«Хочу чтобы ты стал моим. И ты станешь, пусть даже мне это будет стоить миллиона попыток»
————
House Of Balloons / Glass Table Girls — The Weeknd
— Пройдёшь мимо старшего братца и ничего не скажешь, мелкий? — парень лениво развалился на кровати, сверля щелку между приоткрытой дверью. Не сказать, что это могло чем-то удивить. — Мы виделись в школе и что, по-твоему, я должен тебе сказать? — Бомгю насупился, поправляя лямку школьного рюкзака на плече. Прямо сейчас не хотелось иметь никакого контакта с ним, особенно в момент голода. В школе, как обычно, поесть не вышло, и пришлось перекусывать лишь зелёным яблоком, что любезно предоставил ему Тэхён из параллельного класса. — Подойди сюда, Бомгю-я, — тон голоса изменился, и перечить этому младший брат не может. Когда он злился или был чем-то недоволен, то ожидать можно было и ядерного воспламенения булок. Бомгю не противится и, уверенно обойдя косяк, толкает дверь рукой, всматриваясь прямо в испепеляющие глаза. Прочитать всё то, что взгляд пытался донести, не хотелось, да и не особо требовалось. Старший братец недоволен и это не только видно по складке между бровей и пальцам, что беззвучно постукивают по простыни, но и чувствуется примерно за три верста. Если бы братец был бомбой, то рванул прямо сейчас, ошмётками убивая Бомгю и забирая с собой в ад. — Даже не поцелуешь меня, м? — ухмыляется парень, приподнимаясь на локтях. Его улыбка была ядом, поражающим изнутри — наполненная далеко не родственным посылом. Отчасти это было неприятно, ведь все старания Бомгю с давних времен были пущены на то, чтобы принять парня, ехидно лежавшего на собственной мягкой кровати, как своего старшего брата, а не чужого человека. — Как же ты мне надоел, Ёнджун, — Бомгю сглатывает и поворачивает голову в сторону, выдавливая из себя хоть грамм грубости, чтобы отстоять честь да невинность. Глаза непроизвольно закрываются, не желая видеть лисьего прищура. Внутри всё закипает, и точной причины он вряд ли сможет когда-то найти, но его старший брат — настоящий мерзавец. Последнее, что смог Гю — просто развернуться и направиться по коридору в свою комнату. — Ты такой скучный, — тянет парнишка, запрокидывая голову на подушку. Смех, явно не самый добрый, вырывается из чужих лёгких, эхом догоняя по коридору. — И снова сбегаешь, мелкий, — кричит вслед старший брат, заливаясь смехом пуще прежнего. За пять лет совместной жизни с Ёнджуном он шаг за шагом начал привыкать к жизни в другой семье, чужому проявлению привязанности и любви. Однако не рассчитал, что его сводный брат, оказывается, никогда не видел в нём родственника. Навязать себе эти мысли хотелось безумно, но каждый раз, стоило Бомгю появиться на горизонте — он получал явно не братское отношение, что удручало. Он и сам не видел в нём полноценного брата, часто засматриваясь на чужое выточенное лицо и хмурый вид; пальцы, что при удобном случае зарывались пятерней в смоляные волосы, импровизируя с ними и выводя это в некую прическу, что свойственна только Ёнджуну. Рюкзак брошен около двери, а мягкий плюшевый мишка уже ждёт своих горьких объятий с Бомгю, что уткнётся в него носом и скроется от мира в мягкой ткани игрушки. Это было безопасностью, мнимой, но рабочей, пока мягкий ворс медведя щекотал лицо. Только вот даже он был подарен мило улыбающимся Ёнджуном, так сладко приобнимавшим за плечо и хваставшимся «уловом на охоте» — медведь не переставал быть первой и последней такой излюбленной мягкой игрушкой.Таким же, как и сам Ёнджун в тот момент.
Казалось, что всю братскую близость перечеркнул сам Бомгю, приходя ночью в комнату старшего сводного брата от кошмаров и просив обнять, спрятать от всего мира в тёплых руках. Может, это и правда послужило причиной, почему милый старший братик превратился в зверя, готового измазать тело Бомгю своими прикосновениями, поцелуями в впадинку между шеей и ключицей и никогда не выпускать из постели. Ёнджун раньше и правда сгребал его исхудавшее тело, обволакивая своей любовью и лаской, но невинной и своего рода братской, пока второй таял и обмякал в руках.Теперь роль исполнял медведь. Так правильнее.
