Калека

      В старой обшарпанной квартире, как обычно, стоит запах перегара. В помещении неизменно витает туман из табачного дыма, от которого обои успели заметно пожелтеть. Валера приходит в это место только, чтобы прихватить что-то поесть и проверить, жив ли еще его отец — алкоголик. А тот, в свою очередь, мирно посапывает на дырявом диване. Как пришел со смены, так и заснул — не раздеваясь, сразу принявшись за водку.       Опустошенная бутылка лежит на полу, и Валера смотрит на нее всего несколько секунд. Этого достаточно, чтобы обыграть в голове сцену: он берет эту бутылку и разбивает ее об отцовскую голову. Затем Валера сразу отворачивается, чтобы не рискнуть претворить эту сцену в жизнь.       Не разуваясь, бредет на кухню, если этот склад грязной посуды и бутылок еще можно так назвать. Возможно, это помещение уже облюбовали тараканы, — Валера точно не знает, лишь предполагает. На полу точно так же, как и неделю назад, покоится разбитая сахарница. Валера просто вспылил в тот вечер, опрокинул ее случайно со стола, а отец до сих пор не убрал. И сейчас крупицы сахара едва слышно хрустят под ногами.       Валера проходит к холодильнику, надеясь найти там хоть что-то съестное. На его радость, там еще есть половинка докторской колбасы и буханка черствого черного хлеба. Готовить бутерброды он не собирается, брезгует использовать грязные ножи, и ест прям так — откусывает кусок колбасы, заедая хлебом.       Турбо не беспокоится о том, останется ли что-то отцу. Нет, он чисто из принципа не оставит ни крошки. Он ест быстро, надеясь уйти до того, как отец проснется. Но внезапный скрип дивана заставляет Валеру остановиться и опасливо посмотреть в коридор.       — Валер, ты что ли? — слышит он хриплый голос отца и проглатывает последний кусок колбасы.       В квартире на минуту наступает тишина. Валера надеется на то, что сможет тихо улизнуть, когда отец вновь вырубится. Но вдруг снова слышит скрип — теперь уже половиц, и непроизвольно закатывает глаза, тяжело выдыхая. Недоеденный хлеб кладет в карман куртки и морально готовится к встрече с отцом.       Крепкий и здоровый мужчина идет по коридору, шатаясь, как хилый старик. Когда он останавливается в дверном проеме, Валера едва заметно напрягается, но смотрит на отца уверенно, даже с некой долей вызова, как будто самим этим взглядом говорит: «Ну и что ты мне сделаешь?»       А тот в ответ только лыбится, выставляя напоказ гнилые зубы и машет каким-то конвертом.       — Тебе вот, письмецо пришло. — Он жестко бросает конверт на стол, ударяя при этом по ровной поверхности ладонью. — Из Москвы, Валер!       И тут в глазах Турбо мутнеет. Он мысленно прокручивает в голове варианты побега, но с другой стороны — письмо… Без него уйти нельзя.       — Я тут открыл, почитал немного, — начинает отец, смотря прямо на Валеру, но зрачки бегают, не концентрируясь на чем-то определенном. — Думал, там мать твоя наконец одумалась, может вернуться хочет или на крайняк денег прислала. — Один глаз у отца начинает дергаться. — А тут девочка какая-то, москвичка…       — Ты зачем на почту ходил?       — Как «зачем»? Чтобы посмотреть, пришло ли что-то на мой адрес иль нет.       Отец все еще улыбается и тон у него слишком радостный, но он делает особый акцент на слове «мой», показывая тем самым, что это его адрес, его квартира и что Валера тут просто прописан по его милости. От этого Турбо просто закипает: скулы напрягаются, играют желваки.       — Это ты за письмом пришел или решил наконец отцу помочь, как порядочный сын?       Отец заходит на кухню, освобождая проход. Он приближается к холодильнику, босыми ногами шаркая по рассыпанному сахару.       — Денег ворованных мне не надо. Надеюсь, хоть пожрать что принес. — Он открывает дверь холодильника, а внутри — пустота. — Не принес, а обобрал… родного отца, — с досадой подмечает он и с грохотом захлопывает дверцу холодильника.       Валера понимает, что сейчас начнется, и не теряет времени. Он быстро хватает письмо и бежит к выходу.       — А ну стой!       