому комплексу. Человек, у которого идёт защитная реакция по типу идентификации с агрессором, становится агрессором сам, как только может себе это позволить. Страшный пример — это старшие по бараку в Освенциме. Казалось бы, зная, через что проходят другие заключённые, эти люди должны были бы поддерживать товарищей по несчастью, но нет. Та самая идентификация приводила к тому, что они измывались над другими заключёнными хуже, чем нацисты! То есть, если человек подвергается насилию и по какой-то причине проникается к своему агрессору по сценарию идентификации, он сам становится жестоким. И вот уже поколения людей бьют друг друга, потому что их били в детстве родители — те люди, которых было положено любить. Романтизация насилия — это очень сложная и опасная тема. Она может быть интересной и притягательной — очень притягательной! Но, описывая её, пожалуйста, помните, что это — патология, и лучше всего, если это будет чувствоваться в вашей работе. Страшные вещи можно описывать захватывающе и красиво, но так, чтобы при этом они страшными и оставались. И так, чтобы читатель точно понимал, что он не пожелал бы столкнуться с подобным в реальности. Писать про нездоровые отношения зачастую интереснее. Эмоциональный накал там выше, сюжет менее предсказуем. Но знаете, что ещё интереснее? Писать про них грамотно. Грамотно не в смысле следования нормам русского языка, а в эмоциональном плане. Создайте историю, реальную настолько, чтобы её было одновременно безумно притягательно и невероятно больно читать — и вот тогда романтизация насилия будет оправдана. Тогда и только тогда, когда вы как автор сумеете показать, насколько это на самом деле страшно.