***
Приятный аромат еды щекотал обоняние, поднимая аппетит. Даже если данное чувство покидало его после столь однобокого диалога о поцелуях, то запах маминой стряпни вынуждал желудок жалостливо урчать. Были бы ещё силы держать вилку, да взглядов братских избежать. Последнее казалось точно чем-то выходящим за рамки вон, навязчивой мечтой на собственное прочищение извилин зубной пастой и щёткой. В случае Бомгю — полезное мероприятие для разгрузки дрянных мыслишек. — Мальчики, как ваш день в школе? Бомгю выглядит таким усталым, — мама всегда заботлива, и этот день не исключение. Её взгляд всегда источал лишь добро и привязанность, даже если Гю не был родным сыном. Эта женщина заменила ему любовь родной матери, окрыляя новыми вдохновениями и стремлениями, только за счёт своей поддержки. Он не мог не называть её мамой. Бомгю смотрит в свою наполненную тарелку, пытаясь найти силы ответить. Аппетит снова покидал его, отправляясь в тартарары. Внутри кишит пчелиный рой, жаля изнутри в область рёбер. Чужой тяжёлый взгляд грузом падает на плечи, пока голос виновника растерянности сам не раздаётся опережая: — Ты же знаешь, как усердно работает наш Бомгю-я. Ёнджун, ответив за младшего брата, укладывает свою тёплую ладонь на колено Бомгю, поглаживая тонкую кожу кончиками пальцев, обязательно под столом. Изо всех сил Бомгю старается не вздрогнуть, но и руку вниз потянуть не может, дабы убрать подстольное недоразумение — взгляд женщины точно на нём. — Конечно знаю, — мама сладостно посмеивается и подкладывает в тарелку Гю кусочки мяса. Аппетитные ломтики, чётко разрезанные отцом, стали чем-то желанным. — Бомгю — наша маленькая гордость. Бомгю захваливали всегда, даже если ничего сверхъестественного сделано не было. Это приятно, но иногда казалось чем-то наигранным, хотя в глазах Чхве Юнхи горели лишь огоньки любви к мальчику. Всё, что делала для него мачеха, часто засчитывалась его психикой в лесть, но мотивировало и поднимало самооценку. Он всегда будет ей благодарен. — Спасибо за еду, мам, — голос вырывается сам, и Бомгю складывает руки перед собой, ладонь к ладони, кланяясь. Ёнджун усмехается, замечая на щеках младшего братца некий румянец, и сжимает пальцы вокруг коленной чашечки, на что нога Бомгю немного напрягается и старательно пытается сблизиться со своей сестрой — второй ногой. — Мне хочется затащить тебя в свою комнату, когда ты такой, — Ёнджун сжимает коленную чашечку пальцами чуть сильнее, наклоняясь к Бомгю. Его слова липкостью оседают около уха, и внутри начинает всё воспламеняться. Бомгю смотрит лишь в сторону родителей, что, к счастью, не смотрят на них и воркуют между собой, обмениваясь любовными взглядами. Бомгю молча пытается убрать руку со своей ноги под столом, не привлекая лишнего внимания. Он искренне старается видеть в Ёнджуне лишь старшего сводного брата, но получается криво и косо, хуже треугольника без линейки на геометрии, начерченного шариковой ручкой. Голос тихо, шёпотом произносит своё заключительное и то, что может остановить Ёнджуна: — Убери руку, пока я не попытался встать. Ёнджун руку не убрал усмехнувшись. Он был сильнее, и даже когда Бомгю попытался встать, ёнджунова хватка вернула его на место без лишних глаз, а ужин продолжился как обычно, словно рука под столом не ползёт по ткани домашних штанов выше.★
Настойчивость всегда была главной чертой сводного брата, сколько его не верти и не крути. Ужин уже как полчаса подошёл к концу, и семья разошлась по своим комнатам. Надежда на мнимый отдых таится в груди, покрываясь неприятным, даже тревожным покалыванием — он всегда приходит. Мечтать о том, что Ёнджун так просто сдастся и будет лежать в своей комнате, достаточно глупо и чем-то схоже на слепую веру в чудо. Даже пища уже готова выйти наружу из-за тревоги, окутавшей его — старший брат никогда не сдавался и в любом случае добьётся своего. — Чем занят, мелкий? — шёпот доносится из-за двери, и в желудке вновь неприятно крутит, видимо, посетить уборную с чёткой целью опустошения придётся.Он здесь, и из своей комнаты бежать некуда.