У Турбо даже мысли нет подчиняться приказу отца, более того — в столь напряженной ситуации голова совсем пустеет. Валера концентрируется только на письме в руках и на двери в конце коридора. Все происходит за несколько секунд. Отец хватается за рукав куртки и вцепляется мертвой хваткой. У Валеры не получается вырваться, сколько бы он не прилагал усилий.       — Стой, кому говорю!       Его отец пьяный и уже давно не пышет энергией, но достаточно сильный. Слышится треск, — рукав вот-вот порвется по шву. И в этот момент Валера быстро разворачивается и заряжает кулаком прямо в лицо папаше. С такой силой, с которой он еще никогда не бил, у самого даже руку пробивает резкой болью. Но эта самая боль — мелочь в данный момент.       А сейчас, когда отец отлетает от такого удара, Валера думает лишь о побеге. Он быстро открывает дверь и захлопывает ее за собой, пока папаша сидит на полу, закрывая руками разбитый нос. Турбо бежит по лестничному пролету, чуть ли не пролетая над ступеньками — так быстро, будто от этого зависит его жизнь.       Адреналин бушует в крови еще некоторое время после этого. И сейчас, когда Валера наконец отбежал от дома как можно дальше и примостился на скамье, его трясет. Он пытается отдышаться и прийти в себя, но холодный зимний воздух только вызывает приступ кашля.       Валера достает пачку сигарет и зажигалку, чтобы наполнить легкие более приятным и привычным для него дымом. Делает одну затяжку, и действительно немного успокаивается. Однако и боль в руке становится постепенно все более явной. Про себя Валера думает, что круто отцу зарядил — именно так, как этот алкаш и заслуживает. Жаль только, что пацаны удар не видели.       Турбо смахивает с сигареты пепел и переводит взгляд на смятое письмо, что положил возле себя прямо на сырую скамью. Валера закатывает глаза, тихо ругается про себя и быстро перекладывает конверт на колени. Зажимает сигарету зубами, а сам трясущимися руками открывает злополучное письмо и приступает к чтению.       «Привет, Валер. Ты же не забыл про меня за два месяца, что я не писала? Если что, у меня все хорошо, я просто была занята, готовилась к переезду. Возможно тебя обрадует эта новость: мама решила вернуться в Казань. Мы приедем 3 декабря, так что жди меня! Жить будем по тому же адресу, что и раньше. Не буду спрашивать, как у тебя дела. Сам мне все расскажешь, как приеду. Рада, что смогу увидеть спустя столько лет, как ты изменился и встречусь наконец с Таней, о которой ты мне рассказывал. Надеюсь, мы с ней подружимся.»       Валера читает эти строки и именно в них находит нужное успокоение. Недавняя злость сменяется блаженной радостью, и он сам за собой не замечает, как начинает улыбаться. Конечно, он осознает, что детская дружба не будет такой же крепкой, как раньше, и что сейчас у него есть «Универсам» — это важнее, чем что либо еще. Но все же в мыслях проигрываются сцены прошлого — того самого счастливого беззаботного детства. И он так долго держался за это, что сейчас не готов отпускать так просто.       Хотя он прочел лишь первый абзац письма, а весь написанный дальше текст, увы, растекся из-за сырости на скамье. Но это в целом и не важно, об остальном — спросит позже. Валера продолжает курить, выпускает кольца дыма и про себя думает о дате приезда его давней подруги.       Мимо проходит хилый мальчишка с портфелем, ошалело смотрит на Турбо и ускоряет шаг, когда встречается с ним взглядом. Валера свистит ему и встает с места, убирая письмо в карман. Мальчик оглядывается, трясется от испуга и уже готов дать деру. Но Турбо кричит «Стоять», и этот приказ заставляет стушеваться.       — А че трясешься, а? Боишься, что ли?       — У меня нет денег… — робко отвечает мальчик, опуская взгляд.       — А я про деньги и не спрашивал. Ну-ка, на меня смотри, число седня какое?       — Вроде П-пятое…       Валера откидывает сигарету на снег, и убирает руки в карманы куртки.       — Громче говори.       — Пятое! — чуть ли не кричит мальчик от испуга.       Турбо еще стоит, переминаясь с ноги на ногу, думает о своем, но глаз с мальчишки не спускает. А тот и рад бы ринуться со всех ног подальше, но что-то заставляет его остолбенеть. И тут резко на устах Валеры вновь появляется улыбка — жутко довольная.       — Ну иди тогда, гуляй, — Турбо западло сейчас пугать мелкотню, есть дела поважнее.       А вот мальчик безумно радуется такому стечению обстоятельств, аж глаза блестеть начинают. И он без всяких слов уходит — чуть быстрее, чем до встречи с Валерой, но не бежит сломя голову.       Турбо помнит адрес старой подруги. Это знание впилось в память лучше, чем таблица умножения. Да и что там запоминать? Соседний дом, первый подъезд, второй этаж, первая дверь слева. По дороге до нужного дома Валера все же оглядывается: мало ли его отец решил подкараулить. Но, к его радости, у подъезда только бабушки на скамье сидят, а на площадке играют какие-то детсадовцы.       Валера заходит в нужный подъезд, и в нос сразу ударяет запах краски, — стены только-только покрашены, и новую плитку положили. В его доме ремонт последний раз делали еще до его рождения, а тут все красиво, веет благополучием — аж тошно становится от мысли, что два столь разных дома могут располагаться по соседству. Перилла заменили на новые, рука по ним буквально скользит, не цепляясь о слезающие запекшиеся следы краски.       Когда Валера доходит до нужного этажа и глядит на новенькую дверь нужной квартиры, его сердце замирает. Он чувствует: что-то здесь не так, что-то неправильно. Внутренний голос кричит ему о том, что он здесь не должен находиться, и не должен стучать в эту дверь, марать ее своими руками. Но в кармане лежит письмо, исписанное строками, что побуждают его к действию. Он стучит три раза, и слышит по ту сторону звонкий женский голос, который сразу же узнает:       — Кто?       — Тетя Лейсан, это Валера. Туркин Валера, живу тут по соседству, мы с Кирой гуляли постоянно, помните?       Дверь открывается, и перед Турбо предстает женщина сорока лет. Он помнит ее возраст, но если бы не знал, то дал бы ей лет двадцать восемь от силы. На бледном миловидном лице ни следа морщин, только россыпь веснушек. И волосы не потеряли прежней густоты, рыжие кудри струятся по плечам, доходя до лопаток. Она стоит перед ним накрашенная, в нарядном синем платье. Улыбается Валере, хотя смотрит на него очень внимательно, будто бы изучает взглядом.       — Конечно, помню. Кира говорила, что вы переписываетесь постоянно. Восхищаюсь вашей дружбой, лет десять прошло, как мы уехали, а вы все также общаетесь.       — Да, есть такое, — это все, что может ответить ей Валера.       Ему становится немного не комфортно от взгляда этой женщины и от тех слов, что она говорит. Как будто его сейчас проверяют и оценивают.       — А вы куда-то собираетесь сейчас?       — Да, ты верно подметил, Валер, собираюсь.       На этом разговор обрывается. Турбо ждет, что его хотя бы пригласят войти, но навязываться сам не хочет. А мама Киры продолжает стоять на пороге и даже будто бы специально перегораживает пространство рукой, якобы просто придерживая дверь. Валера пытается заглянуть внутрь, увидеть там подругу детства, но все что ему удается рассмотреть — только длинный чистый коридор, опять же, с новеньким ремонтом.       — А к Кире сейчас можно?       — Нет, она в больнице.       Валера сразу напрягается и нервно сглатывает, быстро озвучивая следующий вопрос:       — Что-то случилось?       — Нет-нет, все хорошо, просто осмотр, не более, — отвечает Лейсан, отмахиваясь. — Если поговорить с ней хочешь, лучше завтра приходи.       — Завтра дискотека в ДК, может отпустите ее? В семь вечера начнется, я за ней там присмотрю.       Лейсан загадочно улыбается, еще раз пробегается взглядом по Валере сверху донизу. Секунд десять она молчит, но затем наконец произносит:       — Хорошо, я ее привезу завтра, только ты уж ее в обиду не давай.       — Слово даю, спасибо вам.       — Всего хорошего, Валер.       Дверь закрывается прямо у него перед носом. От встречи с Лейсан остается не самое приятное впечатление, но зацикливаться на этом Турбо не хочет. Скоро должны начаться сборы, там ему будет не до всех этих мыслей, а уже завтра случится что-то очень важное, — он чувствует это всем своим естеством. Валера не придает предстоящей встрече с Кирой слишком большого значения, но отрицать бесполезно: он ждет и надеется, что все пройдет, как по маслу.