— Отдыхаю и читаю книгу, — с фальшивым спокойствием отвечает Бомгю, но нотки его дрожащего голоса выдают полный его настрой. Ёнджун поднимает бровь, но кажется спокойным как удав. Он знает, что явно обидел младшего своим нахальным поведением и хочет хоть немного показать ему не только мерзкую часть, но и его настоящие чувства. — Хочешь, почитаю тебе, Бомгю-я? — один глухой стук в дверь и мягкий голос понижают бдительность. Даже не мелкий, хотя Бомгю привык к такому обращению. Сладкое воспоминание из детства, подобно миражу, вспыхнуло в нём ностальгическим огнём: Ёнджун читал ему сказки на ночь, нежно убирая выбившиеся из-за уха пряди волос. Эти приятные детско-невинные воспоминания сильнее бьют по желанию снова услышать размеренное чтение. — Хочу, — и дверь в комнату открывается, обнажая силуэт с влажными волосами, прилипшими к лбу. Ёнджун красив абсолютно всегда, а особенно когда так опирается на дверную рамку рукой и с интересом вглядывается в чужие растерянные глаза. Ёнджун, пятерней зарываясь в мокрые пряди, поправляет волосы и продвигается по комнате, по-хозяйски усаживаясь на край кровати. Рука оказывается прямо перед носом Бомгю, вынуждая передать книгу. Младший Чхве сглатывает, садится на кровать и передаёт книгу. Бомгю ложится удобнее, готовый к внимательному прослушиванию, а Ёнджун ласково укрывает его, открывая печатное издание на том моменте, где Гю и остановился. Ромео и Джульетта — печальная история, но прочитать Бомгю хотелось очень давно. Сейчас мысли полны голосом сводного брата, мягкий и низкий, тот, что укроет лучше любой куртки в адскую метель, читающего для него данное произведение. И голос читает, читает, читает, пока отголоски сознания не улавливают последний чувственный кусок неведомой ему страницы книги.«Ромео, как мне жаль, что ты Ромео! Отринь отца да имя измени, А если нет, меня женою сделай, Чтоб Капулетти больше мне не быть.»
***
Школьные коридоры кишат подростками, бурно обсуждающими прошедшие выходные, и как здорово было съездить в Пусан маленькой компанией друзей. Для Бомгю это было неведомо — его единственный друг и есть его сводный брат. Сомнительный, конечно, друг, но под пиво и успокоительные пойдёт, и желательно намордник для желающего поцелуев парня. Все знали, что братья Чхве не родные, но и узнавать что-то подробнее никто не стремился, как и самого Бомгю. Может быть, это и к лучшему — быть тенью своего хулиганского старшего, зато потом не придётся плакать оттого, что друг заменит тебя на другого, более весёлого и интересного, или партнёр поймёт, что больше не любит тебя, и захочет поскорее избавиться от тяжкого груза на плечах. Без тесных связей с людьми нет и страхов, преследующих его ровно с момента знакомства. — А вот и наш маленький Чхве, — мурчит Субин, обхватывая плечи тяжёлой рукой. Лучший друг Ёнджуна никогда не упустит момента проявить знак пустой близости. Для него любое проявление вежливости от ещё одного Чхве казалось плевком в пустоту, что никогда не достигнет искренности. — Руки от моего мелкого убрал, — ухмыляется Ёнджун, скидывая с плеча своего сводного брата нахальную руку, заменяя на свою. Его улыбка после вчерашнего чтения сияла лишь добротой и привязанностью. Было приятно вновь увидеть ту искренность от Ёнджуна, как и в детстве. — Распустил клешни свои. — А вы двое опять вьётесь с мелким гомосексуалистом? — неизвестный голос доносится до слуха Бомгю, и колени сами подкашиваются. Брат сжимает плечо, а Гю готов взвыть. Это самая частая и неприятная проблема его внешнего вида. Кажется, даже Субин тайно хотел побрить его под троечку, чтобы возмужал хоть немного. — Что ты сейчас спизданул? — в глазах Ёнджуна горит пламя агрессии, пожирая оппонента в разгорячённом огне. Такой старший был чем-то похож на злого пса, защищающего свою кость. Бомгю и был костью, обтянутый кожей. Ни мышц, ни нормального жира в теле. — А ты чего так злишься? — Инсок, его одноклассник и главарь местной группировки подростков, усмехается, похлопывая друга справа от себя по плечу, словно ища одобрение на следующее: — Сам хочешь своему женоподобному братику просунуть, небось. В груди Бомгю неприятно жжёт, а Субин сглатывает, наблюдая за реакцией друга: Ёнджун чётко даёт понять с помощью кивка, что Бомгю пора уводить. Резкие покалывания по всему телу, руки начинают потеть и замерзать, а Джун становится только злее, видя свою драгоценность в человеческом теле состоянии непередаваемого ужаса. Субин прекрасно понимает невербальные кивки в сторону выхода из коридора и кратко излагает: — Гю-я, пойдём, я провожу до класса, — подхватив Бомгю за предплечье, начал уводить подальше от будущего места кровопролития. Но он продолжает оборачиваться, искреннее надеясь, что всё будет в порядке. Ёнджун ненавидел разговоры о Бомгю. Даже не про его предполагаемую ориентацию, а абсолютно любые. Ненавидел каждое словечко, слетевшее с чужих губ так похабно и мерзко, ведь всё казалось таковым — его младший сводный братик, симпатичный и жилистый, что привлекало не только женщин. Кулаки словно чесались въехать по выточенной челюсти одноклассника, но пока Ёнджун терпел, лишь сжав их посильнее. Не хотелось быть первым, кто начнёт драку, ибо после не огрести последствий злости директора. — Молчишь? Какой ты извращённый, Ёнджун-а, — дружок по имени Чонхо подхватывает мысль первого, развивая её в ещё более извращённое русло. Они ходят мерзкой парочкой задир, которые каждый раз лезли не только к Бомгю, но и к Джуну. Когда-то девушка Инсока просто бросила его, обосновав это симпатией к Чхве. — Сразу своей шестёрке приказал увести младшенького, какой хороший братик. — Задумался на секунду о важном, — Субин был не шестёркой, но спорить с отбитыми было лишь в ущерб себе — они не поймут и переведут это в удобное для них русло: — Кстати, уже принял решение, — кулак Ёнджуна летит чётко по направлению челюсти Инсока, слегка сдвигая её в сторону. Внутри всё дрожит от собственной силы, но некое удовольствие подселяется внутри непрошеным гостем. Глаза горят удовольствием, но никак не страхом. Чонхо удивлённо распахивает глаза, пока Инсок сплёвывает кровь на белоснежный кафель. Возможно, прямо сейчас Ёнджун подписал себе посмертный приговор, ведь чужой взгляд угрожающе твердил о встрече около школы после уроков. Но ему всё равно — честь брата и друга важнее. Даже если он получит в три раза больше, чем сейчас, или вообще окажется при смерти на больничной койке с руками, истыканными иглами капельниц и катетеров. Ничего не имело смысла, пока адреналин впрыскивался в кровь огромными дозами. — Защитил свою сестричку? Ах да, это же брат, — шипит Инсок, утирая кровь с подбородка рукавом. С разбитого уголка губ алыми каплями спускается кровь, пачкая ещё и пол. — Надеюсь, ты осознаёшь, что тебя ждёт. Оглядывайся, пока домой топаешь. — А я, например, хочу преподать ему урок прямо сейчас, — Чонхо не медля бьёт под дых. Парень пошатывается после удара, словно сделал это импульсивно, но, вероятно, так и было. Ёнджун хватается за правый бок, испуская болезненный выдох. Тело неприятно гудит и ноет, заставляя в ответ Чонхо пошатнуться, чуть ли не падая, а в глазах неприятно рябит и темнеет. Он старается держать лицо, ведь, растерявшись и потеряв контроль, он точно проиграет в этой нелёгкой битве. Руки сами хватают воротник рубашки Чонхо на мощнейшем адреналине от ярости и боли, пригвоздив к школьным шкафчикам. Даже почти не контролируя тело, Ёнджун пару раз тряхнул парня, заставляя того ударяться головой о металл. Глаза горят желанием убить на месте, пиная сначала до полусмерти, а после просто наступить на голову. — Если у него волосы длиннее среднего — не значит, что он пидор, — шипит Ёнджун, приближаясь к чужому лицу. Все эмоции выходят наружу, превращаясь в лавовый поток нелестных слов и взглядов. — Не смей пиздеть ничего извращённого в его сторону. — Так ты боишься, что я раньше тебя ему присуну, инцестник? — фраза лишь больше подогревает Ёнджуна, вынуждая обернуться на Инсока. Только его отвратительный язык может это сказать, никто больше и не думал о возможных ситуациях в его семье. На публике он всегда был лишь братом и даже не шутил про поцелуи или их прикосновения. Руки гораздо сильнее напрягаются, а на лбу играет венка. Ещё раз тряхнув Чонхо, Ёнджун отпускает его скатиться по шкафчику на пол и уходит, напоследок плюнув в ноги Инсону. Те двое с яростью смотрят ему в спину, прожигая дыру в кожаной куртке. Уже всё равно, что будет дальше, ибо его сто процентов выловят в подворотне и разукрасят, если не убьют за неуважение. Но Ёнджун не мог ручаться за свои вспыхнувшие чувства к младшенькому, что в надежде утешения прижимался к нему, прося погладить. Он влюбился в него ещё в детстве, путая эти чувства с желанием стать лучшим братом.Он мечтал о младшем брате, но
Бомгю для него так и не стал им.
***
Тёмные тучи собираются на небосводе, предвещая дождь и что-то явно плохое. Бомгю сейчас был бы явно не против Ёнджуна, прикрывшего его зонтиком, однако его уроки закончились раньше, и что было после того, как Субин увёл его, местонахождение осталось неизвестным. Колкая жалость к самому себе пожирает изнутри, ведь защитить свою честь самостоятельно никогда не мог — он бы сдувался и получал по морде. Последнее, что тлеет возле жалости — тревожное чувство, что всё будет плохо после стычки с Инсоком. Хоть Ёнджун и был отвратительным, задирал его и пытался затащить к себе в кровать, целуя губы в первый для Бомгю раз, — Бомгю любил его, но неизвестно даже для самого обладателя чувств, в каком именно плане. Решение сократить дорогу через маленькие улочки было принято быстро, наспех сворачивая в закоулки. Некий страх скручивал желудок, запуская табун мурашек по спине от навязчивого состояния страха. Всё казалось мрачным и пугающим, особенно смеющаяся компания, направляющаяся прямо на напуганного Бомгю. Он узнал их, и чувство самозащиты сработало быстрее, ибо Бомгю прячется среди чужого постиранного белья в одном из закоулков, хватаясь за край белоснежной простыни кончиками пальцев. Голоса становятся всё ближе и ближе, оглушая и доводя до писка в ушах. Они — грубые и прокуренные, злые и никогда не будут добры к другим. Один из них точно принадлежит Инсоку, который церемониться с ним, как только увидит, не станет. Руки, как и колени, охватывает тремор, а из глаз непроизвольно хотят прыснуть кристально чистые слёзы. — Славно мы этого выскочку Чхве отпиздили, да, Инсок? — один из мерзостных голосов эхом достигает Бомгю. Ноги подкашиваются сами, а ком в горле не сглатывается, оставаясь и перекрывая дыхание. — Ёнджун вряд ли может дать сдачи куче народа, — второй голос режет слух в разы сильнее первого. Это был Чонхо, никаких даже малейших сомнений. Из глаз всё же прыснули слёзы, жалко скатываясь по фарфоровым щекам. — Помрёт в этой подворотне, да и хуй с ним! Стоит голосам поутихнуть вдали, как ноги сами несутся по украшенной фонариками улице. Глаза тревожно осматривают каждый закоулок, каждый уголочек улицы. Сердце внутри саднит, словно прямо сейчас проезжается по асфальту — он не может позволить умереть Ёнджуну. Это лишь его вина, и он должен был получить за свой внешний вид единолично, а не Джун, просто удачно защитивший его. Он находит брата, сглатывает и сразу же ускоряет свой бег. Внутри всё скручивается подобно морскому узлу, а чувство вины охватывает сильнее — Ёнджун лежит почти без сознания под одним из заброшенных китайских ресторанчиков, держась за живот. Бомгю