***

      Подниматься по лестнице трудно, но стоит быть благодарной за то, что приходится проходить только два пролета. Мама идет сзади, в качестве подстраховки, и Киру это веселит. Идти и правда не просто, но она еще ни разу не падала с лестницы, так что забота матери кажется излишней.       — Как прошло твое свидание? — как бы между делом спрашивает Кира, пока поднимается по второму пролету.       — Ничего особенного, в Москве ухажеры были посолиднее.       Кира посмеивается, представляя себе картину маминого неудачного свидания. Мать держит костыль и, как только слышит смешок, легонько тычет им в спину дочери.       — Так нечестно! — возмущается Кира, оборачиваясь.       — Нечестно над материнским горем смеяться, знаешь ли.       Когда они наконец оказываются на нужном этаже, Лейсан отдает дочери костыль, и та уже дальше проходит в квартиру с его помощью.       — Ну, что в больнице сказали? — спрашивает мать, быстро снимая верхнюю одежду.       — Да ничего нового. — Кира садится на кушетку и сама снимает обувь. — То же самое, что и в Москве говорили.       Лейсан закатывает глаза, мысленно матеря всю систему здравоохранения.       — Забей, мам, это не какой-то страшный недуг. Я и так проживу.       — Нет, Кир, тут нельзя просто забить, вот случится что со мной — как ты жить будешь?       — Надеюсь, до этого момента ты найдешь мне состоятельного отчима, — отшучивается Кира, за что мать кидает в нее шапку. — Эй, если плохое свидание было, не нужно на мне отыгрываться.       Кира поднимает шапку матери с пола и встает с кушетки — тяжело, но стоять на своих двоих она может.       — У меня не такой тяжелый случай, чтобы мотаться по всему Союзу и искать врача. Кстати, ты уже нашла мне школу?       Мать никак не реагирует на замечание дочери, но на ее вопрос все же отвечает:       — Да, тут в районе есть одна, с французским уклоном. Придется тебе язык подтянуть.       — Она какая-то специальная?       — Нет, — мать тяжело вздыхает. — Обычная школа, но директор заверил, что проблем не будет. Если что, сотрудники школы помогут перемещаться.       — Я сама в состоянии, это не проблема.       Кира берет под руку костыль и с опорой на него проходит дальше по коридору. Останавливается у порога своей комнаты и оборачивается к матери, которая застыла, как вкопанная. Она уже сняла с себя верхнюю одежду, но продолжает теребить в руках шарф и глядит на дочь взволнованно. Губы сжаты в тонкую линию, в горле ком стоит, а в мыслях один лишь вопрос: «Сказать или нет?»       — И чего ты там стоишь?       Лейсан смотрит на дочь оценивающе. Совсем не так, как сегодня днем оценивала Валеру Туркина — нет, там она пыталась считать исходящую от него угрозу. Здесь же она оценивает риски. Ее дочь не совсем беспомощна, но все же сбежать в случае чего не сможет. Она уже достаточно взрослая, чтобы ходить на дискотеки, общаться с молодыми людьми. Но материнское сердце изнывает от волнения и сознание сокрушается вопросами: «А что если…?»       — Валера приходил сегодня, — начинает Лейсан издалека.       Глаза Киры расширяются, а губы слегка приоткрываются, словно она хочет сказать что-то. Но слова застревают в горле, и она смиренно ждет, что скажет ей мама.       — Он пригласил тебя на дискотеку завтра в местном Доме культуры.       — Я пойду, — Кира отвечает моментально, не думая ни о чем.       Она слишком взволнована сейчас и невозможно прочесть по лицу, от радости ли это или от паники.       — Ты же разрешишь? — с дрожью в голосе спрашивает Кира.       Мать кивает и улыбается — точнее, старается выдавить из себя улыбку.