спускается на корточки рядом с ним, мягко тряся за плечо и горько плача. Ён почти не дышит, лишь улыбается и лежит с закрытыми глазами. — Пожалуйста, открой глаза, — Бомгю старается держать себя в руках, ибо только он сейчас может ему помочь. Руки продолжают мягко раскачивать чужое тело, иногда поглаживая кожу, что просвечивала сквозь разорванную одежду. — Ты снова задержался в школе, да? — хрипло шепчет Ёнджун, протягивая руку к чужой щеке. Вся в грязи и крови, но Бомгю не чувствовал никакого отвращения и сам прильнул к ладони, позволяя большому пальцу погладить режущую скулу. — Не реви, к твоему сожалению, ещё не сдох. — Не говори так! — Бомгю хватает Ёнджуна за руку, что покоилась на его щеке двумя своими и слегка сжимает. Его брат даже в таком состоянии улыбается с такой нежностью и влюбленностью, что хочется раствориться прямо сейчас. — Пойдём домой, пожалуйста… — А ты будешь за мной ухаживать? — дразнит Ёнджун и сразу же начинает кашлять. Бомгю аккуратно поднимает его и укладывает голову на своё бедро. — Я погляжу, ты уже начал? — Если ты задохнешься, куда мне твою тушу девать? — шелестит Бомгю, слабо хлопая по предплечью Ёнджуна. Вся одежда испачкана кровью и грязью так же, как и старший. Впервые Бомгю чувствует лишь желание прильнуть к разбитым губам, исцелить поцелуем, растворяясь в чужих объятиях. Если так посудить: они и правда друг другу чужие. У них нет никакой связи, кроме эмоциональной. Даже если по документам они — братья, то кровно они являлись друг другу совсем чужими. Неловкое «старший брат» слишком плотно закрепилось в сознании Бомгю, чтобы тот мог воспринимать свои мысли и чувства без липкого налёта «братья». — Явно не оставлять здесь. Не хочу стать тем самым подворотным трупом и быть найденным, только потому что собака за хуй вцепилась, — Ёнджун окликает Бомгю, стараясь самостоятельно приподняться — выходило плохо, ибо стена была главной опорой, а не его две. Джун медленно подзывает младшего кивком в сторону, а Бомгю слушается, позволяя обвить свою шею тяжёлой рукой. — Домой меня поведёшь. Бомгю аккуратно ведёт Ёнджуна домой, пока тяжёлое тело нехило утягивает вниз. После стресса сил и так маловато, а тяжесть чужой туши только добивает усталые мышцы. Кряхтит, но тащит. Ёнджун игриво просовывает пальцы между пальцев Бомгю, что так сильно вцепились в ладонь руки, окольцовывающей шею.Впервые Бомгю был не против такого Ёнджуна.
***
i like the way you kiss me — Artemas
Ёнджун не ходит в школу уже где-то неделю, как и Бомгю, вызвавшийся ухаживать за своим братом. Раны подживали быстро, хотя нанесено побоев было немалое количество. В плюс Ёнджун вышел только потому, что органы не отбили, но и на этом большое спасибо. Вредность старшего становилась лишь масштабнее с каждым днём, сладко стискивая в объятиях. Сердце трепетало, а в голове больше не стоял образ лишь брата. Бомгю нашёл силы признать это хотя бы самому себе, не стараясь боле что-то понять. Ответ был всегда прост и лежал на поверхности, как будто сокровище, которое слепой пират никак найти не мог. А Ёнджуну льстило, что младшенький, такой очаровательно заботливый, крутится вокруг него, словно Джун раненый птенец, а Бомгю — стажёр реабилитационного центра для птичек всяких. Его всегда хотелось приютить в своих руках, зарываясь носом в длинноватые волосы; огладить кончиками пальцев позвонки, слушая сорванные с губ вздохи, и, наконец, самому припасть к желанным губам, что часто надувались то ль от обиды, то ль от чистого смущения перед Ёнджуном. — Чего ты меня снова зовёшь? — Бомгю складывает руки на груди и делает самый незаинтересованный вид из всех, что только может из себя выдавить. Старший смеётся, жестом подзывая к себе, и начинает кашлять из-за небольшой боли в лёгких. — Ёнджун! — Да всё в порядке, не начинай, — Джун отмахивается, сгребая Бомгю к себе в постель да под одеяло, чтобы точно не сбежал. Тепло чужого тела сразу же чувствуется сквозь слои одежды, одурманивая. Руки легли на лопатки, пока ёнджуновы скрепились на талии в замок. — Полежи со мной. Ты невыносимый придурок, — шелестит Бомгю, поудобнее устраиваясь на чужом плече. Нос Ёнджуна мажет по виску так чувственно и нежно, что хочется прямо сейчас сказать только одну вещь: — Но я люблю тебя.«Ни как брата, Джунни, как парня. Несносного Чхве Ёнджуна»
— Ох, правда? — интимно шепчет Ёнджун, расцепляя замок и укладывая руки на удобную мужскую талию. Отчего-то румянец на щеках Бомгю зацвёл новыми красками, а предвкушение росло в геометрической прогрессии. — Я тоже тебя люблю, но не так, как ты. — Что ты имеешь в виду? — Бомгю непонимающе уставился на него, сгребая пальцами растянутую футболку в пятнах от жирного бульона лапши быстрого приготовления. Хотелось поскорее узнать, раскусить скорлупу и услышать столь очевидное с чужих уст. — Я бы хотел быть твоим парнем, — Ёнджун наклоняется чуть ниже, опыляя разгоряченным дыханием заалевшую щеку. Следом чувства обостряются, стоит губам оставить обжигающее клеймо — поцелуй на щеке. — Я правда… Никогда не смогу? Впервые тон Ёнджуна был не дразнящим или провоцирующим, а надломленным и невинно-чувственным. Интимность момента, такая невесомая и приятная, тоской поселилась в сердце Ёнджуна. Он не ждёт от Бомгю взаимности, напротив, готов к отвержению и сопротивлению, пока пальцы младшего брата не начинают приближаться к нему. Отказать такому старшему кажется чем-то из ряда вон выходящего, ибо Бомгю потянулся к нему неосознанно, касаясь кончиками пальцев подживающей скулы. — Сможешь, — Бомгю шепчет вкрадчиво, стараясь подать чёткий знак. Признаться взаимно, чтобы после не жалеть об упущенной возможности. Неправильно, отвратительно для общества, но почему их любовь — табу, если они не кровные родственники? Только начав и правда задумываться о том, почему же их союз может быть запретным, пришло осознание чужой крови. Бомгю настолько погряз в своих фантомных представлениях, что не заметил, как сам попался на запретный плод. Ёнджун был слишком схож со змеем искусителем, что принудить вкусить запретное, упиваясь этой сладостью. — Я могу? — Ёнджун цепляет двумя пальцами подбородок, поднимая к себе лицо Бомгю. Глаза, две бездны, в которых Гю тонул изо дня в день, смотрят точно на него в ожидании ответа. Бомгю кивает, невербально уведомляя о согласии. Преступная близость сокращалась с каждой секундой благодаря Ёнджуну, а сердца обоих в унисон были готовы выпрыгнуть из грудных клеток. Всего маленький момент — и губы сцепляются друг с другом в поцелуе, наполненным ничем иным, как светлым чувством любви. Ёнджун всегда мечтал поцеловать Бомгю, доказывая свою любовь в действиях, а последний хотел лишь быть единственным для своего брата. Пальцы Бомгю сами зарываются в загривок, слабо оттягивая и вынуждая Ёнджуна прорычать и сжать в своих руках тонкую талию. — Больше никаких игр в братьев? — прямо в губы Бомгю цедит не жалея. В лёгких уже давно не осталось воздуха, и одышка присутствует у обоих. Температура в комнате заметно поднимается, воздух неприятно сгущается, а шум в ушах оглушает. Если не сейчас, то никогда. — Да, — роняет Бомгю, обвивая шею двумя руками. Ёнджун удовлетворённо улыбается, окольцовывая в ответ торс. — Теперь ты будешь моим парнем. Ёнджун был искренне счастлив впервые за несколько лет. Каждая крупица сил, что не было жалко каждый божий день, превратила их отношения из псевдобратских в партнёрские, романтичные и чувственные, как последующие, разделенные ими поцелуи. Было совсем всё равно, что подумает общество. Даже если это послужит сотней новых ссадин в подворотне, ведь Бомгю придёт и в тысячный раз убедится в невозможности жизни без Ёнджуна.